Молитва, то есть непосредственное обращение к Богу, интимное обращение на Ты, должно быть, вопреки этимологическому смыслу слова «молитва», не столько просьбой, сколько благодарностью.
Возникновение Вселенной, как его описывает современная астрофизика, возникновение нашей планеты – образования, возникшего, по-видимому, благодаря случайно сложившимся многочисленным условиям, основы для возникновения и развития жизни вплоть до появления так называемого homo sapiens, постигающего предшествующее развитие благодаря собственному развитию, – все это убеждает многих выдающихся естествоиспытателей в том, что такое счастливое сочетание бесчисленных случайностей предполагает то, что издавна называлось перстом божьим.
Для верующего, действительно верующего человека, вопрос «существует ли Бог?», как правило, не встает; он видит присутствие Бога и свидетельства его всемогущества во всем, что является его взору.
То, что отнял у нас атеизм, ничто не может восполнить.
Немало есть верующих, неспособных понять, что добрые дела несравненно важнее (и, выражаясь религиозным языком, богоугоднее) любых молитв и любого богослужения. Разумеется, это относится не только к верующим, но и к религиозным учреждениям.
Верующий человек постоянно осознает противоречивость своей веры. С одной стороны, он верит в то, что всё, что было, есть и будет, предопределено Богом, а с другой стороны, он не может не сознавать, что человеческие дела, в особенности трагические события истории, да и повседневной жизни, имеют своими причинами действия самих людей, их пороки, заблуждения, решения их свободной воли. Это раздвоение религиозного сознания непреодолимо.
Некоторым весьма достойным людям, которые упорствуют в своем атеизме, верующий человек мог бы сказать так: вы не верите в Бога, но Бог верит в вас.
И. Кант, если правильно понять его учение, утверждал: молиться надо добрыми делами, а не словами, молитвами.
Атеист, объясняя свое основное убеждение, ссылается прежде всего на здравый смысл, здравый человеческий рассудок. Когда к такой аргументации прибегает научно образованный человек, он явно забывает о том, что в наше время наука (науки о природе прежде всего) весьма критически относятся к хваленому здравомыслию и его традиционным представлениям.
Немало есть атеистов, которые весьма суеверны, считают, например, тринадцатое число каждого месяца опасным днем, опасаются также черной кошки, перебежавшей им дорогу, верят в «дурной глаз» и прочее.
Немало людей, сомневающихся в существовании Бога или даже отрицающих его бытие, не сомневаются в существовании дьявола, ибо, как полагают они, много в человеческой жизни – и личной, и общественной – чего-то, по-видимому, дьявольского. Это верование они не подвергают сомнению.
Человек, который ни во что не верит на том основании, что вера не есть знание, духовно мертв.
Убеждение в собственном бессмертии проистекает не из религиозной веры. Именно поэтому это убеждение в наибольшей мере свойственно детям, которые не верят в то, что они умрут.
Левкипп, Демокрит и сторонники созданной ими атомистики верили, что существуют последние неделимые структурные частицы материи, многообразное сочетание которых образует все вещи. Магеллан верил, что существует пролив, соединяющий Атлантический и Тихий океаны. Такая вера или убеждение является предположением, догадкой, гипотезой, предвосхищением будущего знания.
Религиозная вера не имеет ничего общего с такого рода верой, убеждением. Она не предвосхищает будущее знание, так как не претендует в своем смирении на познание того, во что она верит.
Вера верует, не испытывая потребности в знании, определенность которого несовместима с верой; ее содержание составляет неведомое, не подлежащее исследованию.
Вера не есть знание, не может стать знанием, но она заключает в себе страстную уверенность в том, что предмет веры действительно существует.
Набожный человек, если ему даже плохо, если он подвергся несправедливому тяжелому наказанию, т. е. не только в радости, но и в горе, возносит свою благодарность всемогущему, всеблагому Богу. В этом акте веры убедительно выявляется ее самодостаточность, т. е. независимость от обстоятельств, в которых оказывается человек.
Стариковские размышления
Если ты достиг преклонных лет и не замечаешь в себе никаких признаков духовной и физической деградации, значит первый симптом последней уже налицо.
Старость, конечно, приносит много неприятностей, но попробуйте найти другой путь к долголетию[26].
Долгожитель уже самим фактом своего существования оказывает обществу неоценимую услугу: он учит правильно жить.
Старость – время раскаяния, покаяния, нравственная ценность которого не умаляется вследствие того, что невозможно сделать бывшее не бывшим.
Старость опережает осознание старости, которое долго еще не признает этого факта и тешит себя иллюзиями вплоть до нелепого допущения своей исключительности.
Старость не неизбежность в жизни людей. Среди множества неизбежностей, которые им приходится претерпевать, старость, пожалуй, единственная, которую, правда, не без оговорок, хочется сделать желанной, но, конечно, не самой желанной.
Немощь старости, поистине, трагична; и если в этой разваливающейся жизни нет сколько-нибудь достойной цели и страстного желания ее во что бы то ни стало достичь, осуществить, воплотить, то жизнь становится абсурдом.
Г. Уэллс назвал один из своих романов весьма назидательно: You can’t be too carefull (Вы не можете быть слишком осторожны). Это предупреждение не только старикам (для них, конечно, в первую очередь), но и людям всех возрастов (исключая, разумеется, младенцев, которые сами за себя не отвечают). Однако быть слишком осторожным нехорошо, иной раз даже аморально, так как это исключает инициативу, решимость, готовность отстаивать свои убеждения, осуждая тем самым чрезмерно осмотрительных субъектов, т. е. такую осторожность, которая равнозначна бездеятельности или же трусости.
Люди стареют по-разному. Но и у тех, которые в порядке исключения достигли этой снежной вершины, каждый новый год равнозначен двум, а то и трем годам. В старости жить трудно. Сама старость – большая трудность и, конечно, непреодолимая.
Многие старики постоянно вспоминают свое прошлое, перебирают свои поступки, критикуют свои убеждения, проступки, подытоживают сделанное и несделанное и обычно приходят к заключению, что теперь они поступили бы лучше, правильнее, не допустили бы прежних промахов, заблуждений, избежали бы постигших их в прошлом неудач, забывая при этом о том, что это теперь, если будут еще живы, тоже станет прошлым, и тогда придется вновь убеждать себя в том, что теперь бы ты, конечно, всё лучше устроил, предотвратил бы заблуждения, добился бы того, что не удалось в прошлом. Но такого рода критический самоанализ не что иное, как самообольщение старости. Даже старость, оказывается, поддается обольщению, обману.
Что можно посоветовать старому человеку в ответ на его ламентации? Не старайся быть молодым. Смирись, старый человек!
Старость – достижение, которое невозможно переоценить.
Старость не только возраст, не столько возраст, сколько образ жизни, который во многом является делом выбора.
Счастливая старость – беззаботная, обеспеченная старость подобна всякому счастью и является то ли нежданной находкой, то ли подарком судьбы.
Разумная старость преисполнена решимости не сдаваться. Не сдаваться до самой смерти.
Для человека преклонных лет улучшение его ситуации состоит в том, что ему не становится хуже.
Пожилых развратников называют шалунишками. Развратничающая развалина именуется жизнелюбцем.
Старость ложится тяжелым бременем на все более слабеющие плечи. Выдержать это бремя, конечно, не всякому старику по силам.
Старики нередко разговаривают вслух, наедине с самими собой или даже с отсутствующими (в том числе и умершими) собеседниками. Эта странность – свидетельство неустранимого, непреодолимого одиночества старости. Ганс Фаллада, известный немецкий писатель, утверждал: Jeder stirbt für sich allein («Каждый умирает в одиночку»). Это, конечно, верно, но по меньшей мере требует дополнения: одиночество предшествует смерти.
C’est la vie (такова жизнь) назидательно говорят французы. Да, жизнь действительно такова; ее не переделаешь.
Старость отличается от молодости не только тем, что она утратила, но и тем, что она приобрела, т. е. тем, что совершенно недоступно молодым.
Поглядишь иной раз на какого-нибудь долгожителя: жизнь его, так сказать, на одной ниточке держится. Однако все-таки держится и Бог знает сколько лет будет на ней, на этой ниточке, держаться.