Джоан ничего не ответила.
Ей внезапно безумно захотелось излить душу этой дружелюбной, необычной чужестранке, поделиться с кем-нибудь переживаниями, через которые она прошла. На самом деле ей требовалось какое-то подтверждение их реальности, чья-то оценка.
– Да, правда, – медленно проговорила она, – я испытала довольно сильное потрясение.
– Да? Что же это было? Мужчина?
– Нет. Нечто совершенно иное.
– Я рада. Так часто переживания связаны с мужчинами – и в конце концов все становится немножко скучно.
– Я была совсем одна в гостинице в Тель-абу-Хамиде. Ужасное место – мухи, консервные банки, проволока, а внутри холодно и темно.
– Это просто спасение в летнюю жару, но я вас понимаю.
– Мне не с кем было поговорить, я скоро прочла все книги и дошла – дошла до очень странного состояния.
– Да-да, так бывает. Очень интересно. Продолжайте.
– Я начала обнаруживать какие-то вещи – в самой себе. Вещи, о которых я раньше никогда не знала. Или скорее такие, о которых я и раньше знала, но никогда не хотела их признавать. Я не могу вам этого точно объяснить…
– Да нет, можете. Это легко. Я пойму.
Интерес Саши был настолько непритворным, что Джоан начала говорить без всякого смущения. Для Саши разговоры о чьих-то чувствах или интимных отношениях были вполне естественны, и Джоан стала рассказывать в подробностях о своих беспокойствах, страхах и, наконец, панике.
– Наверное, это покажется вам нелепым, но я почувствовала, что я совсем одна – совсем, – что сам Бог меня покинул…
– Да, иногда такое чувствуешь – со мной тоже так бывало. Когда темно и очень страшно…
– Там было не темно – светло – ослепительно яркий свет – нигде не спрячешься: ни укрытия, ни тени.
– Ну, мы говорим об одном и том же. Для вас ужасен был свет, потому что вы так долго прятались в полумраке. А для меня это была темнота, когда я не видела ничего, потерявшись в ночи. Но ощущения одинаковы – осознание своей собственной ничтожности, оторванности от всего – и от Бога.
– А потом это случилось – подобно чуду. Я все увидела. Саму себя и какой я была. Все мои иллюзии развеялись. Это было – это было как рождение заново…
Она с беспокойством посмотрела на собеседницу. Саша наклонила голову.
– И я поняла, что мне надо делать. Мне надо ехать домой и все начинать сначала. По-другому… С нуля…
Воцарилась тишина. Саша задумчиво смотрела на Джоан с каким-то странным выражением лица. Та немного раздраженно бросила:
– О, я полагаю, это звучит очень мелодраматично и неубедительно…
– Нет-нет, – перебила ее Саша, – вы меня не понимаете. Ваши переживания вполне реальны – так случалось со многими: с апостолом Павлом, с другими святыми – и с простыми смертными и грешниками. Обращение. Видение. Душа, познающая собственную греховность. Да, все это реально, настолько же реально обедать или чистить зубы. Но я удивлюсь, если…
– Я знаю, что была жестока, причиняла боль тем, кого я люблю.
– Да-да, вас мучает совесть.
– И я так тороплюсь вернуться туда – домой, я имею в виду. Есть так много такого, что я хочу рассказать ему.
– Кому? Вашему мужу?
– Да. Он был так добр, так терпелив. Но он не был счастлив. Я не сделала его счастливым.
– И вы думаете, что вы сможете сделать его счастливым теперь?
– Мы, по крайней мере, объяснимся. Он узнает, что я раскаиваюсь. Он сможет мне помочь – о, как же это говорится? – Джоан припомнила нужные слова: – Родиться к новой жизни.
– Это под силу святым, – печально заметила Саша.
– Но я – я не святая. – Джоан пристально посмотрела на нее.
– Нет. Именно это я имела в виду. – Саша помолчала, а потом уже другим тоном добавила: – Простите, что я вам об этом сказала. И возможно, это неправда.
Джоан казалась немного смущенной.
Саша закурила еще одну сигарету и жадно затянулась, глядя в окно.
– Не знаю, – проговорила Джоан неуверенно, – зачем я вам все это рассказала…
– Это естественно, потому что вы об этом думаете и вам хотелось поговорить, это очень понятно.
– Обычно я очень сдержанна.
Саша, казалось, изумилась:
– И очень гордитесь этим, как все англичане. О, вы любопытная нация – очень занятная. Вы настолько же стесняетесь своих достоинств, настолько готовы хвастаться своими недостатками.
– Я думаю, вы несколько преувеличиваете, – холодно заметила Джоан.
Она вдруг почувствовала, как бесконечно далека от нее, уроженки Британских островов, эта иностранка в противоположном углу купе, которой несколько минут назад она доверила свое самое сокровенное переживание.
Шаблонным голосом Джоан спросила:
– Вы поедете и дальше на «Симплон Ориент»?
– Нет, я переночую в Стамбуле, а оттуда в Вену, – ответила Саша и беззаботно добавила: – Возможно, я там умру, а может быть, и нет.
– Вы хотите сказать, – неуверенно спросила озадаченная Джоан, – что у вас есть предчувствие?
– О нет. – Саша рассмеялась. – Дело не в этом. Мне предстоит там операция. Очень серьезная операция. Не так часто она заканчивается успешно. Но в Вене хорошие хирурги. Тот, к которому я еду, он очень умный – еврей. Я всегда говорила, что было бы глупо уничтожить всех евреев в Европе. Они хорошие врачи и хирурги, да и творчески весьма одарены.
– О господи, – сказала Джоан. – Я очень сожалею…
– Что я могу умереть? Но какая разница? Каждый когда-нибудь умирает. У меня есть мысль, что, если я останусь жива, я уйду в один известный монастырь – там очень строгие порядки. Никто никогда не говорит – только бесконечные медитации и молитвы.
Джоан, впрочем, не могла представить себе Сашу вечно молчащую и погруженную в медитации.
А та уже серьезно продолжала:
– Скоро понадобится много молиться – когда начнется война.
– Война? – с изумлением переспросила Джоан.
Саша кивнула:
– Ну да, война точно будет. На будущий год или годом позже.
– Честно говоря, – сказала Джоан, – я думаю, что вы ошибаетесь.
– Нет-нет. У меня есть друзья, которые очень хорошо информированы, и они мне говорили об этом. Все уже решено.
– Но война где, против кого?
– Война повсюду. Все страны будут в нее втянуты. Мои друзья полагают, что Германия довольно быстро одержит победу, но я – я не согласна. Если только они не смогут одержать победу действительно очень и очень быстро. Видите ли, я знакома со многими англичанами и американцами и знаю, что они собой представляют.
– Но ведь, – с сомнением проговорила Джоан, – никто по-настоящему не хочет войны.
– А для чего, по-вашему, существует гитлерюгенд?
– Но и у меня есть друзья, – возразила Джоан, – которые долго пробыли в Германии, и они считают, что нацисты не так уж плохи.
– О-ля-ля! – воскликнула Саша. – Посмотрим, скажут ли они это года через три. – Она наклонилась вперед. Поезд подходил к станции. – Смотрите, мы подъехали к Силицианским воротам. Красиво, правда? Давайте выйдем?
Они вышли из поезда и стояли, глядя вниз на глубокое ущелье, на лежащие внизу голубые, подернутые дымкой долины…
Солнце клонилось к закату, и воздух был прохладным и звонким.
Джоан подумала: как красиво…
Как бы ей хотелось, чтобы Родни это увидел.
Глава 12
Виктория…
Джоан почувствовала, как сердце ее возбужденно забилось.
Как хорошо оказаться дома.
На мгновение ей почудилось, что она никуда не уезжала. Англия, ее родная страна. Замечательные английские носильщики… Не такой замечательный, но очень английский туманный день!
Не романтичная, не слишком красивая, но просто милая старая Виктория была такой же, как и всегда, так же выглядела и так же пахла!
О, подумала Джоан, как же я рада, что вернулась.
Такая долгая, утомительная поездка через Турцию, Югославию, Италию и Францию. Таможенники, проверка паспортов. Все в разных формах, все на разных языках. Она устала – да, действительно устала – от иностранцев. Даже эта удивительная русская женщина, которая ехала с ней от Алеппо до Стамбула, оказалась в конце концов такой утомительной. С ней было интересно – действительно очень интересно – сначала просто потому, что она совсем другая. Но к тому времени, когда они доехали до побережья Мраморного моря и Хайдар-паша, Джоан определенно не терпелось с ней расстаться. С одной стороны, ей было неловко вспоминать, как она, Джоан, откровенничала с совершенно чужим человеком о своих личных делах. С другой – это трудно выразить словами, – но рядом со своей спутницей Джоан чувствовала себя провинциалкой. Не очень приятное чувство. Было бесполезно убеждать себя, что она, Джоан, ничуть не хуже ее. На самом деле она так не думала. Как ни тяжело, она осознавала, что Саша при всех ее простоте и приветливости была аристократкой, тогда как сама она – всего лишь жена сельского адвоката. Очень глупо, конечно, думать так…
Но теперь все это позади. Она снова была дома, на родине.
Ее никто не встречал, потому что она не посылала Родни телеграмму о том, когда она приезжает.
Ей казалось, что лучше встретиться с Родни в их доме. Так легче будет начать свои объяснения, сразу, без проволочек.
Ведь нельзя же просить у изумленного мужа прощения на платформе Виктории!
Уж точно нельзя этого делать на платформе прибытия с толпами спешащих людей и таможенными кабинами в конце.
Нет, она спокойно переночует в «Гровнере», а назавтра отправится в Крейминстер.
Может, попробовать встретиться с Эверил, размышляла она. Можно позвонить Эверил из гостиницы.
Да, решила Джоан. Она так и сделает.
При себе у нее были только сумка и чемодан, и поскольку Джоан уже прошла досмотр в Дувре, она смогла отправиться с носильщиком сразу в гостиницу.
Она приняла ванну, оделась и после этого позвонила Эверил. Очень удачно, что Эверил оказалась дома.
– Мама? Я и не знала, что ты вернулась.
– Я приехала сегодня днем.
– А отец в Лондоне?
– Нет. Я не сообщала ему, когда я приезжаю. Он помчался бы встречать меня – а вдруг он занят или устал?