«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути к Москве, имея на своих флангах наш Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Центрального фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов.
Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего — главный удар на Москву в обход брянских лесов и удар на Донбасс…»[60].
Ответом на эту телеграмму Георгия Константиновича стала упоминавшаяся выше директива Ставки ВГК № 001082, в которой отмечалось, что «в предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт во главе с Еременко».[61]
Проанализировав возможные действия Вермахта и ответные меры Красной Армии, Ставка ВГК приняла решение поставить перед Брянским фронтом новые задачи. 24 августа 1941 года состоялись знаменитые переговоры Верховного главнокомандующего и начальника Генерального штаба Красной Армии с командующим войсками Брянского фронта «Об обстановке в полосе Брянского фронта». Те самые переговоры, которые часто цитируются в военно-исторической литературе и в которых говорится про «подлеца Гудериана». Что ж, разберем их и мы.
Начинаются переговоры с доклада А.И. Еременко начальнику Генштаба маршалу Б.М. Шапошникову об обстановке в полосе фронта и действиях противника. Андрей Иванович подробно рассказал о боевых действиях в районе Почепа, Стародуба и рейде 55-й кавалерийской дивизии, отметив какие силы противник задействовал против его войск. Вызывают интерес показания пленного унтер-офицера из 3-й танковой дивизии: «как показывает один из унтер-офицеров, подслушивавший разговор своих офицеров, что 3 танковая дивизия имела своей задачей действовать на юг, отрезать Буденного. Это сообщение имеет под собой некоторое основание, так как 3 танковая дивизия сначала 19.8 начала движение от Стародуба на юг, а потом вернулась на запад и поднялась несколько севернее Стародуб. Пленные утверждают, что вернулась потому, что кто-то их тыл обходил».[62] Данное утверждение вполне может иметь под собой основу. Гудериан отмечал, что получил приказ начать движение на юг 25 августа, вполне вероятно, что накануне наступления соответствующие приказы могли поступить в соединения 2-й танковой группы и об этом могли знать, как офицеры, так и унтер-офицеры. Таким образом, командование фронта как минимум за пару дней до немецкого наступления имело о нем информацию. Но А.И. Еременко исходя из анализа сложившейся обстановки сделал следующие выводы о дальнейших действиях противника: «считаю, что противник сильными передовыми частями, поддержанными значительным количеством танков, ведет активную разведку и, по-видимому, на днях не завтра — послезавтра поведет наступление на всем фронте».[63] Андрей Иванович правильно определил сроки начала наступления Гудериана, но ошибся с его направлением. Как мы сейчас знаем удар был нанесен не на всем фронте, а на его узком участке в районе Новгород-Северского на фактически изолированном участке обороны 13-й армии. Ошибка командующего фронта в оценке ситуации стала одной из причин катастрофы.
Далее Борис Михайлович стал «экзаменовать» А.И. Еременко по вопросу его действий в случае немецкого наступления, одновременно указав и возможное главное направление действий противника:
«Какой план Вы принимаете, если бы последовала атака Гудериана завтра или послезавтра? Имейте в виду, что его главная группировка нацелена против 217, 279 сд. Поэтому необходимо здесь усилить второй эшелон и разбросать мины, дабы не допустить развития его наступления на Жиздра и в обход Брянск с севера».[64]
Внимание начальника ГШ к брянскому направлению не должно удивлять. Во-первых, его прикрытие и было главной задачей Брянского фронта, во-вторых, напомним, что Г.К. Жуков в своей телеграмме также указывал, что после разгрома войск Юго-Западного фронта, дальнейшее наступление Вермахта на Москву последует «в обход брянских лесов», так что советское командование придавало особое значение укреплению правого фланга фронта, который прикрывал данное направление. Наконец, в-третьих, на момент переговоров, как показал их дальнейших ход, решение о дальнейших действиях Брянского фронта еще не было принято.
Как показал ответ А.И. Еременко, накануне переговоров он был полностью поглощён ситуацией в районе Почепа, где и ожидал основной удар немцев, не уделив должного внимания своему правому флангу:
«Если противник поведет атаку на фронте Почеп и севернее, то я здесь, имея 3 противотанковые полосы, сначала думаю разбить его на этих противотанковых рубежах, а затем контратакой трех стрелковых и одной танковой дивизий (108-я танковая дивизия) добить его. Относительно севера, т. е. на участке 217, 279 дивизий, сейчас приму меры к высылке саперов и сосредоточивающуюся дивизию в районе Сельцо нацелю в этом направлении».[65]
В своих мемуарах после войны Андрей Иванович признал, что противник действиями 47-го моторизованного корпуса в районе Почепа ввел в заблуждение командование фронтом и Ставку, которые не придали должного значение разведсводкам о повороте немецких войск на юг и не приняли должных мер:
«Одновременно с движением на юг противник активно действовал в районе Почеп… На основании этих фактов я пришел к выводу, что противник сильными передовыми частями, поддержанными мощными танковыми средствами, ведет активную разведку, имея, возможно, целью в ближайшее время нанести удар на Брянск. Однако гитлеровцы не нанесли этого удара. Тогда мы полагали, что они узнали о создании нами на подступах к Брянску обороны, состоявшей из оборонительных полос, усиленных противотанковыми рвами. В действительности же 47-й танковый корпус, удара котоpoго на Брянск мы опасались, имел задачу обеспечения 24-го танкового корпуса, наносившего удар на юг в соответствии с приказом Гитлера…
Ставка Верховного Главнокомандования, не раскрыв стратегического маневра противника, ориентировала нас на то, что главная группировка Гудериана нацелена против правого (северного) крыла Брянского фронта, т. е. против 217-й и 279-й стрелковых дивизий 50-й армии…
Таким образом, отрывочные разведанные о движении отдельных частей на юг ни командованием фронта, ни Ставкой, которая была поставлена об этом в известность, не были своевременно оценены как поворот на юг 2-й полевой армии и 2-й танковой армии».[66]
Далее Борис Михайлович приступил к обсуждению мероприятий, направленных на пополнение и усиление войск 13-й армии:
«Шапошников: Пополняете ли Вы сейчас 13 армию? Ее нужно срочно восстанавливать. Что касается 287 и 283 сд, то они задержаны на несколько дней для окончательного доформирования.
Еременко: Относительно 13 армии принимаю все меры ее восстановления. Уже 10 000 пополнения дано и две дивизии, которые прибыли и включены в ее состав. Также включена в ее состав 4 кавдивизия. Передано 17 танков, прибывших для восстановления 50 тд».[67]
Отчитавшись, Андрей Иванович стал просить усилить ВВС фронта:
«Я хотел бы поставить еще один вопрос относительно пикирующих бомбардировщиков в связи с тем, что перед фронтом действуют подвижные войска противника и затруднить их маневр могут пикирующие бомбардировщики. Они хороши главным образом для действий по мостам и по узким дефиле. Это я знаю из опыта, как нам затруднял противник под Смоленском своими пикирующими бомбардировщиками, поэтому прошу дать один полк Пе-2, желательно 244 краснознаменный полк. Кроме того, для систематического ночного воздействия на противника дать одну эскадрилью ТБ-3, а также прошу дать 10 шт. У-2 для связи».[68]
В этот момент к беседе подключился Верховный Главнокомандующий. Отметив, что авиационное усиление фронт получит: «У-2 Вам уже отправлены, ТБ-3 получите, Пе-2 полка два или даже 3 можем немедленно отправить Вам»,[69] он указал на ошибки штаба фронта в комплектовании стрелковых дивизий маршевым пополнением, так как он продолжал ориентироваться на довоенные штаты, в то время как следовало переходить на новые, утвержденные Постановлением ГКО от 11 августа 1941 года № ГКО-459сс.
«Вы требуете много пополнения людьми и вооружением. Из ваших заявок я вижу, что Вы исходите из старых штатов 17 000 чел. на дивизию. Но у нас имеется решение не иметь больше 17 000 дивизий в виду громоздкости тылов, а иметь 11 000 в дивизии. Если же в старых дивизиях сохранились оба полка артиллерии, то можно иметь в дивизии до 13 000. В самом крайнем случае до 15 000, но не больше. Я прошу Вас руководствоваться при составлении заявок на пополнение этими соображениями».[70]
Отвечая на этот упрек вождя, А.И. Еременко возложил ответственность на работников штаба, завив, что сторонник постепенно укрепления дивизий 13-й армии и никогда не требовал их доукомплектования до штатов военного времени: «Относительно пополнения: тут, по-видимому, вкралась где-либо ошибка. Я, наоборот, те дивизии, которые восстанавливаются 13 армии, поставил задачу укомплектовать их на первое время хотя бы до 6 000 и не требовал 17 000. Тут просто, по-видимому, неопытные наши работники просто напутали».