И вот если мы это с вами будем помнить – об уникальности каждого, о бесценности каждой личности, тогда нам с вами будет несколько легче общаться друг с другом. И, наверное, очень важно, когда мы общаемся с людьми, не делить их на верующих и неверующих. Это по-настоящему очень важно, нужно, необходимо.
Почему у нас иногда изображают Бога Отца? Почему мы из Ветхого Завета взяли правила о женской нечистоте?
Первое. Конечно, Бога Отца изображать нельзя. Об этом прямо говорит нам евангелист Иоанн на первой странице своего Евангелия: «Бога не видел никто никогда» (1: 18). Но уж по традиции, если эти иконы были когда-то написаны, они сохраняются в церкви просто из любви и уважения к тем, кто их когда-то написал, кто перед ними когда-то молился. Но новые такие иконы писать не следует. Очень часто бывает над алтарем в храме изображен Бог Отец. И то же самое: не надо, наверное, делать такую роспись заново, если храм заново расписывается. Но сбивать ее – это тоже кощунство, это тоже вандализм. Тем более, кто-то в нее вложил свою любовь. Значит, просто мы должны быть щедрее к нашим предшественникам, не осуждать их за то, что они сделали, сохранять то, что они сделали.
Почему мы берем какие-то ритуальные моменты из Ветхого Завета и сохраняем их? Я думаю, потому что мы еще далеко не все переросли ветхозаветные времена. Нам всё время хочется жить под властью Закона. Нам очень часто бывает трудно справиться с той свободой, которую нам даровал Господь, и поэтому мы хотим вернуться под иго Закона.
Раз я живу с неверующим мужем, а Церковь не разрешает венчаться с неверующим, то получается, что я живу в блуде?
Ну почему? Апостол прямо пишет: жена верующая освящает мужа неверующего (ср. 1 Кор 7: 14). Значит, блуд начинается там, где начинается неверность, измена, ложь, предательство – вот там начинается блуд. Надо принять и понять, чту пишет апостол: что брак между христианином и нехристианкой или, наоборот, христианкой и нехристианином возможен, он разрешен нам Священным Писанием и Преданием древнейшей Церкви нашей. Но, естественно, такой брак не венчается. Пребывая в нем, супруга-христианка (или супруг-христианин) как бы в одностороннем порядке дает обеты на исповеди. Вы можете перед Крестом и Евангелием дать обеты по отношению к своему неверующему супругу, пообещать Господу верность, пообещать Господу быть верной женой. Это замечательно, это прекрасно!
На самом деле, повторяю, ни в какие законы реальная жизнь вместиться не может. И святые апостолы это прекрасно понимали. Потому что, в отличие от многих из нас, они жили действительно в реальном мире, среди реальных людей, среди реальных проблем, умели решать эти проблемы. Церковь, которую Духом Святым созидали апостолы, – это была Церковь, которая помогала человеку ориентироваться в реальной жизни, а не уводила его из этой реальной жизни в мир мечты. А нам иногда все-таки хочется жить в таком сконструированном мире – мире мечты, в мире, где всё так чинно, красиво, правильно, но где жизни не хватает. Поэтому давайте больше прислушиваться к тому, чту нам говорят апостолы, больше прислушиваться к опыту древней Церкви и меньше прислушиваться ко всяким сомнительным нововведениям, которых сейчас очень много и которые связаны именно с тем, что нам, людям, хочется схематизировать жизнь, нам ее хочется упростить.
Может быть, это происходит оттого, что мы живем в век техники. Все-таки любая машина проще, чем живой организм, в машине всё ясно, в машине не может быть неопределенности. А в жизни есть вещи, которые так просто не объяснишь, так просто не поймешь. Жизнь богаче и сложнее любой схемы. Такой жизнь создал Бог. А всё, что изобретается человеком, изобретается по схеме, там всё ясно: для чего, почему и из чего делается. И нам, людям, которые в XX веке каждое мгновение своей жизни сталкиваются с разными приборами, механизмами и прочими предметами, сделанными руками человека, хочется всё, что нас окружает, тоже довести до схемы, до инструкции, которая прилагается к любому утюгу или чайнику. Но жизнь не телевизор, не радиоприемник и не кофеварка – жизнь много богаче, много пестрее, много непонятнее. И поэтому в нашей жизни главное не схема; главное – просто быть честным. Быть честным перед Богом, быть честным перед людьми. Вот это в жизни главное. Мне кажется, что та молитва, обращенная к Христу Спасителю во время литургии, о которой мы с вами сегодня говорим, именно на это нас и ориентирует. И человеческое присутствие Христово среди нас тоже нас ориентирует на то, что не надо пытаться в жизни всё объяснить, а надо просто жить, но быть при этом честным и открытым людям.
Если мы сознаём, что мы грешны и слабы, что мы не знаем жизни Божией, то, может, надо обратиться к тому наследию, которое мы уже имеем?
Разумеется, мы должны пользоваться тем, чту нам оставили наши предшественники: в равной степени и святоотеческим наследием, и наследием философов, филологов, историков, и наследием математиков, физиков, химиков, биологов. Потому что, в конце концов, все науки, которые изучают мир, вселенную, одновременно изучают и Бога и творение Его. Раз всё Богом сотворено, значит, любая наука тоже, изучая творение, прикасается к Богу. И зоолог, изучая животный мир, открывает для себя Творца. И ботаник, изучая растения, открывает для себя волю Творца. Поэтому любая наука в какой-то момент сталкивает нас с Богом. Неслучайно поэтому среди больших ученых так много верующих людей. Но только очень важно помнить и то, что ни в коем случае нельзя из какой-то науки отдельно выхватывать какие-то положения, цитаты. И так же опасно из святоотеческого наследия вытаскивать отдельные цитаты и ими оперировать, превращая святоотеческое наследие в сборник цитат. Это очень опасно. Надо прежде всего понять то, чту нам хочет сказать тот или иной церковный писатель, а не просто вырывать из его текста отдельные цитаты, как очень часто делаем мы сегодня, как делали мы и в XIX, и в XVIII веке. Патрология – совершенно особая наука, задача которой – понять, чту хочет сказать тот или иной церковный писатель, понять главное направление его мысли, дух его творений. Но, повторяю, это самая настоящая, очень серьезная и трудная наука. А так просто ограничиваться отдельными цитатами из Святых Отцов – это не значит жить в Церкви Отцов.
В одной из своих передач вы говорили, что в «Добротолюбии» можно встретить весьма сомнительные, с точки зрения богословия, утверждения. Скажите, пожалуйста, конкретно, какие именно это утверждения?
Я постараюсь привести один очень маленький и очень краткий пример. В основном эти египетские монахи, сочинения которых составили «Добротолюбие», ориентируют человека на жизнь вне общества, на жизнь в уединении, на уход от общества, на уход от реальности, на смерть при жизни, тогда как Господь ориентирует нас на жизнь среди людей. Что нам говорит Господь устами апостола-евангелиста Иоанна Богослова? Если ты говоришь, что любишь Бога, а брата своего ненавидишь, значит, ты лжешь. Потому что как ты можешь любить Бога, Которого не видишь, если ненавидишь брата своего, которого видишь? (Ср. 1 Ин 4: 20.) К чему нас призывает Господь и в Нагорной проповеди, и устами Своих апостолов? Творить добро, носить бремена друг друга, помогать друг другу, не только себе угождать. А очень часто тексты «Добротолюбия» призывают нас к уходу из реальности, к уходу в пустыню, к необщению с людьми. У очень многих отцов «Добротолюбия» доминирует такая мысль, что общение с людьми – это только источник для греха. Меньше общайся с людьми, потому что это тебя ведет ко греху, это тебя толкает на грех. Старайся быть наедине с самим собой и Богом; уходи от людей, беги от людей. Вот такая чисто египетская аскетическая мысль, не вполне православная. На самом деле наше христианство, наше православие должно быть православием, реально преобразующим жизнь: не только нашу, но и жизнь людей вокруг нас.
Литургия. Великий вход
В прошлый вторник мы говорили с вами о Херувимской песни – о том моменте во время Божественной литургии, когда на клиросе поется Херувимская; священник в это время, стоя перед престолом с воздетыми руками, трижды читает Херувимскую песнь, потом выходит Царскими вратами на амвон, говорит, обращаясь к народу Божьему: «Простите и благословите, братья и сестры», – и отходит к жертвеннику. Священник поминает живых и усопших, поминает всех тех, о ком сегодня молится евхаристическое собрание: со словами «Помяни, Господи» вынимает частицы из просфор, а затем, выходя северными вратами на амвон перед Царскими вратами, возглашает: «Великого господина и отца нашего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, преосвященных митрополитов, архиепископов, епископов, весь священнический и иноческий чин, вас и всех православных христиан, всех болящих и страждущих да помянет Господь Бог во Царствии Своем».
Что такое «помянет Господь»? Что значат эти слова: «Помяни, Господи»? Ведь ясно, что Бог нас никогда не забывает. Поэтому в этом выражении речь идет не совсем о том, что кажется на первый взгляд. Давайте вдумаемся, чту значит помянуть, вспомнить. Вспомнить – это антоним слова «забыть». Если мы о ком-то забываем, то этот человек как бы вываливается из нашей памяти, проваливается в небытие. Помните, как в последних стихах Державина?
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
Так вот, если я о ком-то забываю, то этот человек проваливается в пропасть забвенья, рвется моя с ним связь. Если я забыл о моем друге, связь между мною и им порвалась. И когда я вспоминаю о нем, эта связь восстанавливается. Значит, когда мы говорим «Помяни, Господи», мы просим Бога восстановить связь между нами и тем, кого поминаем. Когда мы поминаем святого, мы просим Бога восстановить связь между нами и поминаемым святым. Мы с вами живем в мире, где все связи разорваны, живем в мире, в котором мы все забываем друг о друге, где от былого его единства очень мало что осталось. И вот мы просим Бога во время литургии, перед началом самого таинства Евхаристии, восстановить эти связи, восстановить единство Церкви, восстановить единство мира, почувствовать, что мы все вместе, что первое название Церкви нашей, о котором говорится в Деяниях апостольских, именно и было – «вместе». Все были тогда вместе. Итак, через это поминовение тех, о ком мы вспоминаем у жертвенника – живых и усопших, – через поминовение на амвоне Патриарха и всей Церкви мы просим Бога восстановить разорванные связи, восстановить разрушенное единство Церкви, единство между всеми нами. И Бог восстанавливает это единство. Бог вырывает из пропасти забвения нас друг для друга и вновь нас делает родными, и близкими, и так необходимо нужными друг другу.