– Меня тоже предали, Адель, но как видишь, жизнь продолжается, – не нашла я ничего лучше, как сказать очевидное.
Пытаюсь намекнуть ей, что мне тоже была нужна ее поддержка, но тщетно. Эгоизм – ее вторая натура.
– Причем тут ты, мам? Ты же старая, как и отец. В вашем возрасте это уже неважно.
Ее слова меня и правда уязвляют. Мало того, что я толстая по словам Антонам, так теперь еще и старая по словам дочери.
– Ну спасибо, дочь, что в свои сорок я для тебя старуха. Вы с отцом точно родственники. Неужели ты такая же черствая, как и он, и ни капли сочувствия ко мне проявить не можешь?
Я бы, может, и сдержалась, приняла бы дочь в дом, не укорив ее в решениях, но ее святая убежденность в том, что я робот, который не может страдать, но всегда готов выслушать и поддержать. Словно не человек я вовсе. Не женщина.
– А чего ты обижаешься, мам? Вы же с отцом друг друга не любите, к чему тебе страдать? Живешь в свое удовольствие, отжала себе всё, что отец нажил за годы брака. Тебе грех жаловаться.
Она повторяет чужие слова, будто особо не задумываясь, как оскорбляет меня и ранит, и оттого мне больнее, даже ком в горле застревает, не протолкнуть.
– Не ожидала я от тебя такого, дочь, – выталкиваю из себя то, что лежит на душе, но Адель будто не слышит. Заламывает руки и стонет, опуская голову на стол.
Мы обе молчим, а потом она своим признанием лишает меня самообладания и всякого спокойствия.
– Я беременна, мам.
– От кого? – выдыхаю я, надеясь, что ее ответ будет не тем, который я с ужасом жду.
С самого детства она была влюблена только в одного человека, который не отвечал ей взаимностью. Я надеялась, что эта блажь выветрится из ее головы, но, видимо, мои надежды тщетны.
– От Марка, племянника Фаины, мам.
Во рту образовывается горечь со вкусом полыни.
Неужели Фаина подложила мою дочь под своего родственника, чтобы заручиться ее поддержкой? Или хотела испортить мне жизнь, подгадить, разбив Адель сердце и оставив ее матерью-одиночкой.
Несмотря на мою собственную обиду, я в первую очередь мать. Отправляю Адель в комнату, а сама одеваюсь и, не обращая внимания на погоду и глубокую ночь, беру такси и еду по новому адресу Фаины и Антона.
Всё это время она скрывалась за спиной Антона, делая мне гадости исподтишка, но сегодня я намерена прижучить ее к стенке и вытряхнуть всё ее дерьмо наружу.
Глава 17
Я вдавливаю палец в дверной звонок и с каким-то садистским удовольствием продолжаю жать на него, слыша, как непрекращающаяся трель терроризирует спящих в квартире.
На секунду становится жаль ребенка, ведь Тоне всего семь лет, но затем я вспоминаю ее агрессию в сторону своей дочери, и вся жалость улетучивается, как не бывало.
Поначалу мне кажется, что никого в квартире нет, но затем слышу знакомые маты Антона, который не стесняется в выражениях по поводу нежданных гостей.
Дом, в котором они купили себе жилье, имеет тонкие стены, судя по отзывам родителей одноклассников дочери, и они правы, ведь я прекрасно слышу нелицеприятные эпитеты бывшего мужа в свой адрес. И это он еще не знает, что это я стою за дверью в ожидании, когда они подойдут и откроют ее.
Он так зол, что даже не смотрит в видеоглазок, а просто проворачивает ключ и толкает дверь наружу, чуть не задев меня. Я еще пару секунд держу палец на дверной звонке, глядя в бесстыжие глаза Антона, а затем медленно опускаю руку.
– Любовницу свою позови, – грубо прошу его, не собираясь церемониться.
Приходит запоздалый страх, что если с Фаиной я справлюсь, то вот вздумай Антон распускать руки, мне придется туго, но я быстро отбрасываю эти мысли и хмурюсь, зная, что ударить меня даже в гневе он не посмеет. Знает, что тогда с ним сделает Иннокентий. А в его связях и власти он уже успел убедиться, когда остался без половины бизнеса.
– Ночь на дворе, Дина, что за выкрутасы? Мы спали, нам вставать спозаранку, а тут ты нарисовалась.
– С каких это пор ты стал разговаривать, как дед? Я не к тебе пришла, так что зови Фаину и можешь делать, что хочешь. Хотя нет, тебя наш разговор тоже касается, ты у нас просто отец года, Антон, только медали не хватает.
Я оглядываю бывшего с презрением, и его вид впервые за многие годы удовольствия у меня не вызывает. Наоборот, он вызывает у меня тошноту и отторжение, как будто у меня на него выявилась аллергия.
– Не трепи мне нервы, Дина. Мы с тобой больше не женаты, так что твои закидоны я терпеть не намерен, – жестко отвечает мне Антон, не собираясь никого звать, и даже выходит на лестничную площадку, вынуждая меня отступить.
Дверь за ним захлопывается, и его даже не смущает, что в подъезде он стоит в одних семейниках и тапках, явно не своих, так как они пушистые и в форме морды крысы.
– Мы, может, и не женаты, Антон, ты правильно подметил, и слава богу, но это не снимает с тебя обязанности быть отцом, а не донором спермы, которым ты сейчас являешься! – шиплю я, выплевывая из себя каждое слово.
– Рот закрой, крыса, – отвечает мне в таком же тоне Антон, но слов не подбирает. Теперь не видит в этом смысла, ведь больше мы не женаты, и ему нет нужды играть роль примерного мужа и семьянина.
– Крыса? – выдыхаю я. – Так ты называешь мать своих детей?!
Я едва не задыхаюсь от чувства стыда и унижения, и хоть рядом нет никого, кто бы видел и слышал этот позор, никак не могу отделаться от неприятных эмоций.
Я не ждала от бывшего мужа теплого приема или дальнейших хороших отношений, ведь он ясно дал понять, на чьей он стороне, но даже для него это перебор.
– Не думай, что я стерплю обзывательства в свою сторону и буду молчать в тряпочку, Дина. Пришла пылить и брызгать ядом, будь готова, что я не стану стоять в стороне и дам отпор. И Фаину не трожь. У нее хрупкое здоровье. Теперь у нее есть я, а не мой брат-тюфяк, и ты не сможешь, как раньше, наезжать на нее и унижать.
– Что за чушь ты несешь, Антон? Никогда в жизни я не трогала Фаину, так что ты бредишь и находишься под влиянием своей любовницы. И не нужно говорить мне про ее здоровье. Я что, по-твоему, ломовая лошадь, а она царских кровей? Очнись уже!
Я кричу, не обращая внимания на то, что ночь на дворе, так как заявления Антона настолько же смехотворны, как и оскорбительны.
– Хватит притворяться, Дина, все уже давно в курсе, что ты любительница плести интриги за чужой спиной. Тебе удавалось все эти годы манипулировать мной. Довольно!
Он с гневом выпучивает глаза, в которых лопаются капилляры от агрессии, а я вдруг со всей ясностью осознаю, что любое мое слово он будет воспринимать в штыки.
Я для него отныне враг номер один и мешаю его новому счастью, тяну на дно. Неважно, что я скажу, он всё это пропустит мимо ушей и забудет, лишь обвинит во всем меня.
Я же чувствую себя оплеванной.
Стою тут и будто оправдываюсь перед этим негодяем. Он бросил наших детей на произвол судьбы, а я, казалось, пытаюсь выпросить у него чуточку внимания для них. Фаина же наверняка сейчас стоит в квартире за дверью и наслаждается развернувшимся представлением, чувствуя вкус победы.
Я же решаю больше ничего не просить. Нет. Требовать, раз он такой трус, что не видит очевидного. Хотя бы отведу душу криками, понимая при этом, что это тоже самое, что кричать на бетонную стену. Она такая же безэмоциональная и бесчувственная.
– Да, Антон, довольно. Жаль, что когда-то я считала вас обоих приличными людьми. Еще никогда так не ошибалась. Я даже Адель разрешала оставаться у нее с ночевкой, ходить по магазинам, а теперь пожинаю плоды своей доброты к Фаине. Так что не смей мне говорить, что я злая тетка, которая смеет оскорблять твою новую любовь! Имей совесть взять на себя ответственность за то, что твоя драгоценная Фаиночка подложила нашу дочь под своего отморозка-племянника! И теперь Адель беременна!
После моей отповеди Антон молчит. Пребывает в шоке, ведь я явно вывалила на него больше, чем он способен выдержать. Я же вдруг сглатываю и понимаю, что своим криком практически сорвала себе голос, перебудив соседей.
Сзади открывается входная дверь, и кто-то выходит, не собираясь оставаться в стороне от шума.
– Мужик, бабу свою угомони, час ночи, – звучит угрожающий тон.
Не знаю, как выглядит его обладатель, но голос низкий и хриплый, четко по-военному поставленный, не чета Антоновскому. Если раньше его голос казался мне истинно мужским, то в сравнении с обладателем этого баса бывший муж был чуть ли не детсадовцем.
– Я вам не баба, это во-первых! – отвечаю я, резко оборачиваясь. – А во-вторых, где вы тут мужика увидели?
Раньше я не позволяла себе не то что оскорблений в сторону мужа на людях или наедине, но и каких бы то ни было разборок. Всегда сглаживала углы, чтобы наша семейная репутация не пострадала, а сейчас веду себя так нагло и беспардонно, что сама себя не узнаю. Будто это не я вовсе, а моя несуществующая сестра-близнец.
Может, я не стала бы так унижать Антону перед его соседом, но мне становится так обидно, что он продолжает защищать Фаину даже тогда, когда наша дочь пострадала от ее руки. Ставит любовницу превыше детей. Ладно бы, они были приемные и ему не родные, но это ведь его кровь, продолжение его рода.
– Слышь, мы сами тут разберемся, – вдруг вклинивается Антон и хмурится.
Чем-чем, а трусостью он никогда не страдал, не зря ведь пробился в мире больших денег и достиг высот.
– Я тебе сказал, бабу свою угомонить, мне вставать в шесть утра. Я неясно выразился?
Сосед, показавшийся мне поначалу великаном из-за своих мускулов, оказался всего на полголовы выше Антона, однако я была гораздо ниже их обоих и будто оказалась между молотом и наковальней. Деваться мне было некуда, так как один из них прикрывал лестничный проем, а второй – вход в квартиру. Бежать я не собиралась, так что стиснула кулаки и решила подлить масла в огонь, чтобы между ними возникла драка, а я смогла в это время прорваться в жилище Антона и Фаины.