невой заслон немецких самоходок и ворвались на окраину. На огромной скорости экипаж Маслова выскочил к станции и буквально расстрелял паровоз, который первым пытался увезти к границе эшелон с артиллерией. Эти три танка наделали на станции такую панику, что…
— Владимир Иванович, — перебил его генерал Тутаринов, — а вот когда ваши танкисты расстреливали паровоз, они обратили внимание, что состав в это время медленно сдавал назад за стрелку? — Поставив вопрос, он, не дожидаясь ответа, продолжал. — Так это мои казаки перехватили поезд и загоняли его обратно на станцию, а в пристанционном ресторане мой повар уже готовил шашлыки, чтобы угостить командный состав группы.
Все восприняли это как хорошую фронтовую шутку и от души смеялись. А когда я рассказал о злополучной формулировке доклада, последовал новый взрыв смеха.
— Теперь мы имеем все основания доложить Военному Совету фронта, что первой в Раздельную ворвалась… — я сделал паузу, все насторожились. — Ворвались войска Конно-механизированной группы.
Поставив боевые задачи на дальнейшее развитие наступления, я обратил внимание на необходимость постоянной бдительности и готовности к встречным боям, переходу к действиям фронтом на юг и юго-восток с целью недопущения прорыва отходящих соединений противника на запад через Днестр.
Пока мы решали вопросы организации дальнейшего наступления, на железнодорожной станции произошел забавный случай. Разведчики донесли, что к Раздельной из Одессы движется поезд. Его, конечно, впустили на станцию. Из вагонов выскочили солдаты и к ужасу своему увидели направленные на них стволы орудий, танков, самоходок и пулеметов. Они правильно решили, что сопротивление бесполезно.
Командиры соединений разъехались на свои КП. Мы с генералом Пичугиным продолжали беседовать, невольно прислушиваясь к шуму вновь разгорающегося боя.
— Думается, товарищ командующий, что эта волна вражеских войск доставит нам немало хлопот, — выразил опасение начштаба.
— Хлопоты бывают разные, — ответил я. — Под Москвой мы сдерживали врага, рвущегося на восток — это были неприятные хлопоты. Сейчас мы принимаем их, чтобы не допустить прорыва на запад — очень приятные хлопоты.
Во двор въехала бричка-одноконка. Лошадь неожиданно рванулась и упала. Ездовой бросился выпрягать, понося отборной бранью фрицев, которые «не смотрят куда стреляют». С брички неторопливо слез наш штабной повар Сергей Лазарев. Он взвалил на себя термоса и пошел в дом, чтобы организовать завтрак. Мы не стали дожидаться его приглашения и направились вслед за ним. Позавтракать нам, однако, не удалось. Совсем рядом, за домом, разразилась стрельба, рванули гранатные взрывы. Лазарев бросил свои термоса и миски, схватил автомат и выскочил из хаты. «Прорвались!» — мелькнуло в сознании. В дверях неожиданно сталкиваюсь с гитлеровцами. Машинально нажимаю на спусковой крючок. Сдавленный, как рычание зверя, крик, немец, круто согнувшись, по инерции идет на нас… Через двор, тревожно озираясь, устало бегут двое с автоматами у живота.
Из сарая раздается короткая очередь и длинная брань. Узнаю голос сержанта Сергеева. Сегодня его подразделение несет охрану штаба группы. Около меня оказались Лазарев, Король, Сергеев, связисты и еще несколько казаков. Мы перемахнули через плетень и вскочили в заранее отрытые окопы. Сзади нас на улице слышится нервная стрельба.
— Этих человек десять осталось, там их перехватят, — кричит кому-то сержант Сергеев.
Огневые позиции мы заняли вовремя. Прямо на нас движется заштрихованное предрассветными сумерками подразделение немцев, мигая светлячками автоматных очередей. Они идут медленно, в полный рост. По телефону, подведенному в ячейку окопа, выясняю обстановку в дивизиях.
А тем временем мои боевые друзья отражают атаку. Кроме сержанта Сергеева, старшины Король и Сергея Лазарева (кстати, он оказался не только лучшим поваром среди храбрецов, но и храбрейшим среди поваров), были старший сержант Барибан, казаки Литвиненко, Таилов, Тарасов и Серенко. Все они дерутся дерзко и хладнокровно. Дело чуть было не дошло до рукопашной, но из-за домов неожиданно появился эскадрон капитана Яцкого. Казаки через наши головы обрушили огонь по боевым порядкам немцев и контратаковали их. Оставшиеся в живых сдались в плен.
Подходит генерал Пичугин и докладывает:
— Товарищ командующий, до полка пехоты с танками при поддержке двух бронепоездов наступают с юга от хутора Широкий. С востока, со стороны агрокомбината движутся колонны пехоты, артиллерии и танков противника. К северной окраине прорвался их передовой отряд.
— Десятая гвардейская развернулась?
— Да, ведет бой.
Обстановка быстро усложнялась. Дивизия полковника Гадалина, приняв на себя первую атаку, создала огневое прикрытие левого фланга. Но его начали захлестывать многочисленные подразделения и части противника, отходящие с востока. Наибольшая опасность возникла в районе переезда, севернее Раздельной. Пришлось втягивать в бой дивизию Головского. И очень хорошо, что это было сделано сразу. Последовала затяжная массированная атака. Линия боевого соприкосновения выгнулась вокруг Раздельной в сторону востока и мгновенно запылала жаркими боями. Такого яростного натиска трудно было ожидать. Третья атака была проведена немцами на более узком фронте, но сила ее была такова, что пришлось нанести фланговый контрудар полками мотострелковой бригады при поддержке танков. До позднего вечера пылали ожесточенные схватки. Силы противника быстро таяли и дробились. Теперь уже отдельные подразделения и мелкие группы пытались самостоятельно просачиваться за Днестр. С наступлением темноты бои начали затухать. Полки мотострелковой бригады заняли оборону вокруг города Раздельной, чтобы удерживать ее до подхода передовых соединений общевойсковых армий фронта, а затем передать им город и догнать главные силы Конно-механизированной группы, решительное наступление которой продолжалось.
Сильный ветер разметал грозовые тучи. Время от времени сквозь их разрывы на нас тревожно поглядывала луна, будто предупреждая об опасности, которая надвигалась где-то из-за лиманов.
4. Водокачка не должна быть взорвана
Захват Раздельной привел к резкому ухудшению положения группы армий «А». Она потеряла последнюю железнодорожную коммуникацию, соединявшую ее северную и южную группировки. Если иметь в виду 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии, которые оказались, так сказать, в сфере боевой деятельности Конно-механизированной группы, то одна группировка в составе 30-го и 32-го армейских корпусов под ударами наших войск с востока продолжала отходить на Тирасполь, и мы могли бы ударом с тыла быстро привести ее к краю пропасти. Другая группировка (4-й, 29-й, 17-й и 44-й армейские корпуса) — мы называли ее Одесской группировкой — откатывалась к Днестру, южнее линии населенных пунктов Новая Одесса, Раздельная.
Теперь на плечи генерал-полковника Шернера легла исключительно сложная и, прямо скажем, непосильная задача — спасение своей Одесской группировки. И он на первых порах, надо полагать, таил надежду, что пути господни к спасению действительно неисповедимы. Два из них он видел даже своим земным оком. Первый путь — предпринять попытку прорваться на Тирасполь через Раздельную и Кучурган, организовать планомерную переправу войск через Днестр. Можно было избрать в качестве основного и другой путь — двинуть Одесскую группировку к юго-западу на Овидиополь, а затем по узкой косе через Каролино-Бугаз и на плавсредствах перебросить войска через Днестровский лиман. Во втором случае они оказались бы расчлененными от основных сил группы армий «А» пространством около двухсот километров. Но судя по тому, что наступавшие вслед за Конно-механизированной группой армии генералов Шарохина и Чуйкова, нацеливались на Раздельную (именно ее передовым частям и должна была передать город бригада полковника Завьялова), первый путь отхода генерал-полковник Шернер мог смело вычеркнуть из своего плана.
От Раздельной Конно-механизированная группа стремительно двинулась на юг вдоль Кучурганского залива, перерезая дороги, идущие с востока на переправы через Днестр. Уже первые километры пути со всей суровой определенностью подтвердили, что впереди нас ждут тяжелые испытания.
Благодаря широкой и энергичной разведке мы знали, что в районе Кучургана и Страссбурга находятся части 12-й и 14-й пехотных дивизий румын и 258-й пехотной дивизии немцев, была выявлена организованная ими система обороны. Это и определило скоротечный характер кучурганского боя. Но сколько искрометных тактических маневров и ударов, сколько подвигов родилось в эти предутренние часы в наших частях и соединениях!
Героем кучурганского боя был 40-й Майкопский полк подполковника Головащенко — офицера опытного и самоотверженного. Он направил в обход станции пулеметное подразделение на тачанках под командованием старшего сержанта Кравченко. Под покровом темноты тачанки ворвались на станцию и начали уничтожать гитлеровцев в вагонах. Услышав, что пулеметчики завязали бой, Головащенко дал сигнал общей атаки полка. Мне довелось быть невольным свидетелем рассказа старых казаков об этом бое.
— Порубили в Кучургане фашистов, чтоб не соврать, сотен… — лейтенант Гришко прищурил глаз, крутнул седеющий ус и, решив, что «сотен» это не то слово, добавил: — эдак сотни три. Это только клинками. Многие германцы вскочили на машины и кинулись на Тирасполь. Куда там. Застряли в грязи. Всех посекли пулеметами с тачанок.
— А вот сих, — прервал его одностаничник и друг казак Кривошапка и кивнул на пленных, — мы из камышов выкурили.
Для него, чувствовалось, никаких военных субординаций не существовало. Он не утерпел отметить, что в двадцатом году на Кубани вот так же «выкуривали» из плавней улагаевцев, которых Врангель послал захватить казачьи земли. «Много времячка минуло, — закончил Кривошапка, — а вот сноровка згодилась».
Я понял, что старику хочется сказать нечто более важное, но не в пример некоторым молодым людям — любителям прихвастнуть, он хранит скромность и достоинство. Было понятно, куда он клонит, пришлось помочь.