Марксизм, разрабатывавший теорию освободительного движения пролетариата, был далек от научного понимания действительных интересов этого класса, поскольку приписывал ему стремление установить свое политическое господство и более того: превратить государственную власть в диктатуру пролетариата. Как свидетельствует исторический опыт XIX–XX вв., действительным выражением интересов пролетариата стал в одних странах – тредюнионизм, в других – социалдемократизм, в третьих – анархо-синдикализм. Исключение – Россия, в которой произошла Октябрьская революция, названная социалистической, пролетарской. Но и здесь, в нашей стране, марксизм лишь формально стал идеологией рабочего класса, формально, поскольку социалистическое учение Маркса и Энгельса в принципе несовместимо с тоталитарным государством, установленным в результате революции большевистской партией.
В годы так называемой диктатуры пролетариата (диктатуры от имени пролетариата, диктатуры над пролетариями и всеми трудящимися) мы, образованные люди, профессора университетов, оболваненные идеологическими штампами, бездумно повторяли ленинский слоган: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно», не сознавая того, что эта броская фраза вождя, считавшегося чуть ли не единственным творческим марксистом, явно противоречит марксизму, материалистическому пониманию истории, а также обычному, здравому рассудку, так как ни одна, даже самая научная теория не может быть всесильной, т. е. всемогущей. Безбожник Ленин приписывал марксистской теории божественный атрибут. Впрочем, он далеко не всегда говорил то, что думал, продумал, осмыслил.
Если такой гениальный писатель и незаурядный мыслитель, как Альбер Камю, задается вопросом – стоит ли жизнь для того, чтобы жить? – это свидетельство не только пессимистического умонастроения или назревающей душевной болезни. Это вопрос, который в условиях современной цивилизации неизбежно встает перед мыслящим, мужественным человеком, осознающим глобальный экологический кризис, который сплошь и рядом игнорируют правительства.
Познание, наука, научно-технический прогресс
Знание несравненно более широкое понятие, чем наука. Непонимание этого совершенно очевидного, а также доказываемого самой наукой факта (достаточно указать хотя бы на повседневный, обыденный опыт, формирующийся уже в дошкольном возрасте, на овладение в этом еще не знающим азбуки родного языка возрасте этим языком, на знание, проистекающее из межличностного, не связанного с научным познанием общения и, наконец, на такую сокровищницу знания и даже мудрости, как художественная литература и искусство в целом) – глубинный источник так называемого сциентизма, который, отрицая возможность достоверного вненаучного знания, возвышая, возвеличивая науку, объявляя ее единственно возможным подлинным знанием, в действительности противопоставляет ее жизни, многообразию опытного знания и, больше того, реальному процессу развития самого научного знания.
История познания – непрерывное умножение знаний и столь же непрерывное обнаружение неизвестного, непознанного и даже непознаваемого.
Если всякое знание есть лишь знание о некоторой части, фрагменте целого и его познание неполно, ограниченно без познания целого, познание которого невозможно без познания составляющих его частей, то кто же осмелится утверждать, что всё в принципе познаваемо.
Весьма важно разграничивать любознательность и любопытство. Любознательность – выражение неуемной активности развивающегося интеллекта. Любопытство присуще больше всего неинтеллектуальным, даже неразвитым людям.
Утопизм, который здравомыслящие люди обычно толкуют как просто несбыточное и поэтому лишь засоряющее мышление, в действительности представляет собой плодотворное, хотя и во многом заблуждающееся, разумное, мыслящее отношение к прошлому, настоящему и будущему человечества, отношение, без которого, как свидетельствует исторический опыт, невозможен, немыслим социальный и научно-технический прогресс. Формы утопизма многообразны. Существовали и продолжают существовать утопии, призывающие человечество возвратиться к прошлому, фактически уже исторически изжитому этапу развития человечества, истолковываемому буквально как золотой век, который легкомысленно покинуло человечество в погоне за призрачным, или, что еще хуже, пагубным прогрессом. Такие несомненно реакционные утопии отличаются вместе с тем глубоко критическим отношением к существующему общественному устройству, отношением, позитивное значение которого невозможно переоценить. Столь же позитивным критическим отношением к социальной действительности отличаются те современные утопии, которые призывают отказаться от экономического роста во имя экологического благополучия человечества. Однако основные, наиболее важные и плодотворные типы утопий – предвосхищения отдаленного, в особенности весьма отдаленного будущего человечества. Эти утопии принципиально отличаются от научного, конечно весьма приблизительного, сплошь и рядом вообще ошибочного прогнозирования социального и научно-технического развития в течение ближайших пяти, десяти, даже пятнадцати лет. Устремленные в неведомое грядущее человеческого рода такие утопии, основанные на присущей нашему разуму продуктивной силе воображения, являются разумными вымыслами, изобретениями разума, проекцией в отдаленное будущее реализаций человеческих способностей и потребностей. Одни из этих утопий порождены вековечной мечтой, получившей свое выражение в сказках, исполнены безграничного оптимизма относительно возможностей, способностей человека, счастливых научных и технических достижений. Они несомненно вдохновляют творческую деятельность людей и в какой-то мере предвосхищают некоторые направления этой деятельности. Другие, неправильно именуемые антиутопиями, напротив, рисуют удручающее будущее всего человеческого рода как результат величайших достижений науки и техники.
Такие утопии (утопии с отрицательным знаком) служат серьезнейшим предостережением против некритического, слепого поклонения научно-техническому прогрессу. И эти утопии безусловно необходимы, плодотворны именно потому, что отдаленное (а тем более весьма отдаленное) будущее человечества чревато, конечно, не одними счастливыми свершениями.
Социалисты-утописты, так же как и коммунисты-утописты, не сознавали, что предвидение отдаленного будущего человечества принципиально невозможно. Их детальные описания будущего общества, в котором не будет социального неравенства, классов и все будут счастливыми людьми, носили, грубо говоря, рекламный характер. Основоположники марксизма говорили о социалистическом (и даже коммунистическом) общественном строе и не столько как об отдаленном будущем человечества, сколько о ближайшей исторической перспективе, насущной необходимости, осуществление которой отнюдь не за горами. В начале 70-х годов XIX в., т. е. в период уже вполне сложившегося марксизма, когда был опубликован первый том «Капитала» Маркса и вчерне подготовлены его остальные тома, Маркс с непререкаемой категоричностью утверждал: «Рабочему классу предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые уже развились в недрах старого разрушающегося буржуазного общества». Тем не менее основоположники марксизма высказали и относящиеся к отдаленному будущему прогнозы. К ним относятся положения об упразднении товарного производства и денег, переходе к непосредственному продуктообмену, отмирании государства, упразднении разделения труда в сфере материального производства, всестороннем развитии каждой человеческой личности, исчезновении сколько-нибудь существенных различий между физическим и умственным трудом, между сельскохозяйственным и промышленным производством. Ныне можно уверенно сказать, что эти считавшиеся научными предвидения были пророчествами, опровергнутыми всем ходом исторического развития человечества. А то, что указанные предвидения оказались несостоятельными еще не доказывает принципиальную пагубность утопических предвидений. Разумеется, ссылка на историю марксизма совершенно недостаточна для доказательства сформулированного выше тезиса. Его доказать могут лишь не подлежащие сомнению гносеологические и социологические аргументы. Общественное развитие все в большей и большей мере находится в зависимости от развития научного познания, которое обеспечивает научно-технический прогресс. Наука, утверждал Маркс, стала непосредственной производительной силой. Это совершенно правильно, если исключить эпитет «непосредственная», поскольку переход от результатов не только фундаментальных, но и прикладных наук к производству носит не прямой, непосредственный, а опосредованный характер, о чем свидетельствует процесс внедрения научных достижений в производственную практику.
Наука, свободная от догматической интерпретации своих достижений, отвергает любое отрицание фактов, как бы ни противоречили они общепринятым научным положениям.
Очевидность очевидности рознь: одна очевидность – истина, другая – самообман. Какой замечательный урок наукам преподали Николай Коперник и Альберт Эйнштейн.
Правда не нуждается в оправдании.
Развитие науки – целесообразный исследовательский процесс, результаты которого остаются неведомыми, пока они не достигнуты. Иначе говоря, исследователь стремится добыть новые знания, но каково их содержание и значение, он может постигнуть лишь после того, как эти знания уже приобретены. Да и само постижение этого нового знания, особенно в фундаментальных науках, обычно остается неполным, а иной раз и просто проблематичным. Резерфорд – создатель теории радиоактивности, предсказавший существование нейтрона, осуществивший первую ядерную реакцию, совершенно не допускал, что энергия атомов может оказаться колоссальной, превосходящей на много порядков все известные человечеству природные силы. М. Планк, великой заслугой которого является открытие квантов теплового излучения, не думал, что он тем самым заложил основы качественно новой физической картины мира, квантовой механики, квантовой физики, получившие значительное развитие, а частью и практическое применение уже при жизни этого корифея науки. Поэтому во многом правильно, разумеется, с известными ограничениями, заявление известного естествоиспытателя Дюбуа Реймона: Ignorabimus! (Никогда не познаем!). Тем не менее познание существующего развивается все более ускоренными темпами. Таково реальное противоречие всего познавательного процесса.