несмотря на страдания, повеселел Джига, — кровь из носа, как у быка! Как он заорал! Я сам виноват, знал бы, противогаз сначала надел! Но паренька поучил…»
На набережной, на свежем бензиновом воздухе Джиге стало получше, но глаза всё равно слезились, сопли текли, голос был, как будто Джига уже не лаял, а хрипел в петле. Тут со второго этажа лёгкой походкой спортсмена спустился Дерек в белоснежном свитере, с зачехлённой теннисной ракеткой в руке. По пятницам (а была как раз пятница) Дерек ездил на низком спортивном «мерседесе». Пришлось соврать, что Джига был на несанкционированном митинге, там на него напал спецназовец с газовым пистолетом и резиновой дубиной, именуемой в народе «демократизатором». Дерек сказал, что надо подняться к нему в офис, выпить виски за нарождающуюся российскую демократию. Виски — проверенное средство против слезоточивого газа.
Так и сделали.
А через несколько дней в обеденное время Джига позвонил Никифорову, сообщил, что помял крыло, только что столкнулся с другой служебной «Волгой», попросил срочно приехать в какой-то Хлебный переулок.
Когда Никифоров приехал, инцидент, в сущности, был исчерпан. Вмятина оказалась несерьёзная, рублей эдак на сорок по самому свирепому, кооператорскому, счёту. С другой «Волгой» вообще всё было в порядке, если не считать разбитой передней фары да чуть погнутого бампера.
Обычно подобные мелкие конфликты немедленно разрешаются прямо на месте между водителями без привлечения инспектора ГАИ с неизбежным отнятием прав, бессмысленной многочасовой и многостраничной писаниной. «Да я ему предлагал четвертак, — кивнул на второго водителя Джига, — не захотел». — «Объяснял же… твою мать! — не выдержал второй — подтянутый, быстроглазый с правильным, но каким-то неуловимым лицом. — На дачу ехал за генералом, по постам дали оповещение! Не имею права без фары! Вдруг до ночи проезжу? Бампер — хрен с ним, а без фары ночью как? Мне нужен протокол ДТП. Чтобы там, значит, было отражено. Должен сдать по начальству». — «Большого кагэбэшника возит», — усмехнулся Джига. «А почему стоите?» — удивился Никифоров. «У нас ЧП, — объяснил Джига, — мне-то плевать, вот он беспокоится. Я его на перекрёстке зацепил. Прямо под стаканом, гаишник всё видел. Этот, — кивнул на второго, — ни хрена по своему радиотелефону из машины до начальства не дозвонился, побежал в автомат. Гаишник из стакана остановил какого-то другого, проезжающего, из первого МРЭО старлея, попросил оформить ДТП, сам, мол, не может, должен в стакане сидеть. Тот, из первого МРЭО, ко мне: где второй водитель? Я: пошёл звонить начальству. Он на номера: а, кагэбэшник, что ж такой опытный профессионал на перекрёстке подставляется? Я говорю, что я виноват. Он: это мы будем устанавливать, знаем, как эти мастера ездят. И давай свинчивать номера. Сначала его, а потом мои». — «Ну и плевать, — сказал Никифоров, — завтра поедем да возьмём». — «Ага, возьмём, — злобно засмеялся Джига, — он сказал, что ему некогда ждать, когда там кагэбэшник куда-то дозвонится, может, он до ночи будет звонить, вызвал по рации другого гаишника, а сам с номерами тю-тю!» — «На кой чёрт ему номера?» — не понял Никифоров. «А чтоб мне нервы попортить, — мрачно ответил второй, — они же нас ненавидят, сволочи!» — «Так мы сейчас поедем в это первое МРЭО, — пожал плечами Никифоров, — и заберём номера. Они обязаны вернуть». — «Давай, поезжай, — хмыкнул второй водитель, — этот твой шеф… — покосился на Джигу, — или ты шеф? Кто кого возит?.. даже фамилию того, который увёз номера, не спросил!» — «Я спрашивал, — возразил Джига, — он ответил: стлта-ант-ауав! Пусть, говорит, товарищ из КГБ сам приедет, а то все ходят вынюхивают, кто в какую партию записался!» Вся эта история казалась настолько дикой и нелепой, что Никифорову было не отделаться от чувства, что его разыгрывают. «А тот гаишник, который составлял протокол, — спросил Никифоров, — он что, того, который увёз номера, не знает?» — «Сказал, что принял вызов по рации через центральную», — ответил Джига. «Они друг друга не закладывают, — угрюмо добавил второй водитель. — Точно хоть из первого МРЭО?» — подозрительно посмотрел на Джигу. «Уточни в стакане, — зевнул Джига, — он его останавливал». — «Ладно, — сказал Никифоров, — пойдём уточним и поехали, надо до шести успеть в гараж, пока жестянщик не ушёл».
Жестянщика, естественно, не застали. Бригадир объяснил, что жестянщик в запое.
Джига вдруг поднял резиновый коврик под ногами, вытащил… номера, свои и чужие. «Зачем?» — устало спросил Никифоров. «Ну, — ответил Джига, — с этими номерами по крайней мере можно ездить в Шереметьево». — «Ты полагаешь, — удивился Никифоров, — эта мразь в Шереметьево ориентируется в номерах?» — «Ещё как!» — усмехнулся Джига. «В таком случае, — предположил Никифоров, — они всё равно нас рано или поздно вычислят и воздадут вдвойне». — «Рано или поздно, — согласился Джига, — но, во-первых, мы будем ездить туда не каждый день. Во-вторых, тамошняя мразь непостоянна, мне говорили, там каждый месяц новая мафия. В-третьих, мы будем представлять единственную организацию, которая теоретически по крайней мере может справиться с мафией, следовательно, не в их интересах обострять. Я думаю, они будут вполне корректны». — «Только почему-то достойнейшая эта организация не спешит справляться с мафией», — заметил Никифоров. «Да, — согласился Джига, — тут есть над чем подумать». — «К тому же, — продолжил Никифоров, — нельзя исключить возможность нашего конфликта с этой организацией». — «Из-за номеров? Маловероятно. Месяц подождём. А потом… Да мало ли что? ГАИ вернуло не те. Перепутали впопыхах. Что я, обязан помнить номера на своей персональной машине? В гараже кто-то пошутил. Да мало ли что. Что угодно. Тут нет состава преступления». — «Ты меня не убедил, — сказал Никифоров, — но можно попробовать».
Попробовали.
Джига оказался прав.
Их не трогали.
Только раз, когда Никифоров из-за газетного киоска внимательно изучал проходящих за барьером таможенный контроль, кто-то сзади легко тронул его за плечо. «В чём дело, любезный?» — строго обернулся Никифоров. «Могу оказать квалифицированную помощь, начальник, — произнёс восточного вида тип в низко надвинутой шапке, с лицом до носа замотанным шарфом, — предоставить ценную информацию относительно того, что здесь происходит, включая операции по транспортировке наркотиков». — «Это интересно, — ответил Никифоров, — но я не уполномочен решать такие вопросы. Я узнаю. Где тебя можно найти?» — «Только у меня условие, начальник, — словно не расслышал его восточный, — чтобы платили зелёными. Чем я хуже тебя?» — «Меня?» — изумился Никифоров. «Ты же с тех, кого подвозишь, берёшь не рублями, а, начальник? Проявляешь инициативу или у вас теперь такая оперативная установка? Можем ведь уточнить в вашей организации. У нас на тебя целый фотоальбом…» — «Слушай, ты…» — зарычал Никифоров. «Ладно-ладно, начальник, — ухмыльнулся восточный, — вон того, косого, бери, южный кореец, сто зелёных можешь поиметь, бери, уступаю». И отошёл, прежде чем Никифоров успел ответить.
Проклятый южный кореец действительно шёл прямо в руки, но что-то удержало Никифорова. Шантаж, конечно, был примитивен. Но он мог иметь продолжение. А этого Никифорову не хотелось. Стиснув зубы, он миновал корейца, доверительно обратился к государственно-партийного вида товарищу в шляпе, в светлом плаще, с небольшим чемоданом, орлино всматривающемуся во встречающих. «Борис Сергеевич Сургашев, заведующий отделом ВЦСПС с вами не летел?» — спросил у него Никифоров, как у старого знакомого. «А х… его знает! — как старому знакомому же ответил Никифорову товарищ. — С этим Аэрофлотом везде бардак! Три рейса объединили в два, в Шанхае, бляди, на другой самолёт пересадили, на пятнадцать часов опоздали! Кто-то, кажется, был из Совмина… Или из Госплана? Его встречаешь?» — «Его». — «На улицу Димитрова в гостиницу ЦК отвезёшь? Чего-то я своего не вижу. Раньше неделю бы сидел, ждал, а теперь… — огорчённо махнул рукой. — Вещей нет. Столько теперь, сволочи, дерут за перевес, что пришлось малой скоростью на корабле… Один встречаешь или с семьёй?» — «Один. Что-то я его не вижу. Наверное, не прилетел». — «А и прилетел, не откажет, если место есть, — усмехнулся товарищ. — Где, говоришь, работает, в ВЦСПС?» — «Идите к машине, — сказал Никифоров, — двадцать семь — одиннадцать. Я только узнаю в справочной, когда следующий из Сингапура».
Больше никто к Никифорову в Шереметьеве не подходил.
…Никифоров выехал из гаража, кивнул объявившемуся свекольнолицему вохровцу, свернул к особняку «Регистрационной палаты», чтобы в слепом пространстве между стенами палаты и склада заводов электромоторов без помех заменить на машине номера. Эту операцию хорошо было проводить вдали от любопытствующих глаз.
А заменив, поехал в Шереметьево-II.
5
Через час Никифоров толкался среди встречающих рейс из Вашингтона. Прилетевшие проходили паспортный и таможенный контроль. Встречающие радостно махали им руками.
Никифоров с грустью подумал, как быстро преуспел он в лакейской науке с одного взгляда определять, хорош ли потенциальный клиент. Лица впечатывались в сознание, как в экран компьютера, удерживались там, пока сознание как бы без участия Никифорова просчитывало варианты. Именно в неучастии сознания заключался неожиданный профессионализм, но это был совсем не тот профессионализм, к которому стремился Никифоров. Более того, пока не участвующее сознание просчитывало, Никифоров вполне мог, допустим, меланхолически грустить о прошедшей молодости, размышлять о тщете жизни, предаваться иным возвышенным романтическим мечтаниям. Одно без малейшего труда уживалось с другим, и в этом, по мнению Никифорова, заключалась особенная гнусность человеческой натуры.
Сейчас Никифоров почему-то думал о том, что люди безнадёжно смертны. Что земные сроки всех суетящихся в залах, прилетевших из Америки и встречающих их, расписаны. Есть один, который умрёт первым, быть может, совсем скоро. Есть другой, который переживёт всех, умрёт во второй половине двадцать первого века. Хотя ни первый, ни второй в данный момент совершенно об этом не думают. Первый, может статься, боится, как бы таможенник не обнаружил в чемодане вложенные в грязный носок, не заявленные в декларации триста долларов. Второй сожалеет о прежней близости с незамужней сослуживицей, которая в последнее время как-то резко сдала, отощала, уж не СПИД ли?