разом к “более тонкому театру”116. Любое тело, каждая вещь мыслят и являются мышлением в той мере, в какой, сведенные к интенсивным причинам, объясняют ту Идею, чью актуализацию определяют. Но сам мыслитель превращает все в собственные индивидуальные различия; в этом смысле он нагружен камнями и алмазами, растениями и “даже самими животными”. Индивид, универсальный индивид, несомненно, является мыслителем, мыслителем вечного возвращения. Он пользуется всей мощью ясного и смутного ясно-смутного, чтобы мыслить Идею во всей ее мощи как различимо-темную. И следует постоянно напоминать о множественном, подвижном и коммуникативном характере индивидуальности: ее имплицированном характере. Неделимость индивида связана лишь со свойствами интенсивных количеств—не делиться без изменения сущности. Мы состоим из всех этих глубин и дистанций, развивающихся и переупаковывающихся душ. Мы называем факторами индивидуации совокупность упаковывающих и упакованных интенсивностей, индивидуализирующих и индивидуальных различий, непрерывно проникающих друг в друга сквозь поля индивидуации. Индивидуальность — не признак Мыслящего субъекта, но, наоборот, его форма, питающая систему разрозненного Мыслящего субъекта.
***
Мы должны уточнить связи объяснения и дифференсиации. Интенсивность создает пространства и качества, в которых объясняется; эти пространства, как и качества, дифференсированы. Одно пространство формально отлично от другого и несет в себе различия соответствующих частей и выдающихся точек; качество материально отлично и наделено различиями, соответствующими изменчивости связи. Творить всегда означает производить линии и облики дифференсиации. Но правда и то, что интенсивность необъяснима вне исчезновения в создаваемой ею дифференсирован-ной системе. Следует также заметить, что дифференсиация системы требует подключения к более общей “дедифференсирующей” системе. В этом смысле даже живые существа не противоречат эмпирическому принципу деградации, а единообразие системы компенсирует локальные дифференсиации точно так же, как конечное исчезновение компенсирует первоначальные творения. Тем не менее, в различных областях возникают весьма существенные изменения. Физическая и биологическая системы отличаются прежде всего порядком воплощаемых или актуализируемых Идей: дифференциалами того или иного порядка. Далее, они отличаются процессом индивидуации, определяющим такую актуализацию: единовременно в физической системе, и только по краям, тогда как биологическая система последовательно включает особенности и всей свой внутренней средой участвует в действиях, происходящих на внешних границах. Они отличаются, наконец, обликами дифференсиации, представляющими самое актуализацию; биологическую спецификацию и организацию в отличие от простого физического определения и разделения. Но, какую бы область ни рассматривать, исчезновение производящего различия и стирание произведенной дифференсиации остаются законом объяснения, проявляющимся как в физическом уравнивании, так и в биологической смерти. И снова никак нельзя опровергнуть либо оспорить принцип дегарадации. И тем не менее, “объясняя” все, он не свидетельствует ни о чем. Все в него входит, но, можно сказать, ничего не выходит. Если ему ничего не противоречит, если он не знает исключений и противопороядка, есть зато многие вещи другого порядка. Если локальный рост энтропии компенсируется более общей деградацией, он не вызван ею и не включен в нее. Судьба эмпирических принципов—оставлять вне себя элементы собственного основания. Разумеется, принцип деградации не свидетельствует ни о создании простейшей системы, ни об эволюции систем (тройное отличие биологической системы от физической). Живое также свидетельствует о другом, гетерогенном порядке и ином измерении — как если бы факторы индивидуации или отдельно взятые в их взаимодействии и текучей нестабильности атомы обладали
высшим уровнем выражения20.
Какова формула этой “эволюции”? Чем сложнее система, тем больше появляется в ней ценностей, присущих импликации. Наличие этих ценностей позволяет судить о комплексности или сложности системы, они определяют предшествующие признаки биологической системы. Ценности импликации — центры упаковки. Сами эти центры не являются интенсивными факторами индивидуации; но они представляют их на пути объяснения сложной системы. Они составляют островки, локальные усиления энтропии внутри системы, в целом тем не менее соответствующей деградации; так, каждый взятый сам по себе атом все же подтверждает закон возрастающей энтропии при рассмотрении массы атомов в ходе объяснения включающей их системы. Говоря об индивидуальных действиях ориентированных молекул, организм, например, млекопитающее, можно приравнять к микроскопическому существу. Определение функции этих центров многообразно. Во-первых, поскольку факторы индивидуации формируют некоторый ноумен феномена, мы говорим, что ноумен стремится проявиться как таковой в комплексных системах, находя присущий ему феномен в центрах упаковки. Во-вторых, поскольку смысл связан с воплощающимися Идеями и определяющими это воплощение индивидуациями, мы говорим, что эти центры экспрессивны, или выявляют
20 Meyer F. Problemalique de revolution. P., 1954. P. 193: “Таким образом, функционирование биологической системы не противоречит термодинамике, но лишь является внешним по отношению к сфере ее применения...” В этом плане Ф. Мейер напоминает о вопросе Жордана: “Является ли Млекопитающее микроскопическим существом?” (Р. 228).
смысл. Наконец, поскольку причина любого феномена заключена в окружающем его различии интенсивности, подобном берегам, между которыми он вспыхивает, мы говорим, что комплексные системы стремятся к все большей интериоризации конституирующих различий. Центры упаковки способствуют такой интериоризации факторов индивидуации. Чем больше различие, от которого зависит система, интериоризировано в феномене, тем более внутренним оказывается само повторение, тем менее оно зависит от внешних условий, которые должны были бы обеспечить воспроизводство “одинаковых” различий.
Как свидетельствует движение жизни, различие и повторение одновременно стремятся интериоризироваться в системе сигнал-знак. Биологи правы, когда, ставя проблему наследственности, не довольствуются приписыванием ей двух таких различных функций как изменение и размножение, но хотят показать глубинное единство этих функций или их взаимообусловленность. В этом пункте теории наследственности с необходимостью включаются в философию природы. Это равнозначно тому, что повторение никогда не является повторением “Одинакового”, но всегда Различного как такового, а объект самого различия — повторение. В момент объяснения в системе (раз и навсегда) дифференциальные, интенсивные факторы или факторы индивидуации свидетельствуют об упорстве импликации и вечном возвращении как истине импликации. Немые свидетели деградации и смерти, центры упаковки также и темные предшественники вечного возвращения. И снова все делают немые свидетели, темные предшественники; или, по крайней мере, все происходит в них.
Разговор об эволюции с необходимостью приводит к психическим системам. Мы должны задаться вопросом, что в каждом типе систем относится к Идеям, что, соответственно — к индивидуации и дифференсиации-объяснению. В случае психических систем эта задача становится особенно неотложной, так как вовсе не ясно, принадлежат ли Я и Мыслящий субъект к области индивидуации. Это скорее фигуры дифференсиации. Я формирует собственную психическую спецификацию, а Мыслящий субъект — психическую организацию. Я — качество человека как вида. Психическая спецификация не принадлежит к тому же типу, что и биологическая, потому что ее определение должно соответствовать определяемому или быть столь же сильным. Вот почему Декарт отказывался от определения человека исходя из рода и различия, как в случае с видами животных; например, разумное животное. Но он как раз и представляет Я мыслю как другой способ определения, способный выявить специфику человека или качество его субстанции. Коррелируясь с Я, Мыслящий субъект должен пониматься расширительно: Я обозначает собственно психический организм с его выдающимися точками, представленными различными способностями, входящими в понимание Я. Так что основная психическая корреляция выражается в формуле Я СЕБЯ мыслю, подобно биологической корреляции, выражающейся в дополнительности видов и органов, качества и пространства. Вот почему и Я, и Мыслящий субъект начинают с различий, но эти различия изначально аннулируются при распределении в соответствии с требованиями здравого и обыденного смысла. Таким образом, Я возникает в финале как универсальная форма психической жизни без различий, а Мыслящий субъект — как универсальная материя этой формы. Я и Мыслящий субъект объясняются, не перестают объясняться на протяжении всей истории Cogito.
Итак, индивидуирующие факторы, имплицированные факторы индивидуации не обладают ни формой Я, ни материей Мыслящего субъекта. Дело в том, что Я неотделимо от формы тождества, а Мыслящий субъект — от материи, сформированной наследованием сходства. Включенные в Я и Мыслящий субъект различия, несомненно, принадлежность индивида; тем не менее они не индивидуальны либо индивидуирующи, поскольку мыслятся по отношению к идентичности Я и подобию Мыслящего субъекта. Напротив, любой фактор индивидуации — уже различие, и различие различия. Он строится на фундаментальном несходстве, функционирует по краям этого несходства как такового. Вот почему эти факторы постоянно общаются между собой сквозь поля индивидуации, упаковывают друг друга ленной зависимостью, потрясающей как материю, Мыслящего субъекта, так и форму Я. Индивидуация — мобильная, удивительно гибкая, бесполезная, использующая расплывчатость границ и полей: ведь движущие ею интенсивности упаковывают и упакованы другими интенсивностями, коммуницируют со всеми нами. Индивид вовсе не неделим, он не перестает делиться, меняя сущность. Он — не Я в том, что выражает; ведь он выражает Идеи как внутренние множества, состоящие из дифференциальных связей и выдающихся точек, доин-дивидуальных особенностей. Это и не Я как выражение; ведь здесь он составляет актуализированное множество как средоточие въедающихся точек, открытую коллекцию интенсивностей. Часто отмечали ту расплывчатую границу неопределенности, которой пользуется индивид, и относительный, плавающий, текучий характер самой индивидуальности (например, казус двух физических частиц, чью индивидуальность невозможно выявить, когда их область присутствия или поле индивидуации перекрещиваются; или биологическое различение органа или организма, зависящее от положения соответствующих интенсивностей, их упакованнос-ти или неупакованности в более широкое поле индивидуации). Но ошибкой было бы считать, что такая относительность или неопределенность означают некую незавершенность индивидуальности, какое-то прерывание индивидуации. Напротив, они выражают позитивное полновластие индивида как такового, то, чем он сущностно отличается от Я и мыслящего субъекта. Индивид отличается от Я и мыслящего субъекта, как интенсивный порядок импликаций — от экстенсивного качественного порядка экспликации. Неопределенный, плавающий, текучий, сообщающийся, упаковы-вающий-упакованный — таковы позитивные черты, утверждаемые индивидом. Поэтому для обнаружения истинного статуса индивидуации недостаточно умножать мыслящие субъекты либо “смягчать” Я. Ведь мы уже видели, в какой мере мыслящий субъект является предполагаемым условием пассивных органических синтезов, играющих роль немых свидетелей. Но именно происходящие в них временные синтезы отсылают к другим синтезам как к иным свидетелям, заводя нас в области другой природы, где н