– Молчать! Здесь говорить я! Куда ви идти через Разлом? Отвечать!
– В Марине.
– Марине? Штаб для погранишник?
Он сказал что-то своим солдатам, и те радостно заржали, будто услышав хорошую шутку.
– Пошему ви не ехать поезд Гранц – Марине? Пошему через Разлом?
– Сами же сказали, война, – ответил за всех Костя, – поезда больше не ходят.
Толстяк, кажется, удовлетворился этим объяснением. Чуть помедлив, он что-то произнес на сурганском. Один из солдат подошел к Ударнику и с треском оторвал от его потрепанного кителя погоны, а потом снял петлицы, оставив на их месте лишь неопрятные отверстия, в которых лохматились нитки. Его сослуживцы проделали в точности такую же процедуру с другими пленниками.
– Марангер нельзя носить сурганский знак различия, – пояснил офицер, – нельзя позорить воинский форма. Это есть преступление для Великий Сурган.
С этими словами он открыл сейф и, тяжело пыхтя, извлек оттуда потрепанный гроссбух и чернильницу с пером.
– Теперь я буду писать ваши имя. Ви говорить по очереди.
– Ordnung ьber Alles[1], – проворчал, потирая ушибленные места, Алекс.
– Ja, richtig, – столь же непринужденно перешел на немецкий контрразведчик. – Das Ordnung in Alles sein sollte, nicht wahr?[2]
Судя по его довольной ухмылке, он худо-бедно объяснялся на нескольких земных языках и очень этим гордился.
– Ну, тогда пиши, – вздохнул Алекс. – Меня зовут Олександр. Через «О».
Покончив с формальностями, контрразведчик отдал короткий приказ солдатам, и те, велев пленникам держать руки за спиной, куда-то их повели. Путь пролегал по пыльной грунтовой дороге, тянущейся вдоль ровной, как бильярдный стол, степи. Вскоре на горизонте показались сколоченные из досок приземистые постройки, а спустя еще пару минут Ударник разглядел окружающий их забор из колючей проволоки. «Колючка» охватывала строения в два ряда, между которыми оставался неширокий проход. По этому проходу лениво прогуливались сурганские солдаты с закинутыми за спину винтовками, а на расстоянии порядка сотни метров друг от друга по периметру ограды высились сложенные из бревен сторожевые вышки. Они, кажется, тоже были обитаемыми, по крайней мере Ударник сумел различить краем глаза какое-то движение на одной из площадок, венчавших каждую дозорную башню. Конвоиры подвели пленников к неширокому проходу, перегороженному сдвижной деревянной рамой с намотанной на ней «егозой», дождались, пока местная охрана освободит дорогу, и передали их с рук на руки ожидавшему за оградой патрулю. Те, подталкивая арестованных в спины прикладами, провели их меж двух ближайших бараков и запихнули в тесную клетку, врытую в землю посреди просторного пустыря, что располагался с обратной стороны строений. Верхняя решетка клетки отстояла от земли метра на полтора, потому внутри невозможно было выпрямиться в полный рост, передвигаться пленники могли лишь на четвереньках. Кроме того, в клетке уже находился один обитатель – светловолосый парень лет двадцати пяти в камуфляжных штанах и с голым торсом, на котором отчетливо виднелись многочисленные синяки, ссадины и порезы.
– Земляне? – тут же поинтересовался он. – Погранцы? С какой заставы?
Присмотревшись, Иван заметил на запястье парня характерную татуировку в виде черного круга с крестиком внутри. Пограничник. Свой.
– С шестнадцатой, – ответил он.
– Это где такая?
– В Клондале. Почти на самой границе с Лореей.
– Ни фига себе! – удивился парень. – Так вас, выходит, не на заставе приняли?
– В каком смысле? – насторожился Алекс.
– Да в прямом. Нас вот неделю назад ночью взяли. Вломилась толпа сурганцев с винтовками в четыре утра, когда народ спал еще, всех повязали, никому ничего не объяснив, и закинули сюда. Меня и Серегу, напарника моего, позже схватили, мы в патруле были. Когда стрельба началась, мы подумали, что «контрабасы» на нас засаду устроили. А это сурганские егеря. Поливали так, что высунуться невозможно было. Мы все патроны расстреляли, потом пришлось сдаваться. Не попрешь ведь против такой толпы с голыми руками…
Ударник и Алекс переглянулись.
– Погоди, ты говоришь, что сурганцы напали на вашу заставу?
– Не только на нашу, – поморщился парень. – Тут народ и с двадцать восьмой, и с тридцатой есть. Кто смог, сразу на Землю порталом ушел. Я вот, например, ходы открывать не умею, потому тут и сижу… Может, парни, которые домой свалили, смогут с начальством связаться, с центральным Штабом в Танголе или в Марине. Инструкции какие-нибудь получить. А то мы тут вообще не понимаем, что происходит и что теперь делать…
Вот оно как повернулось, подумал Ударник. Пограничная стража, самоуверенно считавшая себя могучей и непреодолимой силой, имела ахиллесову пяту – удаленность друг от друга и обособленность застав, существовавших фактически в режиме полной автономии. На это накладывалось и отсутствие нормальной связи, не позволявшее оперативно обмениваться информацией с центром: примитивными ламповыми радиостанциями были оборудованы далеко не все пограничные посты. А если говорить совсем уж откровенно – меньшинство. Вот в эту-то болевую точку и ударили сурганцы, решив разом покончить с погранцами и прибрать к рукам эту выгодную во всех отношениях сферу деятельности. Видимо, руководство Пограничного корпуса попросту не ожидало столь стремительного развития событий и растерялось, упустив инициативу из рук. Как бы то ни было, стражу, по всей видимости, сейчас упоенно мочили везде, куда докатилась эта война. Интересно, где-то еще сохранились действующие заставы? Остались ли территории, на которых Штаб контролирует ситуацию? Наверное, пограничники еще несут службу где-нибудь в Хеленгаре, Краймаре, Джавале…
– Как поступим-то? – спросил Костя. – Может, тоже того… Думаю, я смогу открыть портал прямо отсюда.
– Ну и куда мы в этом случае попадем? – уточнил Ударник.
– В Вологду, – почему-то смутившись, ответил Степанов.
– Ага, а оттуда – в Джаваль. И будем потом неделю выбираться поближе к цивилизации… Нет уж, уйти на Землю мы всегда успеем. Можно попробовать и другие методы.
– Например?
– Не знаю. Обмозговать надо…
– Если удастся предупредить наших парней в бараках, может, чего и получится, – неожиданно предложил пограничник. – Человек десять, думаю, там наберется… Меня, кстати, Василием звать.
– Иван, – представился Ударник. – Это Рома, Костя, Виорел, Алекс…
– Меня зовут Олександр, – перебил его тот. – Через «О».
– А почему Олександр, кстати? – встрял в разговор Дед. – Ты разве с Украины?
– Из Белоруссии я, – неохотно сообщил тот. – Из Лельчиц, что в Гомельской области. А имя…
Поганый ненадолго замолчал, и Дед уж было подумал, что на этом сеанс откровений закончился, однако тот, помедлив, снова нарушил тишину:
– Так меня один человек называл, вот и прилипло.
– Девушка? – догадался Виорел.
– Девушка.
Алекс немного помолчал и продолжил:
– Мы в Ялте познакомились, давно, еще до всех этих событий. Я там в отпуске был. Гуляли по набережной, встретили уличного фотографа. Давайте, говорит, я открытку с вашим портретом напечатаю. Спросил, как зовут. А потом выдал карточку с подписью «Ольга и Олександр»… Так она меня и называла с той поры.
– И жили они долго и счастливо… – с иронией произнес Ромка.
– Да ни хрена. Нету больше той девушки. Только имя и осталось.
Сидеть в тесной клетке на голой земле было жутко неудобно, и потому Ударник прилег, прислонившись к решетке спиной.
– А кроме пограничников, тут кого содержат? – спросил он.
– Это лагерь для интернированных лиц, – отозвался Василий, – есть клондальцы, оказавшиеся к началу войны на территории Сургана. Какой-то торговец из Аламеи. Есть вроде бы даже местный священник, который в своих проповедях сурганское правительство ругал. А клетки эти – для вновь прибывших и особо провинившихся.
– Ты, значит, особо провинился? – повернулся к пограничнику Алекс.
– Ну да. Охраннику одному морду намял, – гордо сообщил тот.
– Две линии «колючки», – принялся перечислять вслух Костя, обводя взглядом окрестный пейзаж, – вооруженная охрана, вышки…
– На вышках пулеметы стоят, – на всякий случай уточнил Василий.
– Ну вот. По-моему, шансов уйти не много.
– Шансы всегда есть, если грамотно ими воспользоваться, – возразил Виорел и обернулся к бывшему пограничнику. – А скажи-ка, друг мой ситный, как в этом лагере организовано снабжение? Кто подвозит продукты, воду?
– Вода тут своя, – принялся рассказывать Василий, – вон там, за вторым бараком, колодец. Есть дорога, по которой вас сюда привели, но ею пользуются редко. Еще есть железнодорожная ветка, раз в день приезжает дрезина с вагончиком, привозит жратву и вывозит телогрейки – у нас тут швейное производство развернуто, чтобы арестанты не скучали. Заодно и дерьмо все забирает, что за день накопилось.
– А много дерьма-то?
– Да не очень, – протянул Василий. – Пищевые отходы разве что, так их, считай, и нет почти, потому что кормят впроголодь. Ну, трупы… Народ тут мрет быстро. Сегодня вон еще один клондалец помер, его в «холодную» отволокли, это погреб такой…
– Трупы, значит… – повторил Виорел и замолчал, о чем-то крепко задумавшись.
Как и предсказывал Василий, кормили тут плохо. Пожилой баландер с трудом подтащил к клетке дребезжащую тележку, на которой был установлен огромный металлический бидон с мятыми боками, и принялся разливать в алюминиевые плошки жидкую мутную похлебку. Похлебка пахла рыбой и больше всего напоминала сильно разбавленный водой клейстер. Есть эту гадость казалось невозможным, однако Ударник усилием воли все же заставил себя проглотить несколько ложек вонючей жижи: неизвестно, когда удастся перекусить в следующий раз. По сравнению с этим варевом даже продававшиеся на вокзале Гранца пожаренные в прогорклом масле пшеничные лепешки казались пищей богов. Спустя десяток минут баландер забрал пустую посуду и погремел своим бидоном дальше.