Из той истины, что науки о природе по определению обязаны объяснять все явления природы природными же причинами, никоим образом не следует, что сверхприродное не существует.
Мир видимости есть нечто большее, чем то, что мы видим, слышим, осязаем, обоняем, прощупываем, хотя этот чувственно воспринимаемый мир – сущностная реальность. Видимость должна быть реабилитирована. Она должна быть понята как одна из сторон сущности, как ее необходимое проявление.
Непознаваемое носит двойственный характер. Нечто непознаваемое преходяще, то есть будет познано благодаря изменившимся условиям, росту знаний, достижением практики. Но можно осмелиться утверждать, что есть и непреходящее непознаваемое. Так, бесконечное и познаваемо и непознаваемо.
Истина, лишенная контакта с миром повседневного опыта, всегда оказывается парадоксом.
Мир как целое – не абстракция, а реальность, которая столь же познаваема, сколь и непознаваема.
Признание того, что существует нечто непостижимое, не имеет ничего общего со скептицизмом и агностицизмом.
Здравый смысл не может быть индикатором истины[20].
То, что Земля плоская, – очевидность, подлежащая опровержению.
Теоретическое исследование, результаты которого заранее известны, есть лишь попытка оправдать чуждые научному поиску и элементарной интеллектуальной честности убеждения, интересы, предрассудки.
Не является ли жесткая, не восприимчивая к возражениям убежденность в своей правоте, в истинности отстаиваемых тобою положений ничем иным, как внешним выражением порой не вполне осознаваемого скрытого сознания недостаточной научной обоснованности своих убеждений?
Глупо считать себя умнее своих оппонентов.
Догматизм парализует исследовательский поиск своим основополагающим убеждением, что истины, о которых идет речь, уже установлены, и задача может состоять лишь в том, чтобы глубже постичь их смысл, привести их в систему и применить на практике.
Научное мировоззрение несовместимо с отрицанием фактов, как бы ни противоречили они общепризнанным истинам. Факты, если они действительно являются таковыми, находятся вне подозрения. Нет фактов, не соответствующих действительности. Следует, однако, разграничивать факты, поскольку видимость тоже факт.
Возможность факта не подлежит обсуждению. Факт не может быть парадоксом? Этот вопрос заслуживает обсуждения. Несомненно, что парадоксы существуют лишь в сознании, познании, рассуждении. Но разве эти акты сознания, познания, мышления не являются фактами? Не свидетельствует ли это о том, что парадоксы вездесущи? И разве определенным образом мыслящий, действующий, поступающий субъект не является парадоксальным человеком? Нет сомнений, что знаки вопроса носят здесь чисто риторический характер. Парадокс обычно фиксирует ту часть истины, которую считают неуместным высказывать напрямик.
То, что глубочайшие истины парадоксальны, нисколько не свидетельствует об истинности всех парадоксов.
Талант – это прежде всего большой характер, препятствующий человеку проматывать свое духовное богатство.
Трагедия талантливых людей нередко состоит в том, что они неумные люди. Трагедия умных людей зачастую состоит в том, что они лишены таланта.
Талантливые люди не умеют пересказывать чужие мысли.
Удивительно, что никто не горюет из-за того, что у него нет таланта, кроме разве тех, которые мнят, что у них таковой имеется.
Великие люди неисправимы[21].
Даже гению нечем чваниться.
Гений не вправе рассчитывать на снисходительность.
Гениальная личность тем, собственно, отличается от других одаренных, талантливых индивидов, что ее никто не может заменить.
Гениальность – способность многое узнать, запомнить, постигнуть сплошь и рядом без непосредственных, сознательных познавательных усилий. Поэтому в каждом гении есть нечто детское.
Мания величия отвратительна, даже если она свойственна действительно великим людям, т. е. не является просто манией.
Самоограничение необходимо даже для гения; оно, пожалуй, достигает в нем невероятного, с точки зрения обыденного рассудка, предела.
Бедность мысли и красноречие нередко вполне сочетаются друг с другом. Как это ни поразительно, индивид так сказать, переполненный идеями, мыслями, проектами, увы, может оказаться косноязычным.
Нет людей, которые не заблуждаются, но гениальные ученые впадают в гениальные заблуждения, в которых скрытым образом содержатся то великие открытия, то дорога по ложному исследовательскому пути. Вообще говоря, выдающиеся ученые заблуждаются чаще ординарных профессоров, так как они отличаются нестандартным, независимым, бесстрашным мышлением, пути которого неисповедимы.
Мудрость предполагает сознание ограниченности собственного знания и понимания, веру в мощь знания, и критическое к нему отношение, отсутствие самомнения, самодовольства и постоянное присутствие собственных, никем не навязанных, убеждений.
Факты бесконечно разнообразны, многообразны. Это факт, что русалки не существуют. Несуществование – также факт[22].
Бескорыстное отношение к объекту познания – подлинное начало мудрости и науки вообще.
Принятию решений предшествует предрешение, которое далеко не всегда осознается, не всегда рационально, не всегда обосновано.
Предрассудок не предшествует рассудку, а входит в его состав как всегда недостаточная способность сознавать ограниченность своего знания и понимания.
Убеждение в том, что любая научная теория рано или поздно будет вполне опровергнута, – догматическое убеждение скептика, являющегося в то же время и догматиком. В древности скептики и догматики были непримиримыми противниками, в наше же время они нередко оказываются теснейшими союзниками.
Преклонение перед практикой, несмотря на то, что она сплошь и рядом является основой познания и даже критерием истины, – один из источников догматизма в науке, так как всякое преклонение некритически относится к фактам и игнорирует истинные высказывания. Следует прежде всего задуматься: о какой практике идет речь? Рутинная практика, как правило, оказывается основой заблуждений и, конечно, не может быть критерием истины. Строго говоря, не практика сама по себе, а практика, осмысленная наукой, в союзе с научным знанием становится как основой познания, так и критерием истины. И при этом нельзя не признать, что не существует ни одной единственной основы познания, ни одного единственного критерия истины.
Практика, понимаемая как умение есть изначальная форма вненаучного, но отнюдь не антинаучного знания, которое в высшей степени необходимо науке даже на современном уровне ее развития.
Единомышленников, вопреки этимологическому смыслу слова, не характеризует общность воззрений по всему кругу проблем и задач, которые их объединяют. Самые плодотворные дискуссии развертываются не между представителями противоположных направлений (в науке, политике, искусстве и т. д.), а между единомышленниками.
Развитие наук о природе есть постижение того, что в прошлом считалось несуществующим или невозможным.
Удивительные свойства природных процессов, выявляемые благодаря достижениям науки и техники, далеко не покрываются представлением о естественном, поскольку науки открывают то, что не считалось естественным, природным, то что, скорее, представлялось невозможным и, значит, сверхъестественным.
Неисчерпаемы философские потенции русского языка. Ведь только в нем сверхприродное и сверхъестественное – разные слова. Сверхъестественное, возможно, не существует, сверхприродное же налицо. Это – общество.
Сверхъестественное можно, конечно, понимать по-разному. Великий математик, естествоиспытатель, философ Готфрид Лейбниц утверждал, что бессмертие человеческой души – естественное явление.
Невероятное обладает какой-то степенью вероятности, если, конечно, оно понимается как связанное с тем, что так или иначе существует или существовало. Естествознание открыло много невероятного. Содержательные заблуждения, если критически вникнуть в их содержание, оказываются дороже многих установленных истин.
Разграничение истинного и очевидного – необходимое условие (а нередко и результат) научного исследования, которое в значительной мере является опровержением очевидного.
Разграничение правды и истины – замечательная философская особенность русского языка. Правда не просто истина, ей присущ также нравственный смысл. Правду сплошь и рядом пытаются скрыть, в то время как истина провозглашается как открытие, заслуживающее награды.