Я шел обратно к маршрутке и, жуя бананы, адресованные Валерию Ильичу, как никогда ощущал присутствие в кармане куртки восьмизарядного пистолета. Он жег карман, как это обычно делают деньги, и требовал немедленного решения на свой счет. Таскаться с ним по Москве, где полно ментов, было опрометчиво, да и отстреливаться от кого бы то ни было я не собирался. Надо ныкать волыну, и как можно скорее.
Да, блин, интересное получается кино. Если верить Хольскому, то все его проблемы из-за документа, который в контейнере, который в сумке, которая у меня на плече. Разговорить поломанного человека ничего не стоит. И вполне возможно что в Бирюлево меня уже ждут.
Честно говоря, была надежда, что все как-нибудь само собой рассосется. Я нырнул в ночной пивбар на Кантемировской, взял пяток «Светлого Невского» и сел за свободный столик в самом углу. И здесь, замахнув пивка, местным закругленным ножом за пару минут вскрыл папку и вытряхнул на стол ее содержимое. Большой серый конверт из крафт-бумаги с липким клапаном, который открылся на диво легко. Ладно, будь что будет.
В конверте лежало два изжелта-древних листа какой-то чудной бумаги, подернутой синеватыми разводами, старые-престарые, хрустящие в пальцах и оставляющие коричневый скользкий налет. Страница была на две трети заполнена непонятными закорючками, которые при желании можно назвать иначе: тайные знаки. Минут пять я пытался с кондачка разобраться в этих знаках, среди которых выгодно выделялись цифры 120206 , вселявшие слабенькую, но все же надежду на то, что автором правили здравый таки ум и твердая память. Нет, с ходу не получается.
Один, два… двенадцать строчек было написано этим загадочным шифром. Позеленевшие от старости чернила, твердый, прямой почерк. Заканчивалось все датой: «1906 года февраля месяца двенадцатого числа», и – неразборчивая витиеватая подпись.
Я развернул второй лист.
Что-то вроде карты-схемы. Она была нарисована красноватым карандашом – впрочем, это он, наверное, теперь, спустя много лет, стал красноватым, а раньше был каким-то другим. Умелая, я бы даже сказал, профессиональная рука изобразила поперек всей страницы извилистую речку с двумя протоками, лес в виде множества рыбьих скелетов, поставленных на попа, десяток домов вдоль двойного пунктира улицы, которая через лес спускалась к реке. Один из домов был помечен жирным крестом.
Я пил пиво и курил последнюю в пачке сигарету. Голова была ясной как никогда. Все очень просто: сто лет назад, двенадцатого февраля 1906 года, здесь зарыли клад, а в письме зашифровали, где именно он лежит и как его взять. Золотишко, драгоценные камни и все такое. Письмо попало к Хольскому, и он огреб в связи с этим кучу проблем. Но где эта улица, где этот дом? Какой город, поселок? В какой стороне света? Может быть, это Дупло? Есть там лес и река?
Минут двадцать я искал вокруг метро почту или телеграф, где есть ксерокс, наконец нашел Интернет-кафе, и там мне мигом сделали копии обоих листов. Оригиналы я заложил обратно в контейнер. Заложить-то заложил, ну а дальше что с ними делать? Сидеть с ними в обнимку, пока за контейнером не придет Ганс? Какие у меня еще варианты?
В Бирюлево, против всех опасений, меня никто не ждал, даже вас с Евой еще не было, хотя время подходило к двенадцати. Уж полночь близится, а Германа все нет, думал я, лежа в темноте поверх одеяла. Ваши мобильные были временно недоступны, поэтому не исключено, что вы едете где-нибудь в метро. До Бирюлево, т.е. до платформы «Бирюлево-Товарная», удобнее всего добираться от метро «Нагатинская» на электричке. Последняя уходит в 00.30, так что время у вас еще было.
Часа в три ночи под окнами остановилась машина. Я курил на балконе девятую сигарету подряд. Из иномарки вылезла сначала Ева, а следом ты. Сверху было плохо видно, но, похоже, это «Мазда» и, скорее всего, цвета красного или светло-коричневого. Похоже, именно о ней говорил г-н Юриков, частный сыщик из «Кедра». Судя по тому, как нежно вы прощались с водилой, выпили вы хорошо. И только теперь я вспомнил про день рождения какой-то Жанны с четвертого курса, о котором ты говорила накануне. Склеротик, блин! Я пошел открывать дверь, а когда ты вышла из лифта и бросилась мне на шею, я, чувствуя мгновенное таянье своего неверного сердца, вдруг представил, что тебя уже нет у меня, и испугался той ужасающей пустоты, которая разверзлась в моем воображении.
Но самое страшное ждало меня впереди.
Это были свежие засосы – я увидел их на твоей шее, когда раздевал тебя, увидел и сперва не поверил своим глазам, а потом все же поверил и подумал: вон оно, значит, как! И вот тут испугался уже по-настоящему. Ты почти заснула, ты, видно, забыла о них, а может, не думала, что он их оставит, не до осторожности вам там было. Я еле сдержался, накрыл тебя одеялом и вышел.
Кто он?
А какая, в сущности, разница?
Разницы никакой.
Глава 10
В семь пятнадцать я вышел из дома и на электричке поехал в Москву. Начиналась суббота, сегодня была моя очередь ехать на радиорынок в Митино, открывать нашу палатку и осуществлять ротацию б/у телефонов, компьютеров и прочего электронного хлама.
Но до Митино я не доехал. Вместо этого уже в 9.10 сидел в кафе «Якорь», что недалеко от Савеловского вокзала, пил третью бутылку пива и понимал, что пивом дело не кончится. Потому что настроение было хреновей некуда, а в такие времена я за себя не ручаюсь. Надо бы заказать водки, и тогда все образуется на какое-то время. Но так можно загудеть на неделю, а оно мне надо?
Надо – не надо, но пивом дело не кончится – это к гадалке не ходи.
За окном снова шел снег и опускался на крышу желтого такси, стоящего у тротуара. Водителя не было, и, глядя на мащигу, я почему-то подумал, что ведь такси может стать на какое-то время моим домом, моей крепостью, моим последним оплотом. Когда совершенно негде станет жить, хорошо иметь хотя бы такой последний оплот. Сесть рядом с водилой и сказать ему: вперед, командир… только вот ехать некуда. Нет, можно, конечно, зарулить к кому-нибудь из приятелей, ну а что там, собственно, делать? Водку пить и жаловаться на жизнь? Кстати, о водке.
Народу в кафе было мало: я да парочка в дальнем угу. Тихо играла музыка. Позвонить бы Рашиду или Косте и подмениться, но я был еще слишком трезв для такого звонка. Можно сказать, я был совершенно трезв. И с этим пора было кончать.
Я подозвал официантку, заказал самую дешевую бутылку водки и мало-мальский салат. Плюс две «Балтики-девятки», чтобы уж замутнеться как надо. О засосах я старался не думать, но все равно они были в каждой мысли, в каждом моем вдохе, – и засосы, и тот, кто за ними стоит. А мысль о Митино нависала над головой, как ночная осенняя мгла. Но она мигом исчезла, стоило только официантке принести мой заказ. Выглядел заказ неважно, особенно мутная желтоватая этикетка на бутылке, а уж про блюдечко капусты, в которой были прикопаны остатки яблока, и говорить не приходится. Еще там был хлеб в пластмассовой кювете и вилка с разнообразно загнутыми зубьями, напоминавшая недораспустившийся цветок.
Кое-как расставив все это передо мной, официантка злобно оглядела содеянное и ушла, держа в одной руке поднос, а в другой – четыре пустые бутылки из-под пива. Я хотел втихаря вынести их в сумке, сдать и купить пачку сигарет, но теперь уже было поздно. А, все теперь поздно.
Я всегда знал, что мне не удержать тебя – это была ужасная истина, и она открылась мне сразу, с первых же дней нашего с тобой знакомства. Потому что мне нечего было тебе предложить – тут уж ничего не попишешь. Деньги? У меня их не было. Таланты-расталанты? У меня и этого не было, но даже если бы и было, мало кому удавалось с их помощью кого-то удержать надолго возле себя. Потому что талант отвлекает все твои силы и нужно заниматься им, только им, иначе он вылетит в трубу, и ты никогда этого не простишь ни себе, ни той, из-за которой все пошло прахом. Единственным, что могло сдерживать твой уход, была постель, где я старался изо всех сил, не зная ни стыда, ни совести, ни устали, ни продыха, но слишком долго на этом не продержишься, потому что обязательно найдется кто-то более крепкий на передок, у кого и фантазии окажется побольше, и член послаще, и далее по списку. Это лишь вопрос времени.
Любовь? Да, это, конечно же, аргумент, но вот беда – мы слишком по-разному ее понимали, а об этом я не хотел даже думать посреди этой забегаловки, потому что…
Не ко времени зазвонил мобильный. На нем оставалось чуть больше доллара, и если это звонок с обычного телефона, то я останусь без связи. Денег почти не было. Определитель ничего не определил.
– Алло! – раздался смутно знакомый голос.
– Слушаю, – смиренно ответил я.
– Ты, Андрюх? – Это был Ганс. – Здорово! Ты где?
Был соблазн слукавить, но я подумал-подумал, глядя на полный стакан, и сказал чистую правду.
– Так мы щас подтянемся, Андрюх. Жди.
Стакан приятно оттягивал руку. Вот сейчас выпью – и дальше закрутится наш сюжет.
Глава 11
Они поставили лайбу прямо под окна кафе, где я коротал это серенькое утро, и вышли – трое, а водила по обыкновению остался в машине. Я узнал «Понтиак» Хольского, целый и невредимый, без единой царапины – стало быть, в аварию Валерий Ильич попал на какой-то другой машине. Откуда бы ей взяться? И там, дальше за «Понтиаком», в асфальтовой дали Дмитровского шоссе испускало ультрафиолет слабое зимнее солнце, на которое хорошо таращиться после стакана водяры, мысленно нежась в его лучах.
Все трое были одеты с иголочки, особенно Ганс: черный строгий пальтуган поверх костюма, белое кашне поверх воротника, очки, перчатки, сигарета в пальцах и дымок сигареты поверх всего. Путаясь в полах пальто, он пересек зал и молча подсел за мой столик. Что-то показал на пальцах бармену. Белобрысые шумно расселись за стойкой. Все они были сегодня какие-то уж слишком нарядные, начищенные, выбритые, или это мне так казалось после бессонной ночи?