Вот и нынче принесло деда на ночную трапезу еще до света. Да так торопился, что, переходя речку, поскользнулся и ушиб колено. Сорвал злость на палке, которая его не поддержала, но все равно домой пришел сердитым. А вот поел горячей пшенной каши, и настроение сразу поднялось.
Выйдя из избы, дед некоторое время постоял, любуясь рассветом.
У соседа щелкнула калитка.
«Да кто же это? — заинтересовался Мигулай. — Павлу на работу еще рано. — И по укоренившейся привычке сторожа глянул в щелку забора. — Анна? Она дома. Да кто же это? Пошла, ноги земли не касаются. Марья! Только она во всем селе ходит, раскрылив по сторонам руки».
Мигулай резко воткнул свою палку в мокрый снег и вслух выругался:
— Эй-я-яй! Из-за этой яловой коровы какой мужик пропадает!.. Жаль Матвеича. Женщине доверяй, да следить не забывай… Да и какие времена наступили: девки-бабы сами ходят. Эй-я-яй!..
Прошла пора посиделок
1
— Подъем! — скомандовал Павел. — Если парторг на ногах, то комсоргу и подавно спать не к лицу. Вставай, есть дело сразу обоим.
— А я уж думал, пожар…
Володя, недовольно щурясь, открыл глаза, потом сел, сладко, с подвыванием зевнул и поводил руками, как на физзарядке. Похоже, вчера поздно пришел из клуба и не выспался.
— Ну, так что случилось?
— Я же говорю: дело есть… Только сначала проснись окончательно. Сегодня с утра пораньше в поле был. В том, что идет вдоль Цивиля и дальним концом в лес упирается.
— А-а, — опять зевнул Володя. — Огороженное поле… За что его так назвали: никакой огорожи вроде нет.
— А оно лесом огороженное с той и другой стороны… Так вот, уж очень много на нем ручьев и промоин, — В одном месте из трех ручьев даже огромный овраг образовался.
— Ну, новость невеликая. — Володя прошел в кухню, загремел умывальником. — Эти ручьи и промоины были и в прошлом году и позапрошлом. Да и куда они пропадут, наоборот, с каждым годом только глубже делаются. — Он вышел из кухни с полотенцем в руках. — Я там зябь подымал. Земля суглинистая, глыбами наворочалась. Увидал Трофим Матвеевич и велел забороновать. Где-то в газете прочитал про выровненную зябь, давай, мол, и мы, чем мы хуже…
— Неужто и вы зябь выравнивали? Да еще на склонах? — удивился Павел. — Но ведь это же глупость. У нас на целине тоже носились с этой дурацкой затеей, но, слава богу, скоро разобрались что к чему… А ты не подумал, что этим выравниванием ты прибавил на поле промоин?
— Я же тебе говорю: велел Прыгунов. А для меня слово председателя — закон… Пытался я ему что-то доказывать, а он мне: а что, если мимо этого поля поедет Василий Иванович? Знаешь, как он нас с тобой пропесочит за эти колобья… А еще и так подумаешь: по ровной зяби и сеять весной удобнее и комбайнам потом работать хорошо.
— Так, так, — поддакнул Павел. — Небось не один ученый муж диссертацию защитил на этом «хорошо» и «удобно». Кто-то из начальства поддержал новацию, и пошло-поехало по всей стране. А ведь хороша такая зябь, может, для какой-то одной области или зоны, где нет ни водной, ни ветровой эррозии… Сколько же глупостей, сколько всяких сомнительных экспериментов мы с землей-матушкой делаем! Удивляться надо, как все это она выдерживает. Впрочем, уже не всегда и не везде выдерживает… И когда только это кончится!
— А никогда не кончится, — спокойно ответил Володя, — пока командовать над землей будут все, кому не лень. Я уж не говорю про всяких ученых и неученых карьеристов, комбинаторов и мастеров стопроцентных сводок. А то ведь бывает, что и пашем землю для сводки, а не для урожая.
— Ну, мы с тобой ушли в сторону, — спохватился Павел. — Давай-ка вернемся на Огороженное поле. Давай-ка впредь будем пахать его для урожая, а не для выравнивания сводки через эту самую выровненную зябь… Ну, да я сейчас и не о зяби. Я вот о чем. Как бы остановить ручьи и промоины на том поле? Ну, ну, шевели мозгой!
Павел подождал, что скажет Володя, но его вопрос, видно, застал товарища врасплох. И тогда он сам ответил за друга:
— Правильно: надо склоны Огороженного поля, тамошние ручьи и овраги засадить кустарником, лесом, а само поле засеять клевером с люцерной. Эти культуры сразу бы обдернили его.
— А где взять семян? — сразу же взял быка за рога Володя. — Где взять столько саженцев?
— А чувашская ветла? Что, она пригодна только для сельских улиц? Руби и сажай. А на дно промоин — ивняк. А потом, сам же говорил, твой брательник Колька — лесник. Неужто он для своего родного колхоза пожалеет?
— Ну, колхоз-то теперь для него — родня дальняя. Да и скуп он, зимой снега не выпросишь. Не знаю даже, в кого такой уродился. Но я, конечно, поговорю.
— Неужто не договоришься с родным-то братом?!
— Постараюсь.
— Старайся.
Они вышли из дома Володи и, договорившись о встрече вечером, сразу же разошлись в разные стороны: Павлу надо было в правление колхоза, Володя зашагал по дороге к лесу.
Чист и свеж утренний воздух! Словно за ночь вобрал он в себя все запахи весенней земли. Особенно явствен тонкий горьковатый запах набухающих почек на ветлах, запах оттаявшей потемневшей коры.
Да, ветла — неприхотливое дерево, сруби любой сук, воткни в землю, и вырастет новое дерево…
Чей-то знакомый смех отвлек Володю от своих мыслей. Он поднял глаза от дороги — дорога была грязная, гляди да гляди, где ступить, — и увидел рядом с крайним домом секретаря райкома комсомола Завьялова. Александр Петрович счищал палкой налипшую на сапоги грязь. Из-под макинтоша небесного цвета выглядывало белое кашне и опять же голубой галстук.
— Вожак сявалкасинской молодежи, легкий на помине!
— И кто же меня поминал? — поинтересовался Володя.
— Не знаю, что мне с тобой делать, — Александр Петрович принял строгое выражение лица и озабоченно покачал головой. — Где культура? Что за неумные шуточки, достойные фельетона?
— Да, по части культуры, товарищ Завьялов, мы еще находимся не на высоком уровне, — смиренно согласился Володя.
— Как же не на высоком. Подняли выше некуда… Ты погляди-ка… не туда глядишь, бери выше — чем не культура?
В крайнем на этой улице домике, около которого шел разговор, жили две сестры: Лизук и Катерук. Катерук уже в годах, но ей все еще не хочется отставать от младшей сестры, от молодежи, которая облюбовала ихний домик для посиделок. И получилось так, что и сестрам хорошо, весело, и молодежь, не стесняемая старшими, чувствует себя в этом доме свободно. И сколько знакомств завязалось в этом небольшом, всегда веселом домике! Сколько тихих признаний в любви слышали его стены!.. Правда, старики любят говорить: бери не ту, с которой на посиделках вместе был, а ту, с которой вместе ниву жал да сено косил. Но мало ли что говорят старики!..
И когда Завьялов сказал Володе: «Ты погляди-ка», — он сразу же обернулся к домику сестер. Дом как стоял, так и стоит. Разве что сенной двери почему-то нет на месте…
— Вот, вот куда гляди, — показал палкой Александр Петрович на ветлу рядом с домом.
Володя взглянул на ветлу и громко расхохотался. Высоко на ее сучьях стояла та самая дверь, которой недоставало сеням. А на двери мелом чья-то размашистая рука написала:
Парии и девушки!
С сегодняшнего дня посиделки закрываются.
Кто в этом доме не «досидел» — не горюйте.
Летом и на лугу посиделки.
Володя смеялся, а секретарь райкома комсомола между тем хранил гробовое молчание. И так и не дождавшись, когда вожак сявалкасинской молодежи станет серьезным, Александр Петрович назидательно сказал:
— Не умеешь сплачивать комсомольский актив — раз. Любишь других критиковать, в чужом глазу и соринку видишь, а сам не любишь критики — два. Сейчас же снимай дверь — три.
— Да зачем же ее снимать-то? — с нарочитым простодушием спросил Володя. — Тем более, не я ее туда взгромоздил.
— Люди увидят.
— Ну и пусть смотрят. Все лишний раз улыбнутся… А вы не читали, товарищ Завьялов, что из всех витаминов, которые необходимы для нормального развития человеческого организма, самым необходимым является витамин смеха?
— Ты мне витаминами голову не морочь и зубы не заговаривай… Видишь, уже люди начинают собираться.
Действительно, несколько женщин, поглядывая на ветлу, направлялись в их сторону.
— Л это они увидели, мы стоим и руками размахиваем, им интересно стало, — нашелся Володя. — Так что лучше будет, наверное, если мы пойдем, а вы по дороге мне все, что надо, и выложите. К тому же, вы уж извините, я спешу по срочному и важному делу.
— Что еще за дело? — недовольно спросил Завьялов, но все же двинулся вслед за Володей.
— Партийное поручение… Мне сюда.
— В лес? — Александр Петрович и удивился и осердился. — Что еще за поручения могут быть в лесу?
— Бывает, Александр Петрович, — все так же смиренно и туманно ответил Володя. — Всяко бывает…
В конце-то концов после настойчивых расспросов секретаря райкома Володе пришлось сказать, куда и по чьему поручению он идет.
— Когда вернешься? — уточнил Александр Петрович. — Надо нынче же вечером собрать собрание.
— И с какой же повесткой дня, если не секрет? — в свою очередь, поинтересовался Володя.
— А вот надо узнать, что это за комитет посиделок действует у вас на селе. И почему ты собрал с комсомольцев взносы за три месяца вперед?
— Собрание нынче вечером у нас и так собирается. Однако же вопросы у нас есть поинтереснее ваших… Ну, я пошел, а то не успею к собранию. А вы пока можете найти моего боевого заместителя Саньку и с ним поговорить по душам. Большой привет!
Володя поднял руку, прощаясь до вечера с секретарем райкома комсомола, и решительно зашагал полевой дорогой.
Слегка прихваченный морозцем и уже начавший под солнцем снова мокреть, рыхлый снег шумно шуршал под ногами. На дороге снег пополам со льдом еще держится, а поля уже почти все черные, и по ним тоже черные, чинно и по-хозяйски неспешно, расхаживают грачи. Подойдешь близко — взлетят, но тут же снова опускаются. И пр