ачалом нашей сегодняшней передачи говорил отец Александр Шмеман – удивительный наш богослов, пастырь и великий труженик на ниве православного просвещения, который, хотя и почил, но участвует вместе с нами в таинстве Евхаристии, как и все христиане всех веков, всех времен и народов.
Сегодня мне хочется продолжить разговор о Божественной литургии. Согласно нашей традиции мы совершаем литургию только на святом антиминсе. Я уже говорил о том, что антиминс – «вместопрестолие» – это шелковый или полотняный плат, который всегда лежит на престоле, сверху на нем положено Евангелие. Во время литургии этот плат разворачивается, и именно на нем помещаются священные сосуды с хлебом и вином во время пения Херувимской песни после Великого входа. И именно находясь на нем, хлеб и вино прелагаются Духом Святым.
Однако, вероятно, далеко не всегда антиминс был обязателен для служения литургии в храме на престоле, освященном архиереем. И в самом деле, это только вместопрестолие. В 1675 году на Московском Соборе было установлено обязательно иметь антиминс на каждом престоле, даже освященном архиереем. Из этого можно сделать вывод, что прежде, до 1675 года, на престоле, который был освящен архиереем, иметь антиминс было не обязательно. Значит, литургия на престоле, если он освящен архиереем, могла совершаться и без антиминса. И вместе с тем мы с вами знаем, что антиминс появился уже в первые века истории Церкви нашей, но, подчеркиваю, именно как вместопрестолие, то есть он был необходим в тех случаях, когда литургия совершалась где-то в тайном месте, не в храме, не на специально освященном для этого престоле. Антиминс как плат, заменяющий престол, – это свидетельство исповеднического и мученического пути Церкви нашей, дошедшее до нас от ее первых веков, когда у христиан еще не было постоянных храмов, когда они были вынуждены искать тайные места для того, чтобы собраться там и вместе совершить таинство Евхаристии.
И когда с этой точки зрения посмотришь на святой антиминс, понимаешь, что Евхаристия – это таинство собрания, как любил говорить отец Александр Шмеман. Что нужно для того, чтобы была совершена Божественная литургия? Когда открываешь учебники (и в этом смысле не исключением будет даже замечательная книга отца Киприана [Керна] «Евхаристия»), там говорится о том, что для этого нужен правильно посвященный священник, для этого нужен храм, для этого нужны хлеб и вино (говорится даже о качестве вина, необходимом для совершения таинства Евхаристии). Но нигде не говорится об одном: для этого нужна община. Вне общины, вне духовной семьи, вне собрания Евхаристия совершена быть не может. Это чрезвычайно важно, об этом необходимо помнить. Поэтому и появляется антиминс, который можно перенести. Престол не перенесешь, он раз и навсегда поставлен в этом месте. А этот плат можно спрятать в тайнике и затем в то место, где тайно соберется община, можно его принести и на нем служить Божественную литургию. Подчеркиваю, в отличие от нас с вами христиане первых веков прекрасно понимали, что Евхаристия – это таинство, которое совершает вся община вместе, все без исключения: едиными устами и единым сердцем. Причем, если мы с вами откроем Служебник и внимательно прочитаем все тексты, касающиеся литургии в самом ее чине (в литургии Василия Великого и в литургии Иоанна Златоуста тоже), то мы увидим, что во время каждой литургии без исключения священник, когда читает молитвы, составленные для этого чина, именно это и исповедует: литургия есть таинство собрания, таинство, которое может совершить только вся община, когда она собрана вместе.
На каждом антиминсе обязательно изображается Снятие Спасителя с Креста и Положение Его в гробные пелены. И не случайно, наверное, поэтому апостол Павел говорит в Первом послании к Коринфянам, 11-я глава, 26-й стих: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет». Таким образом, Евхаристия есть не только наше включение в Тайную Вечерю, но наше возвещение смерти Спасителя и Его Воскресения. Поэтому после Великого входа, когда Святые Дары – хлеб, на дискосе лежащий, и вино в Чаше – переносятся на престол и ставятся на антиминс, священник читает тропарь: «Благообразный Иосиф, с древа снем (сняв) Пречистое Тело Твое, плащаницею чистою обвив и благоуханьми во гробе нове покрыв, положи». И затем другой тропарь: «Во гробе плотски, во аде же с душею яко Бог…» Во гробе плотски… Значит, именно положение во гроб мы вспоминаем в этот момент. И еще один тропарь: «Яко живоносец, яко рая краснейший, воистину и чертога всякао царскаго показася светлейший, Христе, гроб Твой, источник нашего воскресения». Твой светлейший гроб – источник нашего воскрешения. Так вспоминается в таинстве Евхаристии положение Спасителя во гроб.
Таким образом, антиминс напоминает нам о той самой плащанице, в которую было завернуто Тело Иисуса. И поэтому у христиан западного, латинского обряда антиминс называется словом corporale, то есть то, во что заворачивают тело. В нашем же Требнике нет чина освящения антиминса, но зато есть чин освящения илитона – того, обычно красного, шелкового плата, в который заворачивается антиминс. Илитон в молитвах этого чина уподобляется плащанице, в которую было завернуто Тело Иисуса. Здесь Требник снова возвращает нас к положению во гроб. Таинство Евхаристии – это и снятие с Креста, и положение во гроб, и погребение Спасителя. Таким образом, здесь, в этом Таинстве, мы каким-то непостижимым для нас образом соединяемся с Иисусом не только на Его Тайной Вечере, но и в Его смерти, и в Его Воскресении. «Сие есть Тело Мое, – говорит Спаситель, и прибавляет: – за вас ломимое. Сия есть Кровь Моя нового завета, которая за вас и за многих изливается». Мы причащаемся не просто Тела и Крови Христа Спасителя, но Тела, которое за нас предается на смерть. Вот что такое – Тело, которое мы вкушаем в святом Причащении. И Кровь Спасителя – это не просто Его кровь, но Кровь, которая проливается за нас и за многих во оставление грехов. В таинстве Евхаристии мы соединяемся со Христом в Его смерти и в Его Воскресении.
И здесь очень важно понять и почувствовать, что литургия не изображает и не повторяет Тайную Вечерю, литургия не изображает смерть и Воскресение Христово. Литургия даже не напоминает нам о них, а именно включает нас в Тайную Вечерю и являет нам Его смерть и Его Воскресение. Александр Шмеман постоянно подчеркивает, что литургия ничего не изображает: она являет нам Его смерть, она являет нам Его Воскресение. Литургия, таким образом, – это не Божий театр, в котором при помощи символических действий воспроизводится история смерти и Воскресения Христова, история Его Тайной Вечери и т. д. Литургия – это что-то абсолютно непостижимое умом. Она ничего не изображает и не повторяет; она являет. Она включает нас в Тайную Вечерю и являет нам Царствие Божие.
И не случайно поэтому ее торжественная часть начинается словами: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь». Что значит «благословить Царство»? Это значит признать и исповедать его как высшую и последнюю ценность, как главное в нашей жизни. И поэтому мы исповедуем Царство «ныне и присно и во веки веков». И вся община без исключения восклицает на это свое «аминь»: «да, так есть и так будет». И беда наша, наверное, заключается еще и в том, что в сегодняшней церковной жизни не вся община, а только певчие на клиросе (и далеко не всегда эти певчие – участники литургии, иногда это просто специально приглашенные в хор артисты) восклицают это «аминь». Ведь это наше с вами «аминь», «аминь» всей нашей общины, всей без исключения: да, так есть и так будет! Есть очень хороший обычай в Украине, когда поет весь храм. У греков так тоже бывает, что поют не певчие, а весь храм, все до единого.
Как-то я был в греческом храме в Париже, и старый, почтенный и очень мудрый настоятель перед началом службы передо мной извинился и сказал: «Наверное, вам будет трудно участвовать в нашей литургии». Я не понял, почему. Служба началась. Надтреснутым своим старческим голосом он произнес: «Благословенно Царство…» – и все, кто находился в храме, человек триста как минимум парижских греков воскликнули «аминь», и на каждое из прошений, которые он тихим своим голосом возглашал: «Миром Господу помолимся», – они отвечали «Господи помилуй» все вместе. В храме не было ни одного человека, который бы не пел. Ну, разумеется, далеко не у всех молящихся был музыкальный слух, далеко не все умели петь. Разумеется, в этом хоре не было регента, и поэтому действительно первые десять минут вынести эти песнопения, вынести эти восклицания «Господи, помилуй» и «аминь» в конце, после возгласа, мне было трудно. Но как только эти первые десять минут прошли, я понял, в какой удивительной литургии я сегодня принимаю участие. Я понял, что эта литургия – подлинное торжество веры, подлинное наше включение в мистическую жизнь Церкви, в Тайную Вечерю Христову и в тайну смерти Господа, в тайну Его Воскресения.
Да, мы привыкли участвовать в чинных богослужениях, где поются достаточно сложные и прекрасные песнопения. И много есть в песнопениях церковных такого, что очень важно для слуха верующего человека, что пробуждает в нас молитвенный дух, что умиляет нас и восхищает не в переносном даже, а в прямом смысле этого глагола – поднимает нас на небо. Потому что литургия – это таинство, в котором мы с вами становимся гражданами не простого царства, а Царства Небесного. Поэтому богослужебные песнопения для нас не просто очень дороги как память о вере наших предков – нет, они нужны нам для пробуждения нашей собственной веры. Но, с другой стороны, когда поет весь храм, все вместе, все до единого, это делает литургию совершенно особенной, абсолютно ни с чем не сравнимой, это делает литургию уже не простой [службой] в церковном смысле, а подлинным таинством, где всё непонятно и всё удивительно прекрасно. И действительно, через участие в такой литургии становишься другим, делаешь шаг в то Царство Небесное, которое нам уже даровано, которое среди нас уже присутствует, уже живет своей жизнью, но которого мы с вами упорно не замечаем. Вот почему нам всем вместе надо думать о том, как мы можем участвовать в литургии, как мы можем не вслушиваться в то «аминь», которое поют певчие на клиросе, а сами все вместе возглашать это древнее слово, которое, повторяю, означает: «да, так есть и так будет».