ь вышеприведенную таблицу априорного догматического деления и, стало быть, метафизики права как системы.
Книга
Книга – это сочинение (здесь безразлично, написано ли оно пером иди напечатано, много в нем страниц или мало), представляющее речь, обращенную кем-то к публике в зримых знаках языка. – Тот, кто обращается к публике от своего собственного имени, называется сочинителем (autor). – Тот, кто в сочинении публично выступает от имени другого лица (автора), есть издатель. Если издатель делает это с разрешения автора, то он правомерный издатель; но если он не имеет такого разрешения, он неправомерный издатель, т. е. перепечатчик. Сумма всех копий оригинала (всех экземпляров) представляет собой издание.
Сочинение есть не непосредственное выражение понятия (как, скажем, гравюра на меди, изображающая определенное лицо в виде портрета, или гипсовая отливка, дающая такое же изображение в виде бюста), а речь, обращенная к публике, т. е. сочинитель выступает публично через издателя – Издатель же выступает (с помощью своего мастера, operarius – наборщика) не от своего имени (ведь в этом случае он выдал бы себя за автора), а от имени сочинителя, на что он имеет право, только если последний предоставил ему полномочие (mandatum). – Перепечатчик хотя и выступает в своем самовольном издании от имени сочинителя, однако не имеет на это полномочия (gerit se mandatarium absque mandato); таким образом, он совершает против издателя, избранного автором (стало быть, против единственно правомерного издателя), преступление – похищает выгоду, которую издатель мог и хотел извлечь из пользования своим правом (furtum usus); следовательно, перепечатание книг по закону запрещено.
Причина того, что такая, пусть на первый взгляд и резко бросающаяся в глаза, несправедливость, как перепечатание книг, кажется основанной на праве, заключается в следующем: книга, с одной стороны, есть физическое изделие (opus mechanicum), которое может быть воспроизведено (тем, кто правомерно владеет экземпляром, его), стало быть, по отношению к ней имеется вещное право; с другой стороны, книга есть просто обращенная к публике речь издателя, которую он не имеет права повторять, если у него нет на это полномочия автора (praestatio operae), т. е. она есть личное право; и ошибка состоит в том, что эти два права смешиваются.
Доброе имя человека
Было бы нелепостью считать, что умерший может еще чем-то владеть после смерти (т. е. когда его уже нет), если бы то, что он после себя оставил, было вещью. Но доброе имя – это прирожденное внешнее, хотя и чисто идеальное, мое и твое, присущее субъекту как лицу, от естества которого – перестало ли оно существовать после смерти или же еще остается, как таковое, – я могу и должен отвлечься, потому что я рассматриваю [его] в правовом отношении к каждому другому исключительно с точки зрения его принадлежности к роду человеческому; стало быть, я рассматриваю его действительно как homo noumenon, и, таким образом, всякая попытка создать ему после смерти ложную дурную славу всегда подозрительна, хотя бы выдвигаемое против него обвинение было обоснованно (стало быть, правило de mortuis nihil nisi bene неверно), потому что распускать дурные слухи об отсутствующем и не имеющем. возможности защищаться человеке, не будучи полностью уверенным в их правильности, – это по меньшей мере невеликодушно.
Что человек благодаря безупречной жизни и положившей ей конец смерти приобретает (негативно) доброе имя как свое, остающееся за ним, когда его уже нет как homo phaenomenon, и что оставшиеся в живых (свои или чужие) уполномочены защищать его перед судом (потому что недоказанное обвинение означает для них всех опасность такого же обращения с ними в случае их смерти) – что он, говорю я, может приобрести такое право, – это удивительное, но тем не менее бесспорное явление a priori законодательствующего разума, простирающего свои веления и запреты за пределы самой жизни. – Если кто-то распространяет слухи о каком-то преступлении умершего, которое при жизни лишило бы его чести или хотя бы сделало его достойным презрения, то всякий, кто в состоянии доказать, что данное обвинение умышленно ложное, может публично объявить того, кто распространяет о покойном дурные слухи, клеветником, стало быть обесславить его самого; этого ему не следует делать, если у него нет основания предполагать, что покойный был бы оскорблен выдвинутым против него обвинением, хотя он мертв, и что защита доставила бы ему удовлетворение, хотя он уже не существует. Правомочие выступать в роли защитника умершего он может и не доказывать, так как всякий человек берет на себя такую роль как принадлежащую не только к долгу добродетели (если рассматривать с этической точки зрения), но и к праву человечества вообще; для того чтобы дать ему право на такого рода обвинение [против клеветника], вовсе не обязателен особый личный ущерб, который могли бы иметь от такого позорного пятна на умершем его друзья и родственники. – Таким образом, такое идеальное приобретение и право человека после смерти по отношению к живым бесспорно обоснованы, хотя возможность такого права не допускает никакой дедукции.
Общение с усопшими
Не надо делать фантастические выводы относительно предчувствия загробной жизни и невидимых отношений с усопшими! Ведь речь здесь идет только о чисто моральных и правовых отношениях, имеющих место и при жизни человека, – отношениях, в которых находятся люди как умопостигаемые существа, когда мы логически отделяем, т. е. отвлекаем, от этого все физическое (относящееся к их существованию в пространстве и времени); однако это не значит, что люди при этом сбрасывают с себя свою природу и становятся духами, в каковом состоянии они будто бы чувствуют обиду, наносимую им клеветниками. – Тот, кто через сто лет распустит обо мне ложные слухи, оскорбляет меня уже теперь, ибо в чисто правовых отношениях, которые абсолютно интеллектуальны, отвлекаются от всех физических условий (времени), и оскорбитель (клеветник) точно так же подлежит наказанию, как если бы он совершил свой проступок при моей жизни; но наказывается он не уголовным судом, а тем, что по праву возмездия общественное мнение наносит его чести тот же урон, который он наносил чести другого. – Даже плагиат, который совершает сочинитель в отношении умершего, хотя это и не пятнает чести покойного, а лишь похищает у него долю этой чести, все же с полным правом карается как ущерб, наносимый человеку (как похищение людей).
Загробная жизнь
Гипотезу о загробной жизни вовсе не следует примешивать к представлению о грозящей каре как полной по своему осуществлению. В самом деле, в этом случае о человеке, рассматриваемом с точки зрения его нравственности, сверхчувственный судья судит как о сверхчувственном предмете не по условиям времени; речь идет лишь о существовании человека. Земная его жизнь, короткая она, или длинная, или даже вечная, – это лишь существование его в явлении, и понятие справедливости не нуждается в более точном определении; собственно, вера в загробную жизнь вовсе не предпосылка того, чтобы показать воздействие карающей справедливости на человека, а, скорее, наоборот, вывод о загробной жизни делается из необходимости наказания.
Об улучшении человеческой природы
Склонность показывать себя с лучшей стороны и высказывать убеждения, которых в действительности нет, служит первоначально для того, чтобы вывести человека из грубости и заставить его сначала, по крайней мере, усвоить манеры добра, известного ему, а затем, когда правильные основоположения уже развились и вошли в образ мышления, эта лживость должна быть постепенно искоренена, потому что иначе она развращает душу и не дает добрым чувствам подняться из-под сорной травы красивой внешности.
В человеческой природе есть некоторая порочность, которая, в конце концов, как и все исходящее из природы, должна содержать в себе задатки к добрым целям.
Благодаря склонности скрывать свою природу и придавать себе пристойный вид люди не только цивилизовались, но и постепенно в известной степени морализировалисъ, так как, не будучи в состоянии сорвать маску благопристойности, честности и благонравия, всякий находил для себя школу для совершенствования в мнимых примерах добра, которые он видел среди окружающих.
Афоризмы
Мы не богаты тем, чем обладаем, а тем, без чего мы можем обойтись.
Человек, который уже проявляет… жестокость по отношению к животным, не менее жесток и по отношению к людям. Мы уже можем узнать человеческое сердце даже по отношению к животным.
Злой человек не может быть счастливым, ибо оставаясь наедине с собой, он остается наедине со злодеем.
Один, глядя в лужу, видит в ней грязь, а другой – отражающиеся в ней звёзды.
Мудрый человек может менять своё мнение, глупец – никогда.
Человек редко думает при свете о темноте, в счастье – о беде, в довольстве – о страданиях и, наоборот, всегда думает в темноте о свете, в беде – о счастье, в нищете – о достатке.
Иммануил Кант
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Дайте человеку все, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это все – не есть все.
Свобода размахивать руками заканчивается у кончика носа другого человека.
Наука – это организованные знания, мудрость – это организованная жизнь.
Кто боязливо заботится о том, как бы не потерять свою жизнь, никогда не будет радоваться этой жизни.