инял полк. Почему-то стараюсь вспомнить его фамилию и не могу. Совсем рядом замечаю майора Костылева, за нами по пятам идет одна из батарей его полка. Немного поодаль, повернувшись к офицерам своего штаба, скачет полковник Турчанинов. Мне кажется, что Михаил Васильевич, как всегда, вежливо и совершенно спокойно говорит им: «Напоминаю, что с выходом на море вы должны разъехаться по полкам и помочь организовать закрепление рубежа на побережье в специфических условиях крупнейшего населенного пункта», или что-либо в этом духе. Работать он умел, как впрочем большинство «рейдовых» офицеров, в любых сложных условиях и даже во время атаки. Где-то устремились в атаку генерал Тутаринов и генерал Головской — они ведут свои дивизии в последнюю на Украинской земле казачью атаку — страшную своим смелым и дерзким порывом и прекрасную своей одухотворенностью.
Когда атакуешь, то несмотря на рев моторов, всеохватывающий гул тысяч копыт, громовое «ура-а» воинов, стрельбу, хорошо слышны каждая пулеметная очередь, каждый орудийный выстрел противника. В первый момент огонь немцев оказался довольно плотным. Прямым попаданием противотанкового снаряда сорвало башню танка «Шермен», на котором только что сидел новый командир полка. Тело его чудом несколько секунд держалось на крыле. Но над кожанкой с погонами не было удалой головы с кубанкой, надвинутой на глаза. Эти английские танки у нас называли «Братская могила четырех», до того они были ненадежны. Вот, вскинув руки, свалился с коня чубатый казачина. Я на мгновенье оглядываюсь. Казак вскакивает, его тут же на ходу подхватывает кто-то из товарищей и, сбавив ход, усаживает впереди себя. Падает, словно споткнувшись, конь ординарца подполковника Гераськина. Он умудрился остаться на ногах и побежал вперед, сильно припадая на раненую ногу. Может быть он видит, как, цепляясь за гриву коня, медленно сползает с седла подполковник Гераськин. К нему успевает подскочить старший лейтенант Куев — командир 4-го эскадрона. В своем письме он так рассказывает об этом случае: «…я бросился к нему. Гимнастерка была в крови. Пуля пробила его грудь, другая прошла сквозь мякоть подбородка. Командира полка отнесли в первый дом на окраине Одессы».
Командир 36-го полка 9-й гвардейской дивизии подполковник А. И. Гераськин.
Пули зло высвистывают свою короткую песню смерти. Им аккомпанируют взрывы снарядов. На мгновенье конно-танковая лава смешивается с массами растерявшихся солдат противника, и поле сразу же покрывается трупами гитлеровцев. Это был арьергардный полк немецкой дивизии. Затем она врывается на улицы Одессы. Особенно удачной была атака конницы генерала Головского. Ее удар пришелся по главным силам отходящей дивизии немцев, и они сдались в плен.
Удар вовремя подошедшего 4-го гвардейского мехкорпуса с полками 5-й отдельной мотострелковой бригадой наносился как бы уступом влево. В основном атака осуществлялась танками с десантами автоматчиков и была проведена стремительно и неотразимо. Но по улицам города пробиться к морю оказалось не так-то просто. Все они были забиты автомашинами, повозками и самым разнообразным военным, а более всего гражданским имуществом. Много горящих машин, боевой техники, военного имущества.
После полудня я доложил командующему войсками 3-го Украинского фронта, что свою боевую задачу войска Конно-механизированной группы выполнили. В это время армии генералов В. И. Чуйкова, И. П. Шлемина, В. Д. Цветаева и партизанские отряды уже ворвались в северную часть города.
Конно-механизированная группа заняла всю юго-западную часть города от Малого Фонтана и Чубаевки до Люстдорфа. Один полк продолжал удерживать южную часть села Татарки. Казаки быстро освоились в утопающих среди роскошных каштанов, кленов и лип многочисленных зданиях санаториев и домов отдыха, тянувшихся вдоль побережья моря от Большого Фонтана до Люстдорфа. Попав «с корабля на бал», части начали приводить себя в порядок. Условия были поистине сказочные — мы занимали зону одесских курортов. Некогда эта живописная территория города была застроена роскошными дачами-особняками одесской буржуазии, обнесена каменными заборами с черными чугунными воротами. И только Советская власть превратила эти места в здравницу трудящихся. Говорят, что маршал Антонеску объявил всю курортную зону чуть ли не своей собственностью, но воспользоваться ее благами он не успел. Все санатории и дома отдыха были до последнего времени забиты ранеными немцами и румынами. Может быть поэтому грабители не сумели растаскать здесь все до последней дверной ручки, как это они обычно делали. Но наиболее ценное оборудование и мебель были вывезены.
Казаки удивились, когда узнали, что не оправдались их надежды — увидеть на побережье моря ансамбли красивых фонтанов. Ведь в приказах, знали они, говорилось о Малом, Среднем и Большом фонтанах, разбросанных в южной части города. Кубанцы — народ любознательный, и они быстро разведали, что давным-давно, когда еще не было водопровода, жители пользовались источниками подпочвенных вод, они-то и были названы фонтанами. А теперь на месте, например, Малого фонтана оказалась площадь Аркадиевского курорта.
Было еще не поздно, и мне не терпелось воспользоваться короткой паузой, пока части приводят себя по тревоге в порядок, — а из штаба фронта ожидался новый приказ, — проехать по главным улицам Одессы до морского порта.
Стояла пасмурная погода, с моря дул сырой порывистый ветер. Улицы заволокло дымом пожарищ. Всюду следы разбоя. На дорогах вереницы разбитых автомашин и орудий, кое-где догорающие танки и самоходки и очень много бензобочек. Московская улица. Здесь тянутся дымящиеся руины заводских зданий. Через провалы заборов и взорванных стен корпусов видны пустые цеха. Много станков и оборудования валяется во дворе. Видимо, противник не успел их вывезти. Мне хотелось взглянуть на знаменитое здание оперного театра. Мы еще поколесили по каким-то улицам и, наконец, оказались на площади перед театром. Рядом горят два дома. У здания театра стоят желтые треугольные таблички «Опасно — мины!» Около него и внутри работают саперы. Командир саперного подразделения рассказывает, что немцы подложили под здание мины и взрывчатку, но взорвать театр не успели. Быстрое продвижение 248-й стрелковой дивизии под командованием полковника Галая спасло для потомков это уникальное произведение зодчества. Кстати, если вы спросите любого одессита о театре, он обязательно начнет с того, что построили его русские и украинские мастера. Наш случайный гид, старик одного из соседних домов, с этого и начал. Слушая его, мне казалось, одесситы чем-то очень похожи друг на друга. Узнав, что театр строили русские и украинские мастера, я спросил словоохотливого старика, кто архитектор проекта здания?
— Вы мне дайте сто тысяч проектов и ни одного выдающегося мастера — здание не будет построено, — мягкой скороговоркой ответил он, но, видя, что я не удовлетворен ответом, пожал плечами и, как бы между прочим, добавил. — Почему я должен знать кто архитектор? Какие-то два одессита из Вены Фельнер и Гельмер. И пусть меня кто-нибудь убедит, что это чистокровные австрийцы, ха-ха!
Мы с интересом смотрели на это красивое своеобразное здание, главный фасад которого украшен четырехугольным двухъярусным портиком и живописными скульптурными группами наверху. Преобладание стиля венского барокко опровергало утверждение нашего собеседника и подсказывало подданство авторов.
— Вы знаете, — говорит между тем старик, — когда в этом театре пел Федя Шаляпин, знаменитая на всю планету бронзовая люстра качалась. И как бы вы думали, сколько она весит? — Я многое слышал об этом театре — центре украинской культуры, но мне не хотелось перебивать добродушного старичка. — На взгляд, дунешь — полетит, а на вес — тонна с одесским гаком.
Мы возвращались в поселок пригородного совхоза Ульяновка, где расположился штаб Конно-механизированной группы. На одной из улиц его мы встретили подразделение партизан. Среди них я увидел несколько солдат в форме чехословацкой армии и вспомнил Мелитополь, конец октября 1943 года и переход 1-й словацкой пехотной дивизии, которую гитлеровцы называли «дивизия — быстро домой». Тогда на нашу сторону перешли только боевые части, находившиеся главным образом в первом эшелоне боевых порядков. Мы остановились. Это оказалось подразделение объединенного отряда, базировавшегося в одесских катакомбах. Кстати, мне довелось заглянуть в один из партизанских входов в катакомбы. Это небольшое, тщательно замаскированное отверстие среди развалин на пустыре. А вообще, катакомбы представляют собой длинные, широко разветвленные подземные ходы под городом и его окрестностями. Катакомбы образовались в результате бессистемного добывания строительного камня, так называемого ракушечника-известняка, из которого построено большинство старых зданий города. Встретившиеся нам словаки оказались из той самой 1-й словацкой пехотной дивизии. Мне рассказали, что подразделения второго эшелона и тылы этой дивизии были сразу же отведены из прифронтовой полосы в Кривой Рог, а затем переброшены в Одессу. Осенью 1943 года сержант Кончетти установил связь с командованием партизанской республики. Словацким друзьям было поручено доставлять оружие, боеприпасы, вести разведку, выполнять роль связных между отрядами. Комендант города, подозревавший словаков в связях с партизанами, решил отправить их часть в Тирасполь. В тот же день сержант Кончетти предложил полку в полном составе перейти на сторону партизан. Связавшись со штабом партизанского движения города, словаки ночью спустились в катакомбы. Кончетти был назначен командиром этой первой партизанской части.
— Передайте товарищу Кончетти мой дружеский привет, — сказал я, прощаясь со своими новыми товарищами.
— Дяденька, фашистов навсегда прогнали? — спрашивает девочка.
Словацкий солдат печально пожал плечами и с приятным мягким акцентом печально произнес:
— Наш командир, как это сказать, фчэра помьер.
— Кончетти, товарищ генерал, вчера в бою был ранен в грудь навылет. Говорят, что уже скончался, — объяснил командир подразделения.