– Все так, если они используют в боеголовке обычную взрывчатку, – возразил Ударник, – а тут возможны варианты. Химическое оружие, биологическое…
– Биологическое оружие? – удивленно вскинул бровь Костя. – Здесь? Ты серьезно?
– Биологическое оружие использовали еще древние римляне, когда забрасывали катапультами в осажденные города подпортившиеся трупы животных, чтобы вызвать у населения эпидемию, – назидательно произнес Ударник. – Аналогичным образом и примерно в тот же исторический период варвары отравляли колодцы. Ничто не ново под луной. А прикрутить к ракете баллон с ядовитым газом сурганцы вполне могут догадаться, с них станется. И тогда дальность полета и радиус поражения уже не будут играть столь важной роли.
– Такое, конечно, возможно, – задумчиво протянул Виорел, – только вот нам-то что с того?
– Как это что? – уставился на него Ударник. – Если это действительно так, нужно принимать меры!
– Здесь не Арканар, а ты – не Румата, – покачал головой Виорел. – Не стоит вмешиваться в естественный ход развития цивилизации против ее воли даже с целью помочь. Иначе помощь превращается в насилие. Пусть все идет своим чередом, Иван, жители Центрума сами выбирают свой путь. Это их мир, мы здесь лишь незваные гости.
– А я вот думаю, что мы, наоборот, должны помочь местным избежать исторических ошибок и граблей на правах более развитого общества, – возразил Алекс.
– Именно с этого и начинаются все войны, – кивнул Виорел, – они зарождаются в тот самый момент, когда один народ начинает считать, будто он вправе указывать другим, как правильно жить.
– Такова вся наша история, – упрямо произнес Поганый, – начиная с крестовых походов и вплоть до наших дней.
– И что за это время изменилось? Крестовые походы продолжаются и сегодня, только не в песках Палестины, а в человеческих головах.
– Ты о чем? – растерянно переспросил Алекс.
– О том, что люди, насаждающие мечом, преследованиями или судебными исками веру в Бога, проповедовавшего всепрощение и любовь к ближнему, на самом деле служат, по-видимому, кому-то совсем другому.
Стемнело. В этих краях всегда темнеет быстро: кажется, малиновое солнце еще совсем недавно клонилось к горизонту, и вот уже ночь залила чернилами небо, только на самом западном краю небосвода еще теплится светлая зеленая полоска. С пустошей повеяло прохладой, а со стороны развалин стали доноситься странные и тревожные звуки. Порывы ветра приносили из глубины руин оглушительные, явно нечеловеческие вопли, протяжный, похожий на стон вой и невнятное бормотание. Поежившись, Ромка подсел поближе к огню.
– Кстати, а как относятся к проводникам мировые религии? – подбросив в костер сухую ветку, спросил Костя. – Как-то раньше не задавался этим вопросом…
– Да вроде бы никак не относятся, – пожал плечами Иван, – путешествия между мирами не в их компетенции.
– Э, не скажи, – улыбнулся Виорел, – я не теолог, но именно концепция перехода в мир иной и лежит в основе большинства земных религиозных течений. Для одних другой мир – это райские кущи с ангелами или, по вкусу, гуриями, для других – уютная жаркая банька в компании рогатых парней с вилами. Кто-то предпочитает круговорот перерождений и колесо сансары. Только во всех основных духовных практиках Маранга переход в другой мир сопряжен с окончанием земной жизни. Лишь проводники способны избежать этой печальной участи. Такое вот счастливое исключение из правил.
– Выходит, с точки зрения земных религий в момент перехода порталом мы всякий раз умираем и рождаемся заново? – Ромка сидел прямо на земле, положив подбородок на согнутые колени.
– Интересная мысль, – с довольным видом поглядел на него Виорел, – но у меня есть другая теория. Мы знаем, что каждый проводник способен открыть проход в строго определенных условиях. Кто-то испытывает в этот момент страх, кто-то – гнев, кто-то боль…
– Я открываю порталы вообще спонтанно, – сказал Костя, – и ничего особенного при этом не испытываю.
– А ты вспомни, как открыл свой первый проход, – подмигнул его напарник.
Костя вспомнил. Вспомнил вооруженных людей, устроивших перестрелку на постоялом дворе в джавальской глубинке, неподвижное, ставшее вдруг неимоверно тяжелым тело раненого наставника и единственного в этом мире надежного партнера, жгучее и болезненное желание вернуться домой, оказаться в безопасности там, на Земле…
– Почему открывать порталы в Центрум могут лишь немногие, хотя генетически этой способностью обладает практически любой рожденный на Земле человек? – снова задал вопрос Виорел.
– И почему же?
– А я не знаю! – весело расхохотался тот, но вдруг сделался необычайно серьезным, словно кто-то выключил улыбку на его лице. – Но думаю, тому есть причина. Мне кажется, все без исключения проводники – лишние люди. Не нашедшие своего «я», не сумевшие до конца реализовать себя в родном мире. И мироздание, почувствовав это, выталкивает, извергает из себя чужеродное тело, позволяет такому человеку уйти, дает ему шанс начать новую жизнь под другим солнцем и другим небом. Это, если хотите, одно из проявлений высшей вселенской справедливости.
Ударник задумался. А что, в общем и целом логические построения Виорела выглядели весьма стройными, хотя он, признаться, и не ожидал от этого странного человека склонности к философии. Если подумать, его самого и вправду почти ничего не держало на Земле, вся его жизнь так или иначе протекала тут, в Центруме. И кого бы он ни вспоминал из своих коллег-пограничников, никто из них не согласился бы по доброй воле навсегда остаться на Земле. Вернуться сюда хотели все. Даже те, кто толком не мог сформулировать для себя причины этого стремления.
Словно в ответ на его мысли откуда-то из глубин развалин раздался низкий загробный хохот. Ромка вздрогнул.
– Так, друзья мои ситные, а давайте-ка укладываться баиньки, – хлопнул в ладоши Виорел, точно этот нечеловеческий звук послужил для него условным сигналом. – Только сперва нужно утвердить график дежурств для поддержания огня и охраны лагеря.
– Я послежу, – произнес из темноты Поганый, – все равно спать не хочется ни фига.
– Тогда через два часа я тебя сменю. Следующий – Ударник, потом – Ромка, потом – Костя. Допивайте чай и полезайте в машину. Передний и задний диваны там раскладываются.
Из ночного мрака снова послышались приглушенные завывания, а над ярким пятном костра что-то пронеслось с тихим шелестом и кануло во тьме – что-то, похожее на крупную летучую мышь.
Остаток ночи прошел в целом спокойно. Разбуженный Виорелом Ударник, ежась от ночного холода, покинул уютный салон локомобиля. Костер едва теплился, и жара уже практически не давал. Иван решил не раздувать огонь сильнее прежнего и экономить валежник, чтобы его хватило до утра, поскольку идти в непроглядной тьме в поисках сухих веток совершенно не хотелось.
Со стороны руин по-прежнему доносились стоны, протяжные вопли и трескучий клекот, но Иван уже привык к этим звукам, перестав обращать на них внимание. Над костром еще несколько раз вспархивало что-то большое и шелестящее, но разглядеть во тьме летучую тварь было решительно невозможно. А где-то невдалеке, примерно в километре отсюда, клубился извечным туманом Разлом.
Спустя условленное время он растолкал мирно посапывающего Деда – тому, по-видимому, жутко не хотелось вылезать на ночной холод, а может быть, даже стало немного страшновато, но он старался не подавать вида. Убедившись, что все в порядке и Ромка занял пост возле костерка, Иван отправился досыпать.
Утро выдалось холодным и туманным. Стылый ветер нагнал низкие облака, укутав небосвод от края до края. Костер почти догорел, и отыскать топливо для него оказалось непростой задачей: ветки низкорослого кустарника, еще вчера совершенно сухие, за ночь стали влажными от росы. Перепачкав пальцы густой тягучей смолой и изрезав колючками, Ударник наломал немного веток и бросил их на угли, однако они отказывались гореть, вместо этого звонко трещали и дымили.
Позавтракав в молчании галетами и допив остатки вчерашнего чая, они собрали вещи, затоптали кострище и двинулись в путь. Иван в последний раз поглядел на утопающий в тумане угловатый силуэт локомобиля: машину и офицерские документы решено было оставить здесь и дальше двигаться на своих двоих. Когда они спустились с холма, облака на востоке окрасились золотистой охрой: там, по заведенной миллионы лет назад традиции, выплывало над горизонтом солнце.
Если бы Иван не знал, что когда-то на этом месте стоял довольно большой и цветущий город, он принял бы это место за развалины средневековой крепости. За минувшие годы природа почти отвоевала некогда захваченную человеком территорию: в заросшей травой торной тропе лишь местами угадывалась брусчатка мостовой, под ногами скрипели мелкие камни, кирпичное крошево и осколки керамики. Стены близлежащих зданий тоже были наполнены совершенно иной жизнью: каменные основания цокольных этажей сплошь заросли мхом, а возвышающиеся над ними кирпичные стены обвил вьюн, скрыв под собой зияющие провалы окон и некогда подпиравшие балконы каменные колонны. Крыши давно провалились, кое-где не сохранилось и межэтажных перекрытий, только торчали из стен обломками гнилых зубов проржавевшие стальные балки, да вела в никуда рухнувшая через два пролета на третий каменная лестница. В одном из укрытых травостоем дворов им встретились ржавые останки древней машины: огромное колесо с порыжевшими стальными спицами в руку толщиной да истлевший до дыр прямоугольный капот, в провалах кожуха которого угадывалось сложное переплетение труб и клапанов. Пустота, тлен и запустение.
– И что ты собрался тут найти? – недовольно проворчал Алекс, обращаясь к Ударнику.
– Вход в тоннель. Если верить карте, это где-то в восточной части города.
Пространство между полуразрушенными зданиями, некогда бывшее улицей, уходило вдаль, а сами дома становились выше, обступая путников с обеих сторон, точно каменная стража. Им то и дело приходилось продираться сквозь плотные заросли колючего кустарника и перелезать через преграждавшие путь каменные завалы, образованные фрагментами рухнувших стен. Сквозь трещины в фасадах пробивались чахлые деревца, а в одном из домов наружной стены не было вовсе: она провалилась внутрь каменной коробки, обнажая полуистлевшие и выщербленные ветром деревянные перекрытия. Тихо, только скрипит где-то на ветру повисшая на одной петле пустая оконная рама.