— Самые верные лекарства, — кивая на стол, сказал Трофим Матвеевич. — Любую ангину как рукой снимет.
И в самом деле, утром Владимир Сергеевич проснулся хорошо отдохнувшим и почти здоровым. Горло уже не саднило, и голос стал не таким хриплым. Поглядел на часы: полшестого. Дурная районная привычка вставать чуть свет! Теперь, работая в обкоме, он приходил на службу гораздо позже, но старая привычка все еще нет-нет да давала себя знать.
Владимир Сергеевич выпил пяток сырых яиц, выпил полстакана настоянной на эвкалиптовых листьях водки и закусил малиновым вареньем прямо из банки, поскольку ложек в номере не было, и снова нырнул под одеяло. Окончательно проснулся уже близко к девяти, весь в поту, но уже совсем здоровым.
В райкоме он появился свежевыбритым, благоухающий «Шипром», и разве лишь очень внимательный глаз мог заметить некоторую помятость лица да отечные складки под очками.
У Василия Ивановича уже полно было посетителей, и он попросил свободный кабинет, чтобы перед совещанием собраться с мыслями, подытожить увиденное и услышанное. Свободным оказался кабинет второго секретаря, выехавшего на весь день в школы района.
Двери кабинетов выходили в одну общую приемную. И Владимир Сергеевич сказал секретарше, что если будут появляться председатели колхозов или секретари партийных организаций, то пусть заходят прямо к нему. Из своей прежней районной практики он уже знал, что если и назначается какое-нибудь совещание на вторую половину дня, все равно из колхозов едут в район с утра. Одному председателю нужно побывать в инспекции, другой идет что-то клянчить в РТС или торгмаш. И уж обязательно заблаговременно приходят и в райком: один до совещания хочет выяснить то, другой это.
Так оно н получилось: не прошло и часа, как в кабинете появился один председатель, следом за ним второй…
У Василия Ивановича в посетителях тоже нынче не было недостатка. Но вот, кажется, ушел последний. Слава богу!.. Нет, уже кто-то опять скребется в дверном тамбуре, кому-то еще понадобился секретарь райкома. Ба, да это же Иван Евдокимович Шубин, председатель из «Заветов Ленина». Широкоплечий, моложавый, можно даже сказать, красивый, хоть и редко говорят такое про мужчин. Немного старит Шубина разве что ранняя седина; она не только на висках изморозью осела, айв его пышные черные усы пробилась. Солнце да полевые ветры придали его лицу цвет хорошо прокаленного кирпича.
Василий Иванович поднялся с кресла, пошел навстречу Шубину. Председатель Иван Евдокимович опытный, умный, по пустякам секретаря райкома беспокоить не любит. Уж если приходит, — значит, или что-то наболело, или какой-то важный вопрос нужно решить. На этот раз Шубин пришел каким-то встревоженным, смятенным.
— Как думаешь, Василий Иванович, преступник я или нет? — спросил он, еще не успев сесть.
— Вроде бы нет, — улыбнулся Василий Иванович, как бы тем самым переводя странный вопрос председателя в шутку. — Дела в колхозе идут неплохо, даже удои не падают. Разве что с жинкой не поладил?
— По таким делам да в райком?! Нет уж, пусть ходят дураки да бездельники.
Только теперь Шубин сел в предложенное Василием Ивановичем кресло, выложил большие жилистые руки на стол, поглядел на них и, словно бы застеснявшись, убрал на колени.
— Неужели я в вас ошибся, Василий Иванович? — это спросил он с какой-то натугой, даже голос был какой-то чужой, не шубинский.
— В чем именно?
— Неужели и вы способны грести жар чужими руками?
— Ну, может, уже и хватит говорить загадками? — начал терять терпение Василий Иванович.
— Не без твоего же, надо думать, согласия в соседнем кабинете Владимир Сергеевич диктует железные условия? Начался разговор вроде бы тихо, мирно, расспросил о том, о сем, в блокнот записал. А потом вдруг — с ножом к горлу: сдай до первого мая тридцать тонн мяса! Хозяйство, мол, у тебя крепкое, а район обязательства не выполняет… Веселый разговор!
— Подожди, подожди. Я что-то не пойму, когда этот веселый разговор у вас состоялся? Ведь до совещания еще два часа.
— Да вот только что. Пришел, как обычно, пораньше и… Вы понимаете, нет, нет сейчас в колхозе столько мяса. Те свиньи, что поставлены на откорм, весят пока по каких-нибудь четыре пуда, а скупать скот у колхозников да сдавать за счет колхоза, как это делает Прыгунов, я не буду. Снимете с работы — что ж, снимайте, пойду опять бригадиром, — Шубин встал со своего места, как бы показывая, что хоть сейчас готов идти бригадиром.
— Сиди, сиди, чего кипишь, как вода в котле… С покупкой скота мы — чего уж там — перегнули. Сами же и будем исправлять ошибку.
— Что-то долго тянется это исправление.
— В конце мая, сразу же после сева, соберем пленум райкома… У меня, Иван Евдокимович, уже есть внутренний ну, что ли, перелом, я уже многое для себя решил и теперь на многое пойду… Чтобы признать свою ошибку, тоже, оказывается, не малое мужество нужно…
— Ну, камень с сердца, — Шубин облегченно вздохнул, удобно сел в кресле. — А я уж было подумал, бугорковские времена возвращаются. Ведь он, этот Бугорков, твой предшественник, что делал? Он каждый год заставлял нас сдавать по два плана и хлеба и картофеля. Скоту оставалось ровно столько, чтобы он только-только на ногах стоял. И каждую осень в адрес нашего района дождем сыпались громкие поздравления, каждую осень мы ходили в героях. А весной — весной нищенствовали. Едва-едва на семена наскребали… Вот я и подумал: не те ли времена вспять вернулись? Что-то много и в газетах, и по радио шумят о выполнении двух, а то и трех планов по мясу и молоку целыми районами. Или у них планы такие низкие?
— Да, один колхоз в соседнем районе чуть ли не десять планов по мясу выполнил. Говорят, и к нам приезжали, у нас в районе скот скупали.
— Пугает, очень пугает меня, Василий Иванович, этот пустой шум, эти геройские рапорта. Только-только начали входить в спокойное русло, так нет же, опять… Как бы нам удержаться, как бы остаться в стороне от этого шума?
— Будем стараться, Иван Евдокимович, — твердо пообещал секретарь райкома, заключая разговор.
Они вместе вышли в приемную.
Навстречу Василию Ивановичу поднялся со стула председатель колхоза «Знамя» Авдеев, тонкий и длинный как жердь мужчина лет сорока с блестящей лысиной и хитрющими глазами.
— Приехал по вызову в райком, а меня, оказывается, вызвали в самый обком — вон какую честь стали оказывать нашему брату. — Авдеев говорил это без улыбки, только в глазах этакие веселые чертики играли. — После разговора с Владимиром Сергеевичем, — что мне делать в райкоме? Я, пожалуй, пойду, — и даже сделал вид, что и в самом деле собирается уходить.
Все это было не больше, как предисловие, и Василий Иванович терпеливо ждал, что скажет Авдеев дальше.
— Думал, вызывают по важному вопросу, а тут всего и дела-то: на сколько могу увеличить посевы гороха да сколько должен сдать мяса. Да я бы и но телефону все мог сказать хоть вам, хоть Владимиру Сергеевичу…
«Хитер, хитер мужик: «всего и дела-то…» — усмехнулся Василий Иванович, подумав при этом, что гость из обкома, оказывается, успел и с ним поговорить.
В кабинете второго секретаря, куда зашел Василий Иванович, дым коромыслом, и где-то там, в дыму сидит у стола директор мясокомбината Доброхотов. По дорожке, мимо него, ходит взад-вперед с папиросой в зубах Владимир Сергеевич.
Заметив секретаря райкома, Доброхотов с неестественной для его грузной фигуры живостью вскочил со стула и вымученно, тоже как-то неестественно улыбаясь, пошел навстречу.
— Сидите, сидите, — здороваясь за руку, сказал Василий Иванович и сам тоже сел на свободный стул.
— Ну что же будем делать, дорогой Василий Иванович? — продолжая по-хозяйски расхаживать по кабинету, спросил обкомовский гость. — Оказывается, на мясокомбинате создалось катастрофическое положение. Комбинат простаивает, мощности используются только на пять процентов, пет скота Немыслимая для советского предприятия ситуация: рабочие без работы. В первой половине месяца переработано только семьдесят тонн живности, тогда как они могли бы принять все пятьсот.
Говорил о мясокомбинате Владимир Сергеевич с видом первооткрывателя: вот, мол, под носом не видишь таких вопиющих безобразий, и нужно было приехать представителю обкома, чтобы тебя просветить.
— Мы свой скот, несмотря на бездорожье, сдали точно по графику, — спокойно, во всяком случае стараясь быть спокойным, ответил Василий Иванович. — А вот остальные три района не сдали ни одной тонны. Не может же один район обеспечивать сырьем такой большой комбинат.
— Вы плохо слушаете, что говорят другие, — переходя на официальный тон, холодно процедил Владимир Сергеевич. — Меня удивляет, что вы все еще не можете понять катастрофичность положения. Что значит рабочий без работы? Это же — голодная семья, голодные дети. Нам с вами легко вот тут рассуждать, наступит определенное число, и мы получим зарплату. А на что жить семьям рабочих? Безработных рабочих. Да еще на носу международный праздник рабочего класса — Первомай. Неужто вам все еще непонятно, что вы тут натворили? Это же чепэ!
«Голодные дети! Ах, какая ужасная картина!.. Ах, какая дешевая демагогия, дорогой Владимир Сергеевич!..»
— То, что вы называете чепэ, это нам известно, — все так же стараясь держать себя в руках, ответил Василий Иванович. — И это чепэ создалось исключительно по вине директора комбината. Ему было сказано, чтобы с десятого апреля остановил комбинат на ремонт. Он этого не сделал, и он за это и ответит.
— Но нет же цемента! — опять вскочил со стула Доброхотов, — И где достать песок? Весь карьер заплыл.
— Не оправдывайтесь, Никанор Васильевич, — Василий Иванович посмотрел прямо в глаза Доброхотову, и тот торопливо отвел взгляд в сторону. — Разве не я говорил вам осенью, что штукатурка в цехах осыпалась, облицовочные плиты во многих местах выпали… Разве мы не целых полгода говорим о постановке комбината на ремонт? И не вы ли мне докладывали, что вывозку песка начали еще осенью? Потому и график сдачи скота был составлен с учетом ремонта. Ремонт все равно нужен, и сейчас для него^самое время.