Сегодня дождь, похоже, идти не собирался. Небо было синим и безоблачным. В загончике возле гостиницы бегали и громко кудахтали тощие куры. На отгороженной проволокой помойке над грязными консервными банками роями вились мухи. Внезапно появилось нечто напоминавшее кучу грязного тряпья, которое при ближайшем рассмотрении оказалось арабским мальчиком. На некотором расстоянии, еще за одним проволочным ограждением находилось приземистое строение, по-видимому станция, рядом с которой было что-то такое, что Джоан приняла за артезианский колодец или большой чан с водой. К северу на горизонте вырисовывались смутные очертания холмов.
И больше ничего. Ни зданий, ни растительности, ни людей.
Станция, железнодорожное полотно, несколько кур, неуместное изобилие проволоки – вот и все.
Да, подумала Джоан. Действительно очень забавно застрять в таком месте.
Вышел слуга-индиец и объявил, что готов завтрак.
Джоан вернулась в зал, сразу окунувшись в знакомую атмосферу железнодорожной гостиницы, с ее полумраком, запахом бараньего жира, парафина и ощущением временности.
На завтрак подали кофе с молоком (консервированным), яичницу с несколькими черствыми тостами, джем и подозрительно выглядевший чернослив.
Джоан ела с аппетитом. Потом опять появился индиец и спросил, в какое время госпожа хотела бы обедать. Джоан ответила, что скоро, и они договорились, что в полвторого будет в самый раз.
Она знала, что поезда ходят три раза в неделю – по понедельникам, средам и пятницам. Сейчас утро вторника, поэтому уехать можно будет только завтра вечером. Джоан спросила у слуги, так ли это.
– Правильно, госпожа. Опоздали на вчерашний поезд. Очень неудачно. Дорога очень плохая, ночью шел сильный дождь. Несколько дней машины не смогут приезжать сюда и уезжать в Мосул.
– Но с поездами все в порядке?
Джоан не интересовала дорога на Мосул.
– О да, поезд придет завтра утром. Уйдет завтра вечером.
Джоан кивнула. Она спросила о машине, которая привезла ее.
– Уехала сегодня рано утром. Шофер надеется пробраться. Но я не надеюсь. Кажется, он застрянет на день или два.
Джоан равнодушно подумала, что это весьма вероятно.
– Станция, госпожа, вон там, – продолжал делиться своими познаниями слуга.
Джоан сказала, что она так и решила.
– Турецкая станция. В Турции. Железная дорога турецкая. С другой стороны проволоки, видите? Проволока – это граница.
Джоан почтительно посмотрела в дверь на ограждение и подумала, какая странная вещь – границы.
Индиец радостно объявил:
– Обед ровно в полвторого, – и ушел. Через пару минут откуда-то из глубин дома донесся его сердитый и пронзительный вопль. Потом присоединились еще два голоса, яростно пререкавшихся на арабском.
Интересно, почему подобные гостиницы содержат всегда именно индийцы? Может, они больше общались с европейцами? Впрочем, это не столь важно.
Что же ей делать сегодня утром?
Джоан могла читать дальше свою книгу – «Воспоминания леди Кэтрин Дайзарт». Или написать письма, чтобы отправить их из Алеппо. У нее был с собой блокнот и несколько конвертов. Но в гостинице так темно и так пахнет. Пожалуй, лучше пойти погулять.
Джоан достала свою толстую фетровую шляпу – не то чтобы солнце было опасно в это время года, но осторожность не помешает, – надела темные очки и засунула в сумку блокнот и ручку.
Она проследовала мимо свалки в противоположную от станции сторону, подальше от границы и возможных неприятностей.
Как странно гулять подобным образом, подумала Джоан, ведь идти-то некуда.
Это была новая и довольно интересная мысль. Когда гуляешь по холмам, по заросшим вереском лугам, по берегу, вдоль дороги – всегда идешь куда-то. От этого холма – к тем деревьям, потом вон к тем зарослям вереска, по этой тропинке – к ферме, по этой дороге – к другому городу, вдоль моря – к следующей бухте.
А здесь она шла «от» и не «к». От гостиницы – и все. Направо, налево, прямо – везде голая серовато-коричневая земля.
Она не торопилась. День был приятным: теплым, но не жарким, дул легкий ветерок.
Джоан прошла так минут десять, потом оглянулась.
Гостиница с ее убогим окружением издали смотрелась весьма прилично и даже приятно. Располагавшаяся за ней станция походила на нагромождение камней.
Джоан улыбнулась и двинулась дальше. Воздух был поистине восхитителен! В нем чувствовались чистота и свежесть – никакой затхлости, никаких признаков людей или цивилизации. Солнце, небо и песок под ногами – в этом было что-то пьянящее. Джоан дышала полной грудью. Теперь случившееся ее радовало. Настоящее приключение. Желанный просвет в монотонности бытия. Как хорошо, что она опоздала на поезд. Двадцать четыре часа покоя и тишины пойдут ей на пользу. А в ее возвращении на самом-то деле нет никакой срочности. Из Стамбула она пошлет Родни телеграмму и объяснит, почему задержалась.
Милый Родни! Она задумалась, что он сейчас делает. Но тут и гадать особенно было не о чем, потому что Джоан и так знала. Он сидит в офисе своей фирмы «Олдерман, Скюдамор энд Уитни» – приятной комнатке на первом этаже с окнами на Маркет-сквер. Родни переехал туда, после того как старый мистер Уитни умер. Ему нравилась эта комната – Джоан помнила, как однажды пришла к нему и увидела, что он стоит у окна и смотрит на рыночную площадь (это был торговый день) и на коров, которых гнали на продажу.
– Какая отличная шортгорнская порода, – сказал он. (Но возможно, это была и не шортгорнская порода – Джоан не слишком хорошо разбиралась в сельскохозяйственной терминологии, – но что-то в таком духе.)
Она сказала:
– Что касается нового котла для центрального отопления, по-моему, Гэлбрейт запросил за работу слишком дорого. Может, мне узнать, сколько хочет Чемберлен?
Джоан припомнила, как Родни медленно повернулся, снял очки, протер глаза и посмотрел на нее невидящим взглядом, потом переспросил: «Котел?» – словно это был какой-то трудный и далекий от него предмет, о котором он никогда не слышал, после чего – довольно глупо – заметил:
– Кажется, Ходдесдон продает того молодого бычка. Наверное, ему нужны деньги.
Джоан подумала, что со стороны Родни очень благородно проявлять такой интерес к старику Ходдесдону с фермы «Лоуэр-Мид». Бедный старик, все знали, что он катится по наклонной плоскости. Но ей хотелось бы, чтобы Родни быстрее реагировал на то, что ему говорят. Потому что, в конце концов, люди ждут от адвоката, чтобы он был проницательным и сметливым, а если Родни станет смотреть на клиентов таким же туманным взором, они могут составить о нем невыгодное впечатление.
Поэтому она ласково, но с напором проговорила:
– Не витай в облаках, Родни. Я говорю о котле для центрального отопления.
И Родни согласился, что, конечно, надо спросить еще у кого-нибудь, но другой мастер наверняка заломит цену еще выше, так что придется пойти на такую трату. Потом он взглянул на наваленные на письменном столе бумаги, а Джоан сказала, что не должна его задерживать – похоже, у него много работы.
Родни улыбнулся: у него действительно накопилось много работы, а он и так потерял время, наблюдая за коровами.
– Вот почему мне нравится эта комната, – сказал он. – Я предвкушаю пятницу. Послушай.
Он поднял руку, Джоан прислушалась и различила мычание и блеяние – довольно неприятные звуки, но Родни, смешно подумать, это, кажется, нравилось. Он стоял, слегка наклонив голову, и улыбался…
Ну а сегодня не торговый день. Родни сидит за столом, ничто его не отвлекает. И ее тогдашние опасения, что клиенты могут счесть Родни рассеянным, оказались необоснованными. Он был самым популярным работником фирмы. Он всем нравился, а это – половина дела в адвокатской практике.
А для меня, с гордостью подумала Джоан, он бы перевернул весь мир.
Она перенеслась мыслями в тот день, когда Родни рассказал ей о предложении своего дяди. Это был старый семейный бизнес, и всегда предполагалось, что Родни займется им после того, как сдаст экзамены и получит лицензию. Но то, что дядюшка Гарри предложил сделать его своим компаньоном, да еще на таких прекрасных условиях, было настоящей удачей.
Джоан выразила свою радость и удивление, тепло поздравила Родни и только тогда заметила, что Родни, по-видимому, не разделяет ее чувств. Он даже произнес нечто невероятное:
– Если я приму…
И она с тревогой воскликнула:
– Но, Родни!
Джоан ясно помнила его бледное лицо. Она никогда раньше не думала, что он настолько нервный человек. Руки его дрожали. В темных глазах читалась мольба.
– Я ненавижу кабинетную жизнь! – воскликнул Родни. – Ненавижу!
– Я знаю, дорогой, – поспешно согласилась Джоан. – Там всегда душно, работа монотонная и неинтересная. Но сейчас другое дело – у тебя ведь будет свой интерес.
– В силу вышеизложенного, по условиям контракта стороны обязуются…
Родни выпалил абсурдный и бессвязный набор юридических терминов, рот его смеялся, а глаза были грустными и молящими – и эта мольба обращалась к ней. И она так любила Родни!
– Но ведь всегда считалось, что ты пойдешь работать в фирму.
– Да, я знаю, знаю. Но откуда я мог знать, что мне это так противно?
– Но… я хочу сказать… что еще… что ты хочешь делать?
И он быстро и нетерпеливо выпалил:
– Я хочу завести свою ферму. «Литтл-Мид» пойдет на продажу. Она в плохом состоянии – Хорли ее запустил, – поэтому ее можно приобрести дешево, а земля там, заметь, хорошая…
Родни говорил без умолку, строя планы и сыпя специальными словечками, которые совсем сбили Джоан с толку, потому что сама она ничего не знала о пшенице, ячмене, ротации посевов и молочных породах скота.
Она смогла лишь с тревогой произнести:
– «Литтл-Мид» – это же под Эшелдауном – такая даль.
– Там хорошая земля, Джоан, и хорошее место…
И он продолжил. Она понятия не имела, что Родни может с таким энтузиазмом, так много и горячо говорить.
С сомнением она спросила: