На рассвете мне удалось провести рекогносцировку на участке 4-го гвардейского Сталинградского мехкорпуса и 10-й гвардейской кавдивизии. Генерал Танасчишин, командный пункт которого располагался в каменном доме на юго-западной окраине города, встретил меня на улице.
— Подождем еще немного, до рассвета, — предложил я, здороваясь.
— Хорошо, тут с чердака все видно.
Улица была грязная, и до такой степени разъезженная, что невозможно определить, где колейная дорога, где пешеходная часть улицы. Всюду валялись трупы гитлеровцев, разбитая боевая техника, какие-то бумаги, тряпки, доски, оконные рамы. Жители не успели еще подобрать тела убитых стариков, женщин, детей.
— Ночью не видно было. Сейчас местные жители наведут порядок: распоряжение дано, — сказал генерал.
— Гитлеровцы не люди, а настоящие вурдалаки!
— Кто, кто? — не расслышал Трофим Иванович.
— Вурдалаки, — повторил я, — по старинному поверию славян, вурдалаки — это воскресшие мертвецы, сосущие кровь живых людей.
— Румынские фашисты успешно подражают своим хозяевам, — гневно произнес Танасчишин. — Вот прочтите, это я сорвал со стены.
Он подал мне объявление, подписанное румынским претором — начальником районной управы. «…Господин генерал, командующий просит поставить в известность жителей:
1. Село, в котором будут обнаружены партизаны, будет совершенно уничтожено». Далее перечислялись еще более грозные кары.
Мне вспомнилось, как в помещении школы, куда мы заехали, чтобы развернуть рацию и передать донесение об освобождении Березовки, вошла старая женщина и с глубоким возмущением рассказывала о том, что по приказу префекта Березовского уезда полковника Леонида Пот жгли учебники и географические карты Советского Союза.
— Взрослые люди, а того не поймут, — сказала она, — что Советский Союз не на картах, а в душе народной вписанный. — Женщина приложила конец платка к глазам, громко шмыгнула и, улыбаясь сквозь слезы, закончила: — Ну, да теперь все устроится.
К нам подъехал «виллис». Оттуда выскочил офицер в кожаной куртке. Спросив разрешение обратиться, он доложил комкору.
— Пехота просит усилить огонь. Подразделение Соколова держится на той стороне, но им головы поднять не дают.
В этот момент послышался какой-то совершенно дикий свист с завыванием. Мы мгновенно юркнули за угол. Воздух рвануло с такой силой, что нас бросило на землю. Стена дома треснула и развалилась, предательски открыв нас мириадам мечущихся осколков. Вокруг остервенело рвались снаряды. Били специально по командному пункту. Затем фонтаны взрывов перескочили к переправе, где саперы самоотверженно восстанавливали взорванный мост. Перед домом зияла воронка, невероятно большая для тех снарядов, которые только что рвались около нас. «Виллиса», на котором приехал офицер связи, на месте не оказалось.
— Надо создать саперам условия для успешной работы. Подавите противника хотя бы там, откуда ведет он огонь по району переправы.
Снова, теперь уже где-то в центре, раздались сильнейшие взрывы.
— Похоже, что бьют из орудий большой мощности, — предположил Трофим Иванович.
— Так оно и есть. Большая мощность предназначена для объектов особой важности. Это делает нам честь, — ответил я.
Рекогносцировка показала, что прорыв здесь, против Березовки, потребует огромного напряжения времени и жертв. Почти полуторакилометровое совершенно открытое заболоченное пространство в любой момент может быть изрешечено шквальным пулеметно-автоматным и артиллерийско-минометным огнем.
У меня родилось решение, которое тут же было изложено в виде боевого распоряжения. «Одновременно с подготовкой прорыва здесь у Березовки предпринять действия по форсированию реки в районе Завадовки. Дальнейшее наступление развивать в общем направлении Рауховка, поселок Котовского, Андреевка». Эти населенные пункты лежали вдоль грейдера, идущего на Сталине, в то время как кавалерийские дивизии должны были наступать южнее, через отроги многочисленных балок. Такое своеобразие местности также наложило отпечаток на мое решение.
— Главный удар будет наноситься южнее, в направлении Викторовка, Нейково, то есть в обход противника, противостоящего мехкорпусу. — Танасчишин делал пометки на рабочей карте. — После прорыва, центр тяжести главных усилий перемещаем на направление вашего корпуса. Создайте из отборных частей сильный передовой отряд, который должен во что бы то ни стало захватить Сталине. Мой передовой командный пункт будет двигаться в передовых порядках 9-ой гвардейской кавалерийской дивизии. Желаю вам больших боевых удач.
Коноводы подали коней. Мой буйный «Терек», как часто бывает в бою, вел себя неспокойно, нетерпеливо переступал стройными сильными ногами. Стоило мне сесть в седло, как он тут же начал рвать повод вперед.
— Командный пункт советую перенести на северную окраину города, — крикнул я на ходу Танасчишину.
Трофим Иванович кивнул головой и приложил ладонь к козырьку. На его крупном мужественном лице лежала печать усталости и озабоченности. Он сдержанно улыбнулся.
У меня появилось какое-то смутное предчувствие. Я полностью отдал повод, и конь перешел на широкую рысь. Мы миновали рощу, находившуюся между южной окраиной города и железной дорогой. Там вела бой 10-я гвардейская. Шальные снаряды и пули искали где-то рядом своих случайных жертв. Стоило нам переехать через насыпь, как снаряды стали вести себя уже не как шальные. Недолет… перелет… Мы делаем резкий бросок вперед. Снаряды рвутся сзади. И вдруг мой «Терек», будто споткнувшись, на широком аллюре падает наземь с перебитой передней ногой. Я вылетаю из седла, успевая в последний момент сделать рывок влево и оттолкнуться от стремени. Мгновенно вскакиваю. «Терек» через спину валится на бок и бьет ногами по воздуху. Пришлось расстаться с великолепным, на редкость красивым скакуном и пересесть на запасного коня.
На левом фланге, где ведут бой дивизии Тутаринова и Головского, стоит невообразимый вой и гул. Несколько десятков «Юнкерсов», «Мессершмидтов» и «Фокке-Вульфов» кружат свою адскую карусель, вдалбливая бомбы в тяжело израненную степь одессчины, расстреливая ее из орудий и пулеметов.
Неотложные дела операции торопят нас: «Надо успеть… Как только прекратится налет вражеской авиации — немедленно атаковать». Мы ускоряем ход коней. Рядом со мной скачет коновод, кубанский казак Горбынь. Лицо его, серое, как эта степь, уже изношено временем и переживаниями. Он прижимается поближе и, наклонившись, говорит:
— Быть непогоде!
— Не видно, чтобы портилось.
— Так-ить «Чалая» храпит. Опять же трясет мордой, закидывает ейную — к ненастью это. Да и солнце надысь зашло в морок, дым стелется; к тому же сорока лезет под стреху.
Я улыбнулся и добавил ему в тон: «Да к тому же наши асы не появляются в небе».
Массированный налет вражеской авиации вынудил предбоевые порядки наших соединений еще больше расчлениться по фронту и в глубине. Кавалерийские дивизии укрылись по балкам и оврагам. Сильный воздушный налет немцы произвели и на Березовку. Зная, что в 9-й гвардейской кавдивизии находится мой заместитель, генерал Горшков, я направился прямо к генералу Головскому. Ему отводилась главная роль в той тактической комбинации, которую мне захотелось провести, чтобы ускорить форсирование Тилигула.
Едва успели мы с ним поздороваться, он сразу доложил трагическую весть.
— Минут сорок тому назад разговаривал с генералом Ждановым. Он искал вас. Доложил, что тяжело ранен командир корпуса генерал-лейтенант Танасчишин.
— Свяжитесь со Ждановым.
— Доложите, как это случилось.
Мне хотелось говорить как можно спокойнее, но кажется не получилось.
— Трофим Иванович только что скончался. В 11.40 он был тяжело контужен разорвавшейся бомбой на юго-западной окраине Березовки, а через пятьдесят минут скончался на своем КП, — доложил мне Жданов.
— …Примите, Владимир Иванович, командование корпусом. Буду у вас через час.
С пологого холма, возвышающегося перед Степанов-кой, на котором расположился КП генерала Головского, хорошо видны справа боевые порядки завьяловцев. Они готовятся к атаке в направлении хутора Падурец. Еще дальше, перед Викторовкой, окапываются казаки генерала Тутаринова. Видна и роща перед Березовкой.
— Какая здесь глубина реки? — спрашиваю у командира дивизии.
— Около метра, а ширина — метров двадцать-двадцать пять. Вон там от Гуляевки начинается лиман. Он показывает влево, и мне хорошо видно в бинокль и это синее село и такая же синяя гладь лимана.
Все села и хутора в этих местах синие. Каждую весну хозяйки белят избы, добавляя в известку много синьки. Поэтому их хаты и имеют синий оттенок.
— Ваша дивизия, Василий Сергеевич, должна прорваться через Степановку, с ходу форсировать реку в пешем строю и развивать наступление на Нейково, отрезая пути отхода противнику, обороняющемуся на высотах за рекой западнее Березовки. Наступление возобновляет вся группа. Атаку начнем через полчаса. Правее вас наступает мехкорпус.
Закончив разговор, я поднялся, чтобы взглянуть, выдвигается ли 9-я гвардейская дивизия на исходный рубеж, что делается на участке 5-й отдельной мотострелковой бригады Завьялова. В первый момент даже не разобрался. «Неужели полки бригады уже подошли к самой окраине Степановки. Но почему они начинают отходить?» Взглянул в бинокль и понял — это контратака немецкой пехоты и танков. Радости моей, казалось, не было конца. Еще бы, у нас две дивизии выдвигаются для удара — одна на Викторовку, другая южнее Степановки,:А вместо того, чтобы упорно обороняться на заранее оборудованных позициях, противник покинул их и открыл нам свои фланги для удара.
— Видите? — бросил я комдиву.
— Вижу, товарищ командующий, и понял вас, — ответил возбужденно Головской.
— Как только они втянутся в бой с завьяловцами, удар нанесите по флангу, атакуйте Степановку и развивайте наступление на северо-запад, в направлении четырех курганов. Тутаринов скует противника ударом на Викторовку. Ему надо только уточнить время атаки.