Цесаревич Александр Николаевич тоже попытался было удрать в будущее, но тут отец проявил принципиальность, напомнив о том, что ему надо заняться устройством семейного гнездышка в Аничковом дворце.
А Ольге Румянцевой ехать домой в XXI век ужасно не хотелось. Если говорить честно, то она влюбилась. Влюбилась в милого, немного смешного, взбалмошного и ужасно несчастного Карла Павловича Брюллова… Он нарисовал-таки ее портрет. Сделал на одном дыхании, не отрываясь от холста, с каким-то бешеным азартом, словно боясь потерять то, что увидел в этой необычной женщине.
Когда Брюллов положил кисть и обессиленный рухнул на стоявший в углу мастерской кожаный диван, Ольга на цыпочках подошла к мольберту и осторожно посмотрела на свое изображение. Посмотрела и охнула. Это был шедевр. Конечно, картина еще не была закончена – надо было прорисовать детали, проработать фон, но лицо Ольги было запечатлено полностью.
Оно завораживало и пугало. Завораживало своей красотой и исходящим светом. А пугало взглядом, который, казалось, проникал в самую душу того, кто смотрел на изображение женщины из будущего.
– Ой, Ольга Валерьевна, – воскликнула незаметно подошедшая и с любопытством взглянувшая на портрет Уленька Клодт, – это чудо какое-то! Карлуша, друг мой, ты сегодня превзошел сам себя! Это просто замечательно! Я сейчас сбегаю, позову Петрушу – пусть он посмотрит на твою картину. А вы, Ольга Валерьевна, не отобедаете с нами? Останьтесь, я вас очень прошу… Честно говоря, я знаю вас совсем немного, но мне кажется, что мы знакомы с вами всю жизнь… Вы словно нездешняя какая-то, неземная…
– Да, Ольга Валерьевна, – подал наконец голос пришедший в себя Брюллов, – останьтесь. Давно я не рисовал с таким вдохновением, как сегодня. Вы словно муза, которая коснулась меня своим крылом, и я снова готов творить целыми днями напролет…
– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, – с улыбкой сказала Ольга, – а вы, Карл Павлович, просто волшебник. Вы гений, которому доступно все. И глаза ваши видят так глубоко, что у меня просто дух захватывает… Замечательный портрет, я полагаю, что он станет одним из лучших ваших произведений.
– Ольга Валерьевна, – похоже, Уленька все никак не могла совладать со своим любопытством, – так кто же вы и откуда? Я же вижу, что в вас сокрыта какая-то тайна…
– Дорогая баронесса, – кокетливо сказала Ольга, – любая женщина с самого ее рождения – величайшая тайна природы. И потому мы так любимы мужчинами. Ведь их хлебом не корми – только дай возможность заняться разгадкой наших секретов. Не так ли, Карл Павлович? – она улыбнулась Брюллову, которой внимательно слушал женскую болтовню.
– Ольга Валерьевна, – сказал тихо художник, – вы правы лишь в одном – мне дадено природой видеть то, что не замечают обычные люди. И я вижу в вас… В общем, когда мы можем еще раз встретиться?
После обеда у Клодтов Ольга еще дважды встречалась с Брюлловым. Они гуляли по набережной, любовались памятником Петру Великому на том берегу Невы и величественным куполом Исаакиевского собора. Карл рассказывал ей о своей неудачной женитьбе и о том позоре, которым закончилась его недолгая семейная жизнь. Ольга видела, как некоторые люди, ранее несомненно хорошо знавшие Брюллова, при встрече с ним отворачивались, а то и демонстративно переходили на другую сторону улицы.
Ольге было очень жаль этого ранимого человека, который только теперь стал приходить в себя.
– Карл Павлович, – тихо спросила она, – вы мне верите?
Брюллов удивленно посмотрел на нее и кивнул.
– Так вот, я хочу сказать, что все у вас будет хорошо, вы снова обретете душевный покой и создадите еще много-много замечательных картин, которыми еще долго будут любоваться люди.
– Ольга Валерьевна, – голос Брюллова дрогнул, – я верю вам, верю так, словно вашими устами со мной говорит сам Господь… – потом он снова посмотрел на нее и сказал, улыбнувшись: – Или его ангел – это уж точно.
Он вздохнул, нагнулся и, взяв ее руку в перчатке в свою тонкую и сильную руку художника, приложил к губам ее персты…
И вот теперь Ольга отправлялась в свой мир, а Карлуша – так она теперь про себя называла Брюллова – оставался в мире XIX века.
«Нет, я обязательно переговорю с Шумилиным, – подумала про себя она, – и возьму хоть на пару дней Брюллова в наш мир. Я свожу его в Русский музей и покажу ему его «Последний день Помпеи» и «Итальянский полдень». Пусть посмотрит на то, как потомки любуются его творениями».
Пока же отъезжающие занимали свои места там, где через несколько минут откроется портал, провожающие, хотя они уже привыкли к этому рукотворному чуду, с замиранием сердца смотрели за тем, как в воздухе появляется изумрудная точка, постепенно превращающаяся в окно в другой мир.
– Пора, – сказал Николай, повернувшись к своим спутницам. – До скорого свидания, – обратился он к провожавшим их императору и отцу. – В путь…
Но разведка доложила точно…
Отправив Адини с ее спутниками в будущее, Николай тяжело вздохнул и повернулся к Шумилину.
– Ну вот, Александр Павлович, – с грустью в голосе сказал император, – опять мы остались одни. Я понимаю, что Адини необходимо показаться вашим врачам, но все же на душе как-то… Ну, вы меня понимаете?
– Понимаю, ваше величество, – ответил Шумилин. – Мой сын уже взрослый, но все равно для меня он остается ребенком, которого я держал на руках, с кем гулял в парке, водил в школу. Но не будем о грустном…
– Да, Александр Павлович, вы правы, – сказал Николай. – Я вижу, что вы хотите о чем-то со мной поговорить и желали бы, чтобы разговор был приватным.
– У меня нет секретов от Виктора Ивановича, – немного помедлив, промолвил Шумилин, взглянув прямо в глаза царю, – но предпочтительней, чтобы наш разговор был тет-а-тет.
– Хорошо, – ответил император. Потом посмотрел по сторонам и сказал: – Александр Павлович, если вы не против, то давайте пройдемся немного пешком, а наши друзья пусть едут домой. Экипаж же наш потихоньку будет следовать за нами.
Минут пять они шли молча, любуясь неяркой северной природой. Первым нарушил молчание Шумилин.
– Ваше величество, – сказал он, – я хотел ответить на предложение, которое вы недавно мне сделали – помните, когда шла речь о безопасности государства и о создании специальной службы, которая должна была бы обеспечить эту безопасность. Вы согласились с моими доводами и предложили мне создать и возглавить подобную службу.
– Да, Александр Павлович, прекрасно помню, – с улыбкой ответил Николай, – и у меня хватило терпения дождаться вашего ответа. Так вы согласны или нет?
– Согласен, ваше величество, – кивнул Шумилин, – хотя, честно говоря, я чувствую, что взваливаю себе на плечи тяжкую ношу. Но, как говорится в Святом Писании, «Господь не по силам креста не даст».
– Замечательно, – обрадованно сказал Николай, – тогда я попрошу вас, Александр Павлович, завтра же, нет, послезавтра предоставить мне записку, в которой вы сообщите мне, что необходимо для работы вашей службы и примерный план ее деятельности на самое ближайшее время.
– Я сделаю это, ваше величество, – ответил Шумилин, – только мне хотелось бы поговорить еще и о другой службе, которая в вашем времени занимается добыванием сведений о других странах и о состоянии вооруженных сил этих стран.
– Как я понял, – император строго взглянул на собеседника, – вы говорите о разведке?
– О ней самой, ваше величество, – ответил Шумилин, – я понимаю, что у многих работа агента, или, как его вскоре у вас станут называть, разведчика вызывает осуждение и даже презрение. Но с другой стороны, без подобной службы не может существовать ни одна держава в мире. Ведь сбор сведений о государствах, пусть даже и дружественных, помогает нам принимать верные политические решения, а знание сильных и слабых сторон их армий и флота сможет предостеречь нас от принятия опрометчивых решений.
– Вы, правы, Александр Павлович, – задумчиво сказал император, – и такие службы у нас существуют.
– Да, но общей разведкой занимается Министерство иностранных дел, которое явно не справляется со своими обязанностями, – ответил Шумилин. – К тому же дипломату трудно заниматься делами, которые бывают иногда, как бы помягче сказать, слишком деликатными…
Николай понимающе кивнул и посмотрел на Шумилина.
– Я понял вашу мысль, Александр Павлович. Но для, как вы говорите, деликатных дел у нас есть особые лица, которые лишь числятся по ведомству иностранных дел, а на самом деле подчинены лично мне. Или Александру Христофоровичу Бенкендорфу.
– Да, но вы вспомните печальную судьбу капитана Виткевича, – сказал Шумилин. – У наших историков, занимавшихся расследованием его странной смерти, убийство – а они считают, что это было именно убийство – российского разведчика напрямую связано с происками господ из конторы господина Нессельроде, которым очень не нравились успехи России в местах, близких к Индии.
– Значит ли это, – спросил император после небольшой паузы, – что бывший министр Нессельроде служил не России, а другой иностранной державе?
– Бог с ним, с Нессельроде, – ответил Шумилин, – он уже не министр и напрямую на российскую внешнюю политику влиять больше не может. Но в министерстве и в составе представительств Российской империи за границей еще остались его единомышленники. И их было бы нежелательно допускать до таких секретных дел. Лучше всего было, чтобы общая внешняя разведка выделилась бы в специальную службу и подчинялась напрямую вам, ваше величество.
– Разумно, – немного подумав, сказал Николай. – Но ведь есть еще и военное министерство, а при нем – Генеральный штаб, который направляет своих офицеров в другие страны, чтобы они там познакомились с состоянием дел в армиях этих стран.
– Вы, ваше величество, имеете в виду Второе отделение Департамента Генерального штаба? – спросил Шумилин. – Я знаю, что его агенты в нашей истории сумели добыть немало важных сведений о состоянии вооруженных сил европейских государств. Но работа их была часто плохо организованной, агенты получали лишь общие указания. К тому же все зависело во многом от личных способностях агентов. А ведь не всем по плечу такое сложное и требующее немалых знаний и терпения дело.