оловине ноября 1919 г. начался стремительный отход белых от Курска, что вынудило Слащова отказаться от продолжения борьбы с Махно и уйти в Крым.
Точно также вызвала губительную для Доброволии реакцию политика правительства Дашкина в области национального вопроса. Пренебрежительно отмахнувшись от «глупых, беспочвенных затей малороссов», мечтавших о воссоздании былой украинской самостоятельности, Деникин неожиданно получил новый фронт — с Петлюрой, что также потребовало значительного отвлечения сил от основной задачи — борьбы с большевизмом. Попытки достигнуть соглашения с Польшей и привлечь белопольские силы к борьбе с красными закончились, как мы видели в предыдущей главе, неудачно, и Деникин был предоставлен самому себе.
Чтобы покончить с характеристикой тыла белых, упомянем еще о двух весьма важных факторах: взаимоотношения деникинского правительства с казачьими областями и состояние армейского тыла.
Внимательно изучая дошедшие до нас документы и белую литературу, характеризующую взаимоотношения деникинского правительства с казачьими областями[144] приходится убедиться в том, что, по существу дела, никогда ни Дон, ни Кубань не признавали деникинского правления как высшей формы государственного объединения. Силой обстоятельств обе области разновременно вынуждались к признанию Деникина, но даже в наиболее трудные для них минуты правительства этих областей, а на Дону и армия имели свою собственную линию поведения. На Кубани дело дошло почти до открытого восстания, что потребовало со стороны Деникина проведения крупных карательных мероприятий, вплоть до повешения отдельных членов кубанского правительства. Здесь Деникин остается верен себе: как и в земельном и национальном вопросах, он со своей грубой прямолинейностью не желает считаться ни с чем, что, по его мнению, только вредит делу, которому он служит. Казачьи области должны служить только базой, питающей живой силой и отчасти материальными средствами армию, и как база они не должны иметь никакого политического лица. Если Деникин допускал наличие каких-то самостийных организаций — «побрякушек» в виде рады и круга, собственных правительств, выборных атаманов, — то это только до полного окончания борьбы с красными. А заняв Москву, покончив с большевизмом, можно и нужно было, по его мнению, привести к должному порядку всех замечтавшихся самостийников. Таким образом, создавался тот замкнутый круг, который безудержно толкал Деникина к продвижению вперед, ибо всякая задержка только увеличивала этот клубок противоречий и грозила гибелью всему белому Югу России. Что касается армейского тыла, то лучше всего предоставить слово самому Деникину, который почти с исчерпывающей полнотой дает ему оценку:
«Развал так называемого тыла — понятие, обнимающее, в сущности, народ, общество, все не воюющее население, — становился поистине грозным… Классовый эгоизм процветал пышно повсюду. Он одинаково владел и хозяином, и работником, и крестьянином, и помещиком, и пролетарием, и буржуем. Все требовали защиты своих прав и интересов. Особенно странной была эта черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй и собственность. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле слова цифрами… Чувство долга в отношении отправления государственных повинностей проявлялось слабо. В частности, дезертирство приняло широкое, повальное распространение. Если много было “зеленых” в плавнях Кубани, то не меньше “зеленых” в пиджаках и френчах наполняло улицы, собрания, кабаки городов и даже правительственные учреждения. Борьба с ними не имела никакого успеха»[145].
В приведенной цитате выступают полная беспомощность и растерянность деникинщины как государственной власти. Те самые «здравомыслящие государственные круги», на которые она опиралась, оказывались дезертирами. В этом Деникин полностью расписывается, указывая на следующее: «Не только в “народе”, но и в “обществе” находили легкий сбыт расхищаемые запасы обмундирования Новороссийской базы и армейских складов. Спекуляция достигла размеров необычайных, захватывая в свой порочный круг людей самых разнообразных кругов, партий и профессий: кооператора, социал-демократа, офицера, даму общества, художника и лидера политической организации… Казнокрадство, хищения, взяточничество стали явлениями обычными.
Традиции беззакония пронизывали народную жизнь, вызывая появление множества авантюристов, самозванцев — крупных и мелких… В городах шел разврат, разгул; пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось офицерство, приезжавшее с фронта».
Трудно поверить, что все это вышло из-под пера главы этой государственной организации, идейного вдохновителя «святош и великого дела — спасения России».
В середине октября против армий Южного фронта красных (вместе с 12-й армией, вошедшей вновь в состав фронта 16 октября) белые располагали следующими силами (схема 9).
Наличие 32 тысяч поляков против нашего правого фланга Деникин, как мы уже видели, не имел никаких оснований отнести к своему активу; с петлюровцами он сам вел борьбу. Таким образом, правильным будет считать левым флангом Деникина участок от Киева до Бахмача, где располагалась группа войск Киевской области численностью около 9000 бойцов (генерал Драгомиров).
Далее на восток линия фронта шла через Орел — Елец до Воронежа, где располагалась Добровольческая армия (генерал Май-Маевский) численностью около 21 000 штыков и 17 000 сабель[146], считая и часть Донской армии.
У Воронежа располагался слабый по численности и моральной стойкости корпус Мамонтова (вернее, его остатки), и сюда же был выделен корпус Шкуро (без Терской дивизии, отправленной на внутренний фронт для борьбы с Махно).
Восточнее Воронежа, уже перед армиями Юго-Восточного фронта, располагалась Донская армия в составе 50 000 бойцов, как ее определял Деникин, а восточнее ее Кавказская армия (генерала Врангеля) в составе 14 500 бойцов.
По нашим разведывательным данным, общие силы белых в октябре 1919 г. определялись следующими цифрами:
Кроме того, бронепоездов 38, бронемашин 14, танков 22 и самолетов 14.
Те же силы определяются Деникиным в 98 000 бойцов. При оценке приведенной группировки может казаться, что Деникин, сосредоточивая наибольшее количество войск на Балашовском направлении, переносил центр тяжести своих операций именно на Донской участок фронта, однако это предположение было бы совершенно неверным, ибо боевая ценность войск была далеко не однородна и нахождение на Орловском направлении наиболее стойкой и боеспособной армии — Добровольческой — определяло собой ту общую идею наступления, которой Деникин руководствовался еще летом, отдавая свою «Московскую директиву». Но и эта лучшая в боевом отношении армия далеко не отвечала тем требованиям, какие предъявлялись ей для выполнения поставленных задач. Еще с лета 1919 г., как мы видели это в предыдущих главах, Добровольческая армия обволакивалась волной мобилизованного крестьянства. Теперь же, осенью, крестьянство было далеко не тем, чем оно было летом. При анализе состояния тыла белых мы охарактеризовали настроения крестьянства. Армия, в полной мере отражая в себе все присущие тылу черты, с каждым днем все более и более теряла свою боевую ценность. Деникин видел спасение в одном: в развитии успеха и в беспрерывном продвижении вперед, почему он отбрасывал все советы о задержке, об укреплении тыла, о приостановке наступления. Получался снова замкнутый круг противоречий: надо было наступать для того, чтобы оздоровить армию, или по крайней мере не дать ей окончательно разложиться, но наступать можно было только при морально-политической устойчивости войск. Выхода из этого круга Деникин не нашел.
В нашем дальнейшем изложении мы постараемся выяснить, была ли какая-либо возможность найти иное решение, чем то, которое привело Деникина и деникинщину к окончательной гибели. Теперь же перейдем к вопросу о группировке Добровольческой армии перед 14-й, 13-й и 8-й армиями Южного фронта.
На Центральном направлении (Дмитровское и Орловское) Деникин располагает наибольшим количеством войск, выделяя сюда к тому же лучшие свои дивизии — Дроздовскую и Корниловскую; слабейшим у него является Воронежское направление. Между тем сам Деникин не раз указывает, что в октябре он больше всего опасался именно удара красных со стороны Воронежа на стыке с Донской армией[147]. Непонятно поэтому, что заставило Деникина ограничиться выделением сюда корпуса Шкуро, сильно ослабленного посылкой частей на внутренний фронт, и уж, конечно, не наличие расшатанного, полуразвалившегося корпуса Мамонтова компенсировало эту стратегическую небрежность. Весьма неубедительно поэтому звучит в устах белого главнокомандующего то оправдание, что он целым рядом директив указывал командующему Донской армией на необходимость выделения на свой левый фланг наибольшего количества сил, но генерал Сидорин не желал выполнить эти приказания. Даже при тех сложных и запутанных отношениях, какие были установлены у Деникина с подчиненными ему лицами, такая оговорка несерьезна: или указания главного командования исполняются, или оно перестает быть центром управления, и если у начальника нет способов заставить своих подчиненных выполнить приказания, он более не начальник. Как в тылу Деникин мирился с установившимися «традиционными беззакониями», так и на фронте он больше распоряжался, чем руководил.
Но наиболее слабым местом в данном распределении сил следует признать отсутствие резервов. Ставить своим армиям столь активную задачу, как захват Москвы, имея перед собой к тому же, как мы увидим дальше, численно превосходящие силы красных, без наличия крупных резервов частного и оперативного характера значило обречь намечавшуюся операцию на явную неудачу. Было совершенно ясно, что наступательный порыв войск, даже и более устойчивого характера, выдохнется после первого же этапа операции, т. е. взятия Брянска, Орла, Новосиля, Ельца; и уже выход на Тульск