рует ее и, увидев Тима, кидается на него, хватая за грудки.
– Мразь, я тебя братом считал, а ты моей семье нож в спину? – рычит Семен, тряся Тима, словно тряпичную куклу.
Он старше его всего на четыре года, но более матерый и крепкий в силу возраста. Они одного роста, но различие в телосложении очевидно. Однако Тим с детства занимается единоборствами и выглядит уверенным, не тушуется и не особо дергается. Наоборот, слегка хватает одну из рук Семена и вдруг резким движением скручивает ему кисть в бок, да так, что следом сразу же раздается шипение со стороны сына Фаины.
– Язык попридержи, резвый какой, – усмехается Тим, а вот я сына не узнаю. В этот момент он так сильно напоминает мне старшего брата Кешу. Такое же жесткое выражение лица, такие же повадки. – Никакое видео я в сеть не выкладывал, больно надо. А ты бы лучше язык попридержал, не моя ведь мать с чужим мужем кувыркалась у всех на виду. Свидетелей адюльтера и тех, кто видел видео – тьма. Все гости присутствовали, позволь тебе напомнить. А некоторые, кстати, и вовсе снимали всё это дело на телефон.
Тимофей ощеривается, а затем отпускает старшего брата, больше не причиняя тому боли.
– Кто-то снимал на телефон? – ахает свекровь и едва не падает, когда у нее подкашиваются ноги.
Я подхватываю ее на руки и помогаю присесть на диван, а сама гадаю, кто был настолько беспринципен, чтобы мало того, чтобы снимать на телефон подобное, так еще и выкладывать в сеть.
– На празднике были только самые близкие, – шепчу я, чувствуя, как у меня сильно колотится сердце. Не то от разочарования, не то от болезненного недоумения.
После слов Тима Семен отходит на шаг и тяжело дышит, стараясь успокоиться. Его взгляд не отрывается от Тима, и в его глазах читается не только гнев, но и боль унижения. Не каждый день узнаешь о родной семье столько, что хочется отмыться.
– Я тебя слишком хорошо знаю, Тим. Ты как-то ко всему причастен, – цедит сквозь зубы Семен, щурится, но близко больше не подходит. Знает, что физически он младшему брату не соперник.
– Хватит! – вмешиваюсь я, вставая между ними. – Это не время и не место для разборок. И вас обоих происходящее не касается. А насчет видео Тимофей прав, дома в тот момент была толпа людей, и каждый из них мог заснять Фаину и Антона на телефон.
Семен смотрит на меня, его дыхание тяжелое и прерывистое. Он не отводит взгляда, но видна борьба внутри него. А затем он вдруг оскаливается, глядя на меня с ненавистью.
– Вы, видно, не заходили еще в сеть. Там оригинал записи, доступ к которой можно было получить только членам семьи.
Последнее слово он буквально выплевывает с таким гневом и презрением, что я отшатываюсь, а свекровь выдыхает с сипением.
– Хватит, Семен! Ты переполошил весь дом этими беспочвенными обвинениями. Немедленно прекрати! Мы твоя семья, и никто не стал бы… – снова вмешивается свекровь, вставая с места, но договорить он ей не дает.
– Хватит? Хватит? Я терпел, когда вы унижали мою мать и всё время тыкали ей в лицо тем, что она родила меня вне брака неизвестно от кого! Терпел, что вы всё детство тюкали меня и никогда не давали забыть, что я вам не родной внук и не ваша кровь! Глотал слезы, когда моя мать рыдала ночами из-за всех вас! – рычит Семен и бешено вращает глазами.
Смотрит на Евгению Петровну таким больным взглядом, что сразу становится понятно, что он выговаривает сейчас всё то, что накипело у него в душе.
– Но ты права, старуха, хватит. И ты ошибаешься, мы с вами не семья.
Он так зол, что впервые переходит с Евгенией Петровной на ты.
Я же ненадолго прикрываю глаза, ведь он прав. Он единственный из всех внуков, кто обращался к ней на вы. И его мне, пожалуй, даже жаль. Он ведь был ребенком и не был виноват в том, при каких обстоятельствах родился.
Глаза открываю резко, когда слышу злой голос свекрови.
– Вот ты и показал свое истинное лицо. Ничего удивительного. Мать нагуляла тебя не пойми от кого и повесила на нас, любите да примите в семью. А ты неблагодарный. Мы дали тебе образование, работу, свою фамилию. Игорь тебя усыновил и воспитал, как своего.
В ответ на ее слова Семен хохочет, запрокидывая голову, а затем смотрит на нее и вдруг улыбается так, будто хочет сделать ей так же больно, как всю жизнь было ему.
– Не пойми от кого, говоришь? Ну-ну. Несколько дней назад я нашел у матери ДНК-тест. И угадай, кто мой отец?
– Кто? – спустя минуту тишины спрашиваю уже я, чувствуя, как режет горло.
Семен переводит взгляд на меня, и под ярким светом люстры они светятся удовольствием победы.
– Вероятность отцовства Антона Георгиевича Лазарева, – пауза. – Девяносто девять и девять десятых процента.
Мне кажется, словно я оглохла. Но в ушах вопреки моему страху такой звон, будто я вот-вот потеряю сознание. И если я оседаю на кресло, когда мои колени начинают дрожать, а ноги больше не держат, то вот свекровь на удивление держится лучше.
В нее будто вселяется второе дыхание, до того она шокирована происходящим.
– Уж не знаю, что твоя мать подсунула моему Антону за тест, но это ложь! И если Антон и поверил этому лживому документу, то я быстро выведу Фаину на чистую воду. Неужели она думает, что если поймает его на крючок тем, что ты – якобы его сын, то сумеет увести из семьи? Господи, а я-то думаю, чего он повелся на нее, а теперь мне всё ясно. Он чувствует вину перед Фаиной, а она и рада, что сумела, наконец, спустя годы запудрить ему мозги и увести из семьи, – рычит свекровь.
В глазах у меня проясняется, и я медленно моргаю, глядя при этом на Семена, так что отлично вижу, как он спадает с лица и стискивает челюсти с такой силой, что на скулах ходят желваки.
Он тяжело дышит, но явно контролирует себя.
– А он что, теленок, чтобы его можно было увести? – усмехается вдруг, явно испытывая удовольствие от того, что делает сейчас то, на что раньше у него либо не хватало смелости, либо ему запрещала мать. А сегодня у него падает забрало.
В душе, как мать, я могу его понять. Фаина могла бы гордиться сыном, который стоит за нее горой и готов защищать от любых напастей. О таком ребенке и правда можно только мечтать, но я ей не завидую. У меня есть собственный защитник, который в этот момент встает передо мной, словно хочет укрыть от ярости, горящей в глазах Семена.
– И ты ошибаешься, бабуля, – последнее слово он выплевывает, явно с наслаждением глядя на то, как Евгения Петровна багровеет от злости, что он ее так называет. – Тест ДНК был сделан еще девятнадцать лет назад, так что можешь не тешить себя иллюзиями, что сможешь в чем-то убедить своего сыночка. Он все эти годы прекрасно знал, что я его наследник.
– Наследник? – шепчу я тихо, но все остальные молчат, так что меня прекрасно слышно.
Я цепляюсь за это странное слово, которое он произносит, ведь Семен мог бы использовать иное определение. Сын. Ребенок. Но использует то, за что цепляется мой мозг. И неспроста.
Семен снова смотрит на меня, затем переводит взгляд на Тимофея и оскаливается, словно раненый зверь, наконец, почуявший запах охотника, который его подстрелил.
– Да. Наследник. Я прекрасно слышал ваш с Антоном разговор, Дина. И знаю, что компанию он планирует забрать полностью себе, не оставив ни вам, ни детям ни процента в ней. Догадываетесь, для кого он готовит кресло следующего генерального?
– Закрой свой рот, Семен, и убирайся. Рассказывай свои бредни в другом месте и нам тут мозги не пудри, – довольно спокойно и холодно произносит Тимофей и кивает брату на выход.
Я перевожу взгляд на бассейн, который хорошо просматривается через витражи, и вижу, как Адель периодически с тревогой посматривает на нас. Чувствует витающее вокруг напряжение.
Семен щурится и снова открывает рот, явно желая оставить последнее слово за собой, но в этот момент снова вмешивается свекровь, которой сказанное им явно не по душе. Она не верит ни единому его слову, а вот я… Я стараюсь об этом не думать. Имеет ли это уже значение?
Антон изменил мне и объявил о разводе. Даже вещи свои не забрал, как есть, так и уехал к Фаине. Вся моя жизнь состоит из обмана и чужой жалости, так что одним фактом предательства больше, одним меньше – это уже неважно.
Единственное, что колет меня изнутри и не дает покоя – это мебельная компания, в основу которой положены мои дизайны. И даже если Антон так сильно хочет лишить наших детей всего, что мы нажили с ним в браке, то пусть своей долей и подавится, а мою отдаст мне.
Я вгрызусь в нее зубами и костьми лягу, но не отдам ему ничего своего. Фаина и ее сынок обойдутся, не получат то, во что я вложила столько труда.
– Мне плевать, что вы думаете, и верите ли мне, – усмехается Семен и цокает. – Я пришел сюда только из-за видео, и делаю вам первое и последнее предупреждение. Не знаю, кто из вас разместил его в сети, но удалите его, или я заставлю мать написать на вас заявление.
– Заявление? – хмыкает Тим и делает шаг вперед, угрожающе хрустя кулаками. – И что же твоя матушка там напишет? Что сношалась с чужим мужиком перед кучей народа? То-то менты оценят это откровенное видео. Я так и представляю заголовки СМИ. “Престарелая вдова скорбит, а брат покойного ее утешает в силу своих скромных возможностей”.
– Тим! – предупреждающе произношу я и трогаю сына за локоть, дергая его к себе, когда он перегибает палку. – Успокойся.
Несмотря на то, что он сильнее Семена, но последний в такой ярости, что может броситься на моего сына и, кто знает, на что будет способен разъяренный зверь, загнанный в угол.
Их взгляды скрещиваются, отчего во все стороны летят искры, но напряжение вдруг разряжается жалобным агонизирующим всхлипом.
Свекровь начинает плакать, и я не двигаюсь с места, так как впервые вижу ее такой сломленной. Она будто постарела на несколько лет. Прижимает руку к груди и сипит. Не сразу я разбираю, о чем она говорит.
– Господи… Господи… Так вот почему умер Гарик. А я-то дура, не поверила. Господи…