Красный флаг -
Это флаг не партийный,
Это кровь, эскадроны, фронты…
Красный фронт
С Белым фронтом едины!
Кровь одна пропитала бинты.
Дед один мой
С Деникиным вместе
И орловским своим рысаком
Уходил из деревни
В безвестье,
Не политикой — Верой влеком.
Дед другой
Под звездою и в шлеме,
Саблю лихо в аллюр обнажал…
И блестело натертое стремя,
Как его родословный кинжал.
Охладили раж Времени льдины!
Помирились в могилах фронты.
Красный флаг -
Это флаг не партийный,
Это кровь, что пролили деды!
Если бы моих дедов, крестьян казацкой крови, не мобилизовали белые и красные, они бы продолжали вести личные хозяйства, обеспечивая всем необходимым свои многодетные семьи, оставленные после их гибели на фронтах Гражданской на произвол судьбы.
В ходе беседы Владимир Иванович задел тему степени участия крестьянства против поползновений на его вольницу со стороны белых и красных. Он заметил, что в годы Гражданской войны в одинаковой степени деревня страдала как от белых, так и от красных. Многочисленные отряды белогвардейцев, красногвардейцев, партизан, анархистов и элементарных бандитских групп, перемещаясь в ходе боевых и грабительских действий в пространствах огромной России, в обязательном порядке «чистили» хутора, села, деревни, станицы — кушать хотелось всем. Они знали, что крестьянская хата или изба может смилостивиться и что-то дать «человеку с ружьем»: кусок хлеба домашней выпечки для утоления голода или какой-то кожушок для спасения от холода. Но были и такие из этих вояк, которые верили в удачу через элементарный грабеж. И надо отметить, что селянам было безразлично, кто и по каким мотивам у них экспроприирует нажитое: красные через продразверстку, белые — через идею о возвращении монархии, бандиты — через элементарный разбой. Реакция была одна — защищаться громадой. Крестьянская община при необходимости организовывалась и вооружалась быстро — вилы, топоры, пики-тычки, ножи и, конечно, огнестрельные трофеи…
Это сегодня нам, живущим пусть в худом, но все-таки в мире, кажутся верхом цинизма и жестокости взаимоотношения между людьми той эпохи, но на любой войне участники ее выбирают лишь между «плохим» и «совсем плохим», только так и можно. Это, знаете ли, не Перовская картина «Чаепитие в Мытищах, близ Москвы», где можно было утолить жажду чаем из вкуснейшей и кристально чистой воды своих родников того времени и порассуждать о бесценности человеческого бытия. Правда, на полотне нашла отражение неприглядная сторона реальной жизни — равнодушие сытого монаха к голодному нищему, покалеченному очередной войной, очевидно, солдату-инвалиду, с поводырем-подростком…
Февраль 1921 года. В один из его дней в сибирском селе Дубынке гулко и протяжно загудели колокола местной церкви. Это были не малиновые звуки очищения пространства и исцеления — без праздника, в будний день. Потом ударили колокола в тревожный прерывистый набат — колокольный звон особого строя. Он созывал крестьян на своеобразное вече, на котором было возвещено о начале одной из самых страшных трагедий, вошедших в летопись крестьянского восстания на юге Западной Сибири.
В каждом нестабильном обществе, а тем более в обществе, погруженном в атмосферу войны, быстро появляется своя «пятая колонна», а в гражданской — особенно.
Причина сигнала для сбора мужиков — реакция крестьян, восставших против продразверстки и Красной армии. У церкви быстро собрались крестьяне, яростные речи которых были направлены против местных активистов, «продавшихся большевикам», развязавшим войну с собственным народом. Призывы расправиться с сельсоветчиками, коммунистами, комсомольцами и милиционерами звучали все сильней и сильней. Этот зарождавшийся крестьянский мятеж в Дубынке перекинулся и на другие села Ишимского района Тюменской области. Крестьяне стихийно организовывались в Народную армию (НА), в которой существовал даже свой управленческий орган — штаб.
В результате кровавой резни Ишимская организация РКП(б) на 20 апреля 1921 года потеряла 406 человек убитыми и пропавшими без вести. Одиннадцать арестованных коммунистов доставили в штаб НА, где их с пристрастием допросили, а потом раздели донага и стали колоть пиками и ножами. А в ночь с 12 на 13 января изувеченных побросали на повозки и увезли на казнь, выкрикивая: «Безбожник, Бог тебя наказал, а не мы!»
Со слов Ольги Ожгибесовой, в это же время мятежниками был арестован волостной милиционер, член РКП(б) Ф. Соколов. По дороге в штаб конвоиры избивали его наганом по голове, кололи пикой, приговаривая: «Записались в коммуну, хотели наше имущество разделить и на нашей шее поехать. Врете, сейчас вы отпраздновали! Власть коммунистов пала, и мы вас всех с корнем выведем, и будем хозяева сами, и будем жить по-старому: у нас все будет — сало, масло и хлеба с остатками».
Вернуться к прежней, спокойной и сытой жизни — вот и вся идеология восставшего крестьянства.
Жительница деревни Усть-Ламенская Анна Павловна Терещенко вспоминала:
«Был такой Бердов в деревне Евсино. Он деревянным стежком убивал. Ему привезут коммунистов, а он убивает. Убийцей был. Может, тыщу убил, может, две, может, три. Потом коммунисты его убили… Сначала белые — коммунистов, потом коммунисты — белых, а потом коммунисты — коммунистов».
Наверное, эта крестьянка, говоря об убийствах коммунистов коммунистами, видела в перспективе, что революция будет безжалостно пожирать своих детей, что и случилось в конце 1930-х годов.
В том же Евсино командование мятежников выпустило приказ № 2 от 9 февраля 1921 года, в котором говорилось:
«С получением сего предлагается вам в течение 3-х часов организовать отряд, арестовать всех коммунистов и истребить».
В аналитическом докладе командира 85-й бригады войск внутренней службы республики (ВНУС) Н. Н. Рахманова отмечалось:
«В Омутинском районе повстанцы подвешивали взрослых и детей, у беременных женщин разрезали животы, и все это затем, чтобы в корне истребить семя коммуны». Мятежники убивали не только коммунистов, но и сочувствующих советской власти. Так, в селе Ильинском было обнаружено около 200 трупов крестьян, валявшихся повсюду в искалеченном виде. Было видно, что они были не расстреляны, а избиты палками и заколоты вилами.
9 февраля в волостном Ильинском местные граждане восстали против советской власти. С хоругвями и колокольным звоном поп Увар кропил святой водой повстанцев на святое дело — на убийство?! Местная милиция с десятком винтовок не могла оказать сопротивление толпе. Мятежники стали убивать коммунистов и членов их семей, включая младенцев. Секретарю местного комитета партии разрубили голову, покалечили руки и ноги, тычками выкололи глаза, изуродовали все лицо и бросили в яму у кирпичного завода. Имущество семьи разграбили полностью. Были зверски убиты в Ильинке 105 человек. Уничтожались даже родственники тех, кто служил в Красной армии.
Что интересно, в Ильинском никто из крестьян и местных жителей не пострадал от коммунистов. Причина же зверств лежала более глубоко. Нет дыма без огня.
Дело в том, что в Дубынке зимой 1920 года была организована первая сельскохозяйственная коммуна «Заря». Ее руководство наделало массу ошибок. Во-первых, коммунары «прихватизировали» большую часть плодороднейших земель и сенокосов, принадлежащих общине, нарушив таким образом вековые устои землепользования. Во-вторых, на коммунаров не распространялось положение о продразверстке — у крестьян забрали все зерно, а коммунаров правоохранители не тронули. В-третьих, коммунары отреклись от веры, которая была сильна в сибирских деревнях. Недаром был живуч и сакрален русский девиз: «За Веру, Царя и Отечество (За Бога, Царя и Отечество)».
Итак, это был черный для коммунаров день. Крестьяне-мятежники начали с бесчинств в домах и на улицах. Имущество коммуны разграбили, скот увели. Коммунаров вывели раздетыми на площадь в 20-градусный мороз. Ревущих детей бросали в короба — телеги с бортами для перевозки сыпучих материалов — зерна и круп. Около 170 мужчин и женщин повели на казнь — казнили голыми на русском майдане — выгоне.
Учительница-коммунарка Лидия Томащук, чудом уцелевшая в те дни, вспоминала: «В селе творилось что-то невероятное. Со всех сторон неслись вопли, стоны, рыдания, ругань. На снегу уже валялись мертвые и раненые. Окровавленных людей куда-то тащили, издевались над ними».
Вот они, русский бунт, русская смута…
Удивительно, что вчерашние мирные крестьяне, ограбленные, униженные, обозленные, вдруг стали палачами.
А может, не вдруг — взыграла проснувшаяся генетика? Похоже — да! Но это ДА было с той и с другой стороны.
Уже окоченевших на морозе раздетых коммунаров суд народный после ночного бдения решил всех утром убить! Убивали колками и тычками, поднимая пронзенные тела на заостренные деревянные пики. А потом всех их сожгли на берегу Коммунарского озера.
Когда в волость вернулась советская власть — повторилось то же самое. Теперь убивали мятежников. В Дубынском краеведческом музее есть одна картина: всклокоченный дьякон «посылает проклятия» в адрес красноармейца — продразверсточника. Удар шашкой обрывает жизнь священника.
К маю большевики стали понимать, что в демократию, кажется, наигрались — хватит! Дальнейшее народовластие означало хаос и смерть. Возникла дилемма: либо сдавать власть, либо устанавливать диктатуру и брать хлеб у селян силой с использованием армии и правоохранителей.
Линия фронта теперь проходила между государством и держателями хлебных запасов, без разницы, кто они были — кулаки, помещики, торговцы, середняки. Бедняков тоже потрошили.
«Причиной конфликта являлись цены, —