Удерживать что-нибудь в памяти методически (memoriae mandare) – значит заучивать наизусть (а не штудировать, как говорит простолюдин о проповеднике, который лишь твердит наизусть свою проповедь, перед тем как произнести ее). – Такое запоминание может быть или механическим, или изобретательным, или рассудительным.
Искусства запоминания (ars mnemonica) как общего учения не существует. К специальным приемам запоминания относятся стихотворные изречения (versus memoriales), так как ритм содержит в себе правильный размер, что приносит большую пользу механизму памяти. – Нельзя пренебрежительно отзываться о лицах с феноменальной памятью, например о Пико делла Мирандола, Скалигере, Анджело Полициано, Мальябекки и т. д., о полигисторах, которые храниливсвоей голове груз книг на сто верблюдов как материалы для наук; эти люди, быть может, не обладали способностью суждения, необходимой для того, чтобы уметь отбирать все эти познания ради целесообразного применения их; но достаточная заслуга уже то, что собрано много сырого материала, хотя потом должны быть присовокуплены другие умы для обработки этого материала с помощью способности суждения. Один из древних говорил: «Умение писать погубило память (отчасти сделало ее излишней)». В этом утверждении есть доля правды, ибо простому человеку удобнее исполнять порученные ему разные дела по порядку и припоминать их именно потому, что память здесь чисто механическая и не примешивается никакое умствование; от ученого же, у которого в голове множество посторонних и побочных мыслей, многие поручения или домашние дела ускользают из-за рассеянности, так как он воспринял их без достаточного внимания. Но очень удобно иметь записную книжку в кармане; тогда можно быть уверенным в том, что все, что отложено в голове, будет найдено совершенно точно и без усилий. Поэтому умение писать всегда остается превосходным искусством, ибо, даже если оно не применяется для сообщения своего знания другим, оно заменяет самую обширную и самую лучшую память, недостаток которой оно может возместить.
Забывчивость
Это, когда голова, как бы часто ее ни наполняли, словно дырявая бочка, всегда остается пустой, – очень большое зло. Иногда винить за это нельзя, например старых людей, которые прекрасно помнят события ранней молодости, но всегда легко забывают то, что случилось недавно. Однако часто это бывает результатом обычной рассеянности, особенно у читательниц романов. Действительно, так как единственное намерение при таком чтении – доставить себе только минутное развлечение, хотя известно, что все это одни только вымыслы, и, следовательно, читательница имеет здесь полную свободу, читая, фантазировать по прихоти своего воображения – а это, естественно, рассеивает внимание и делает привычным отсутствие внимания к происходящему в данный момент, – то тем самым память неизбежно ослабляется. – Эта привычка в искусстве убивать время и делать себя бесполезным для людей, а впоследствии и сетовать на то, что жизнь коротка, – один из самых непримиримых врагов памяти, не говоря уже о том, что она ведет к фантазерскому расположению духа.
Как думать о будущем?
Жить сегодняшним днем (без осмотрительности и забот) – это, правда, делает не много чести рассудку человека. Примером этого может служить караиб, который утром продает свой гамак, а вечером озадачен тем, что не знает, как ему спать этой ночью. Но если при этом нет никаких проступков против морали, то человека, закаленного против всяких случайностей, можно считать более счастливым, чем того, кто мрачным взглядом на будущее отравляет всю радость жизни. Из всех видов на будущее, которые только может иметь человек, самый утешительный, конечно, тот, когда человек в данном моральном состоянии имеет основание надеяться на прочность своего благополучия и на дальнейшее движение к еще лучшему. Напротив, если он хотя и мужественно принимает решение начать новую и лучшую жизнь, но ему приходится сказать самому себе: «Ничего из этого не получится, так как ты не раз давал себе такое обещание (откладывая все на завтра) и всякий раз, делая исключение для каждого данного случая, нарушал свое слово», – то это в высшей степени неутешительное состояние – ожидать подобных случаев.
Там, где дело зависит от судьбы, которая тяготеет над нами, а не от применения нашего свободного произвола, предвидение будущего может быть или предчувствием (Ahndung, praesensio), или чаянием (praesagitio). Первое как бы указывает на какое-то скрытое чувство того, что еще не наступило; второе – сознание будущего, порожденное рефлексией о законе последовательности в смене событий.
Предчувствие
Ясно, что всякое предчувствие есть химера; в самом деле, как можно ощущать то, чего еще нет? Но если это суждения, исходящие из смутных понятий о такой причинной связи, то это не предчувствие; понятия’, ведущие к этому, можно развить и объяснить, как это бывает при всяком строго обдуманном суждении. – Предчувствия большей частью связаны со страхом; им предшествует тревога, имеющая свои физические причины, причем не ясно, что служит предметом страха. Бывают, однако, и радостные, и смелые предчувствия у фантазеров, когда они чуют близкое открытие тайны, к которой внешние чувства человека невосприимчивы, и бывает предчувствие того, что они ожидают в мистическом созерцании и верят, что оно вот-вот откроется им.
Предсказания
Предсказывание, предвещание и прорицание различаются между собой тем, что первое есть (или считается таковым) предвидение по законам опыта (стало быть, естественно), второе – вопреки известным нам законам опыта (противоестественно), а третье есть (или считается таковым) внушение отличной от природы (сверхъестественной) причины, способность которого, поскольку оно проистекает как будто от влияния божества, называется также даром пророчества в собственном смысле (ибо в переносном смысле пророчеством называется каждое остроумное отгадывание предстоящего).
Если о ком-нибудь говорят: он предсказывает ту или эту судьбу, то это может свидетельствовать о вполне естественной способности. Но о том, кто примешивает к этому и сверхъестественную проницательность, следует говорить: он прорицает, как цыгане, вышедшие когда-то из Индии, которые гадание по руке называют чтением по планетам, или астрологи и кладоискатели, к которым надо причислить также и алхимиков. Выше всех их в Древней Греции стояла Пифия, а в настоящее время стоит оборванный сибирский шаман. Предсказания ауспиков и гаруспиков у римлян имели в виду не столько узнавание того, что скрыто в обычном ходе вещей, сколько откровение воли богов, которой они, согласно своей религии, должны были покоряться. – Но как это случилось, что поэты также стали считать себя боговдохновенными (или одержимыми) свыше и вещими (vates) и могли хвастаться, будто в своем поэтическом неистовстве (furor poeticus) они обладают интуицией (Eingebungen haben), можно объяснить лишь тем, что поэт в отличие от прозаика готовит свою работу второпях и должен ловить благоприятный момент, когда его охватывает внутреннее настроение и непроизвольно наступает прилив живых и сильных образов и чувств, а сам он ведет себя при этом как бы пассивно; ведь недаром существует старая поговорка, что к гениальности примешана некоторая доля безумия. На этом основывается также вера в изречения оракулов, имеющиеся как будто в наугад выбранных отрывках сочинений знаменитых (как бы вдохновленных) поэтов; это напоминает те сборники назидательных изречений, которые святоши новейшего времени составляют в надежде на то, что посредством их им откроется воля небес, или же толкование сивиллиных книг, которые якобы предвозвестили римлянам судьбу их государства и часть которых они, увы, потеряли из-за своей чрезмерной скупости.
Все прорицания, предвещающие народу неотвратимую судьбу, которую он и заслуживает и которая, стало быть, вызвана его свободным произволом, помимо того, что знать заранее народу бесполезно, так как избежать своей судьбы он не может, нелепы еще и тем, что в этом безусловном роке (decretum absolutum) мыслится некий механизм свободы, понятие о котором противоречит самому себе.
Но верх нелепости или обмана в подобных прорицаниях заключается, пожалуй, в том, что человека помешанного называли провидцем (который видит невидимое), как будто из него говорит дух, который замещает душу, давно покинувшую телесную обитель; а также в том, что бедного душевнобольного (или эпилептика) считали бесноватым (одержимым), и если вселившегося в него демона признавали добрым духом, то такого человека у греков называли мантисом, а толкователя его [изречений] – профетом, – Готовы были пускать в ход всякую глупость, чтобы овладеть будущим, предвидение которого имеет для нас столь огромный интерес, и при этом перепрыгнуть все ступени, которые привели бы к будущему посредством разума на основании опыта.
Нет другой столь надежной и столь далеко простирающейся науки, предсказывающей будущее, как астрономия, которая на бесконечное время предсказывает движение небесных светил. Но это не могло помешать тому, чтобы к астрономии тотчас же примешалась и мистика, которая стремилась поставить в зависимость не числа мировых эпох от событий, как этого требует разум, а, наоборот, события – от некоторых священных чисел и которая, таким образом, даже хронологию, столь необходимое условие всей истории, превращала в сказку.
Знамения
Что же касается знамений (событий, в которых извращается природа вещей), то кроме таких, которым в настоящее время уже не придают значения (рождение уродов у людей и животных), знаки и знамения на небе, кометы, светящиеся шары, мелькающие высоко в небе, северное сияние, даже солнечное и лунное затмение, особенно когда многие из таких знамений происходят в одно и то же время или сопровождаются войной, чумой и т. п., в прежнее время казались испуганной черни предвещающими близость дня страшного суда и конец мира.