И вот, наконец, обогнав меня, он резко пошел вниз, стал разворачиваться на ходу, опустив нос. Левый блистер был открыт – я заметил это, – и из него торчал ствол. Чуть выше виднелся белый шлем то ли пилота, то ли стрелка. Смачно стрекоча своими небольшими лопастями, он мчался боком прямо передо мной, всего-то метрами пятью выше. Идеальнее позиции не придумаешь. Шоссе в этом месте неожиданно нырнуло в низину, и сверху, с горки, я увидел стакан ГИБДД. От него в нашу сторону появилась, было, легковая машина, но, увидев маневр вертолета, притормозила. Я догонял еще одну платформу с «Жигулями» в два этажа. «Ямаха» нырнула влево, вправо, мешая волкам прицелиться, и спряталась за корму платформы. Скорость упала. Надо мной нависала поднятая задняя аппарель, слегка красноватая в свете габаритных огней. Вертолет взмыл метров на десять выше, заново отлавливая меня своим прожектором. Блин, что делать?
И, повинуясь, скорее, инстинкту самосохранения, нежели здравому смыслу, я нырнул вправо и по обочине стал обгонять платформу, рискуя слететь в кювет. Точно так же в свое время я догонял нужный вагон и шел с ним бок о бок, пока Юж его открывал. Тут не надо было ничего открывать, все было открыто. Еще чуть подкинув газку, левой рукой я намертво ухватился за ребристую стойку платформы и перекнул правую ногу к левой. Прыжок – и мотоцикл тут же слетел под откос. А я уже был на платформе, протиснулся под машину и там залег. Прощай, «Ямаха»! Где-то сзади шел «Хаммер», но отсюда мне не было видно ни его, ни вертолета, только слышалось размеренное хлопанье лопастей да стрекот движка.
И вот, наконец, раздалась первая очередь – да, это, скорее всего, пулемет. Сверху посыпались стекла. Стреляли по платформе, и ее водила ударил по тормозам. Прости, братан, не хотел тебя подставлять. Автопоезд занесло, слегка развернуло, и он, тормозя всеми своими колесами, протащившись метров двадцать по шоссе, наконец, встал, напрочь перегородив трассу. Я выскользнул из-под машины и скатился в кювет. Вертолет держал в пятне света переднюю часть платформы, думая, что я где-то там. И следующая пулеметная очередь пришлась как раз туда – длинная, трассирующая, она соединила вертолет с автопоездом, и от него брызнули в разные стороны металлические лохмотья. Разрывными, что ли, стреляли? Следущей очередью они прошлись уже по остальным машинам, и я слышал, как захлопали дверцы – это, наверное, водила и охранник выбегали из-под огня.
С минуту не умолкал пулемет, методично поливая каждый дециметр платформы, а потом случилось самое страшное. Из ноздри вертолета высунули шланг – я увидел его блестящий наконечник, – и на шоссе упала покатая струя, рассыпавшаяся в воздухе. Запахло бензином. Взвизгнули тормоза «Хаммера», вставшего поодаль. Его мотор продолжал работать. Открылись обе передние дверцы, и из салона выскочили двое с автоматами. А струя все падала и падала на платформу, на шоссе, опять на платформу – и все это в двух шагах от ментов. «Хаммер» попятился назад; автоматчики тоже слегка отступили и рассредоточились: один взял на себя левую обочину, второй – правую.
Наконец шланг исчез в недрах вертолета, а из него сбросили маленький черный предмет. И тут же до небес ахнуло пламя. А вертолет, отшатнувшись от огня, спокойно стал набирать высоту, приглушенно рокоча мотором в ночном весеннем воздухе ближнего Подмосковья.
Пылало шоссе.
За кюветом была лесополоса. Я и не помнил, как оказался в ней. Мчался сквозь кусты в сторону Москвы, налетая на что-то, падая и тут же вновь оказываясь на ногах. Судя по нарастающему звуку, вертолет пустился в контрольный облет. Зарево было до неба, и даже сюда доходил жар от огня. Справа, за лесополосой, чернел лес, но до него было метров сорок пустого пространства, не успеешь добежать, подстрелят. Я щучкой нырнул в кусты и там распластался, пузом вжимаясь в землю, кожей спины чувствуя, как шарят по округе глаза пилота и стрелка, усиленные прожектором.
Когда он вновь сместился к огню, я по-пластунски переполз на другую сторону лесополосы. Там передохнул, огляделся и пополз дальше, к лесу, с максимальной пользой используя все мало-мальские складки местности. Вертолет барражировал то над шоссе, то смещался правее, вовсю работая прожектором, но меня они, похоже, уже не искали. Я для них остался там, в пекле пожара. И тут рванул бензобак автопоезда. Под этот шумок последние метров двадцать до леса я проделал на такой скорости, какая не снилась никаким чемпионам.
Ну все, кажется, смылся.
Около часа я шел лесом все дальше от злополучного шоссе, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Сначала вертолет был еще слышен, но потом, когда я замер в очередной раз, уже не смог различить в общем шуме леса его характерного стрекотания. Умылся росой, вытер о траву куртку. Ну, я и фраер! Полез в логово с пустыми руками, в одиночку, и на что надеялся? Надо было завернуть на Тушинский рынок и прикупить у хачиков хотя бы пару лимонок. Тоже мне, терминатор!
Когда я вышел из леса на очередной проселок, уже совсем рассвело. По дороге ехал мужик на велосипеде с удочками, пришпиленными к раме. На нем была телогрейка, кепка и домашние тапочки.
– Доброе утро! – вежливо сказал я. – Не подскажете, как в Москву попасть?
– Здорово! – Он остановился, полез в карман и долго там шарил. Карту, что ли, искал? Наконец достал пачку «Примы». – Вот смотри. – И стал показывать направление обеими руками. В одной были сигареты, в другой гремел спичечный коробок. – Во-он там вон свернешь на тропинку и выйдешь на железну дорогу. Пойдешь по железнодороге направо и там упрешься.
– В платформу, что ли, упрусь?
Он посмотрел на меня как на ненормального.
– Ну да.
Через полтора часа я стоял на платформе «168 км». Минут через двадцать мимо прошла одна электричка; с получасовым интервалом – вторая. Третья, слава Богу, остановилась. Я вошел в последний вагон и проспал до самой Москвы, сквозь сон думая, что теперь и податься-то некуда: никому я не нужен в этой Москве, как, впрочем, и во всех других населенных пунктах, жить как все не умею, не получается, да и не хочу я так жить, ты, Анечка, скоро улетишь к своему Ксавье, прощай, прощай, и что же мне делать дальше?
Ну и ничего, что улетишь, главное – чтобы ты была, просто была, а далеко, близко ли – это уже не важно.
Глава 36
Своего соавтора Генку Лунберга я вызвонил только после обеда, до этого он был временно недоступен.
– Ну и куда ты пропал? – спросил он сквозь зевок. – Почему не звонишь?
– Сам взял бы и позвонил, – сказал я. – Ты в Переделкино?
Он взялся что-то наливать из бутылки – я слышал мерное бульканье. Скорее всего, пиво.
– Я в Малеевке, в Доме творчества настоящих писателей. И, естественно, сценаристов. Пью пиво «Балтика № 9», похожее на портвейн.
– А мне, Гена, ночевать негде, – вздохнул я. – Думал, у тебя перекантоваться.
– Ну и кантуйся, жалко, что ли. Дачу Михайлова помнишь?
– Конечно, помню.
– Хозяева уехали на Смеральду, поставили дом на сигнализацию, поэтому ты в него не ходи. А иди в халабуду, где мы с тобой бухали. Ключ от нее лежит над правым окном.
– Спасибо, Гена, – сказал я.
– Там, правда, жрать нечего и выпить тоже, но я завтра-послезавтра уже приеду. Котам ничего не давай – пускай мышей ловят. Для них заслонка поднята под дверью, ты ее не опускай.
– Ладно, Гена, не буду.
– Денег у тебя, наверное, нет? – задумчиво спросил он.
– Почему ты так думаешь?
– А у тебя их никогда нет. Даже когда они у тебя есть, их почти что и нет. Тебе надо определенно перечитать «Капитал» Карла Маркса, Андрюха, чтобы научиться их правильно тратить. – Голос у Генки становился все более глубокомысленным. – А то у тебя к ним какое-то неправильное отношение.
– Да ты, Гена, просто финансовый философ какой-то.
– Философ не философ, но не исключено, что у нас купят еще один сценарий. Помнишь, «Раз любовь, два любовь»? Кое-что, правда, надо будет поправить.
– Но это же здорово, Гена! – Я обрадовался. – Что надо поправим, что не надо вообще уберем.
Генка спросил:
– Пару дней-то продержишься? Или выслать толику твоего будущего гонорара?
У меня потеплело на сердце.
– Продержусь, Генка, не напрягайся. Вези гонорар с собой.
– Да я и не напрягаюсь, – засмеялся он. – Будь здоров, Иван Петров!
В переходе у Савеловского вокзала я прикупил на распродаже кое-что из одежды и сходил в Селезневские бани, где всласть напарился чужим березовым веником. А часа через два был уже в Переделкино.
Все-таки как мало надо человеку для более-менее сносного существования: минимум еды, крышу над головой и мало-мальскую надежду на завтрашний день. В Подмосковье смеркалось, накрапывал дождик, а я сидел в Генкином гараже и пил чай с сухарями, листая старые номера журнала «Техника – молодежи», когда зазвонил мобильный. Это был абонент «АМ», то есть Амбаломент.
– Алло, – сказал я. Наверное, не надо было отвечать – пусть бы думали, что меня больше нет, но я уже ответил. Хотя они наверняка уже выяснили, что поджарку из меня сделать не удалось.
– Привет, гаденыш, – любезно сказал… однако не «АМ», а Щипач. Это был его голос. – Ты живой?
– А чего мне сделается! – как можно жизнерадостнее ответил я. – Сам-то как?
– Передаю трубку… – И в следующее мгновение я услышал генерала Марголина:
– Добрый вечер, Андрей!
– Здрасьте. – По телефону голос у него был совершенно другим, нежели в реале, но я его сразу узнал.
– Хорошо, что тебе удалось убежать, – добродушно сказал он. – А то в суматохе они бы тебя обязательно шлепнули…
В этом я нисколько не сомневался. Вместе с началом разговора мой мобильный начал выдавать сигналы о разрядке аккумулятора.
– У меня батарея садится, товарищ генерал. Говорите скорее.
Я слышал, как он сказал кому-то помимо меня: «В машине подожди», – а потом мне:
– Как я понимаю, ты слышал наш разговор с Маркелем, Андрей. И кое-что из него, наверное, понял. Не знаю, насколько полно и правильно, но, наверное, вполне достаточно, чтобы представить общую картину. Хотя бы в общих чертах.