Однажды, вначале еще, я пожаловалась на свое одиночество здесь, в храме, и он, уже на ходу или, вернее, на лету, воздев руки к небу, в своем холерическом темпераменте утешил: «Мы же, Света, связаны духовно!» И это было для меня новым толчком к размышлению именно о духовной компоненте христианства, о сердцевине нашей церковной связи, то есть – о Господе Иисусе Христе.
Как-то в Великую пятницу он обмолвился, что это для него особая служба (Царские часы) и что он не знает, почему многие недооценивают пятничную службу. Когда у меня появилась возможность, я уже не пропускала литургию в пятницу. Каждое слово проповеди хотелось запомнить. Я спросила отца Георгия, можно ли записывать, и тогда появился в руках диктофон. Три-четыре человека рядом тоже записывали, ну так – для личного воспроизведения дома.
Однажды я, пропустив лекцию на Раушской[54], попросила ее у прихожанки – переписать, и она мне принесла с кассетой общую тетрадь, в которую уже расшифровала это слово. Листаю и поражаюсь: ровным почерком исписанные страницы с указанием даты, места, номера кассеты для каждой проповеди или выступления. Тетрадей таких уже было более десятка. Я, со своим журналистским рефлексом (был такой ракурс в моей биографии), ощутила клад в своих руках и побежала к отцу Георгию: «Посмотрите, какую работу делает Нина Александровна Савостьянова, это же надо вводить в компьютер!» – «Да-а, – протянул отец Георгий, – надо подумать, как сделать». Я с некоторым, наверное, нахальством говорю: «Не надо вам думать! Если вы благословите, я начну это делать!» Тетради эти начались с 2000 года, и я продолжаю вводить в компьютер, сейчас это уже 22-я тетрадь.
Это некоторое обоснование, почему я тоже решилась говорить. Пересказывать проповеди, конечно, не нужно. Но так как я ими за много лет уже как бы «прошита», как и проповедями отца Александра [Меня], которые мне тоже посчастливилось расшифровывать, то я осмеливаюсь говорить об их духовном влиянии на себя и моих ближайших сомолитвенников. И тут мне хочется рассказать о значении для нас именно пятничной литургии, или обедни, как любил ее называть отец Георгий. Это не противопоставление службам других дней; но в пятницу был какой-то свой климат, когда нет воскресного многолюдья и священник всех видит и знает не только визуально, но по именам и по разным семейным и рабочим ситуациям, приносимым на исповедь.
С течением лет мы все, вместе с отцом Георгием, стали ощущать себя единой семьей. Он не раз это подчеркивал. Для него мы были не просто сомолитвенники, но «каждый и каждая». Прихожане, которые работают, старались освобождать пятничное утро для того, чтобы начать его с литургии. И мы не просто участвовали, но, смею сказать, сослужили священнику. Старались прийти в храм до его появления, чтобы быть на входных молитвах священника перед алтарем. Когда болезнь уже одолевала его, мы, встречая его в притворе или в приделе, подмечали, в каком он состоянии: средне себя чувствует (как он говорил) или еле идет; в этом случае не надо осаждать его со всех сторон, прося благословения, потому что он буквально волочит ноги и, кажется, не видит никого – только бы до алтаря добраться. Но видел! Во взглядах ловил сочувствие, и потом говорил и писал, что ему легче служить, когда он видит много знакомых лиц, когда он чувствует «молитвенное единение, которое держит его». Как, в большинстве случаев, он оживал к концу службы, загорался в проповеди! Как он горячо говорил: «Братья и сестры, христианство – не набор установлений, оно не в том, чтобы приходить на службы, ставить свечи и т. д., христианство – это богообщение, наша личная встреча со Христом! Встретиться с Богом лично дает возможность только одна религия – христианство, через Боговоплощение Иисуса Христа. Помогает нам в этом Евангелие, которым Сам Бог говорит с нами. Поэтому, братья и сестры, не расставайтесь с Евангелием! Сейчас есть карманные издания, которые можно носить в сумочке».
Не слышать этот горячий призыв было просто невозможно. Поэтому, как мне кажется, отец Георгий «имеющих уши» приводил к Евангелию, к ежедневной потребности обращаться к тексту, искать ответы на любые ситуации именно в нем. «Держитесь за Христа! Сила Божья совершается в немощи!» И это он являл нам своим примером и говорил: «Когда совсем нет сил, ползите в храм. Потому что именно здесь, в причащении Святых Христовых Таин, происходит эта встреча с Господом, когда, открывая сердце навстречу Христу, мы получаем благодать». Когда ему приходилось отпевать, особенно тех, кого он лично знал, он говорил: «Да, братья и сестры, очень тяжело расставаться, но надо постараться, чтобы наши слёзы перетекли в молитву, стали молитвой». Он сам горел этой открытостью Святому Духу во время евхаристического канона: «Ниспосли Духа Твоего Святаго…» – взывал он, и Дух Святой, казалось, реял над ним.
Отец Георгий всегда напоминал, что каждая наша литургия – это та же Тайная Вечеря Христова, что мы участвуем не в какой-то отдельной литургии в конкретном храме, а что Сам Христос собрал нас на вечерю, на обедню как Своих учеников и что мы становимся апостолами, которым надлежит нести Божью благодать в мир, светить во тьме. Он призывал нас не опаздывать на литургию, а к моменту «Благословенно Царство» быть в храме, чтобы на этот возглас отвечать: «Аминь!» Для него это каждый раз был праздник, как первая литургия в жизни, и он напоминал, что она может быть и последней, и хотел, чтобы и мы это понимали и чувствовали, а не забегали в храм посреди службы и привычно подходили к Святой Чаше.
И еще хочется сказать, как он учил относиться к исповеди. Он повторял, что настоящая исповедь на самом деле может быть раз-два в жизни, когда осознание своей греховности переворачивает нашу жизнь, делает ее невозможной без участия в ней Господа Иисуса Христа. Отец Георгий приводил примеры настоящей, насущной исповеди. А то, с чем мы приходим обычно на исповедь, это, скорее, потребность в духовной беседе со священником, поиск совета в каких-то жизненных проблемах. Это тоже необходимо, но священник, говорил отец Георгий, далеко не всегда может дать какой-то совет. Чаще у людей проблемы медицинские, или психологические, или педагогические, и можно даже не быть христианином, чтобы их разрешить. Но мы упорно идем с этими проблемами к аналою, навешивая их на священника, создаем дикие очереди, чтобы пожаловаться на невестку, на ближнего, на раздражение и т. д.
Однажды отец Георгий зашел в храм вечером в пятницу, сам уже не исповедуя в эти вечера, как раньше, и увидел, сколько людей сидит на исповедь к настоятелю. Час был уже поздний. В ближайшую встречу с прихожанами он просто разразился гневом: «Что вы делаете, братья и сестры?! Как можно не понимать, что у нас с вами один отец Александр и что нельзя терзать его столько часов подряд?!» В другой раз, когда хвост не иссякал, он сказал: «Братья и сестры, исповедуйтесь друг другу! Но беда в том, что многие из вас не умеют, не способны хранить тайну другого или другой. Неужели, если мне нужно в чем-то покаяться, что-то сказать Богу, я не могу позвонить Евгению Борисовичу Рашковскому и поведать ему о том, зная, что это не будет ничьим достоянием?!» Но мы, как оглохшие, бежали к нему с любыми проблемами. Конечно, многих он знал лично, участвовал в сложных обстоятельствах и советом, и словами утешения, и направлением к врачу, потому что сам был и психологом, и мистиком, видящим гораздо больше тех, кого опекал.
В этой связи отношений между прихожанами и священником хочется сказать еще об одной стороне пастырского служения нашего отца Георгия. Он был настоящим поводырем своих овец. И дело, мне кажется, не только в его блестящей памяти на имена. Благодаря ему между прихожанами, до того друг с другом не знакомыми, установились горизонтальные связи. «Каждый и каждая» вписались в какой-то горизонтальный круг, где человек, даже если живет один, уже не боится остаться одиноким, заброшенным. Отец Георгий не раз говорил, что теперь, если кто-то пропадал из поля его зрения, он знает, у кого о ком можно спросить. Как-то, уже после проповеди, давая крест, он вдруг, оглядев присутствующих, начал считать, сколько же перед ним уже приходских семей и кто даже в четырех поколениях представлен, и стал называть всех по именам, в том числе отсутствующих членов семей. Но среди нас стояли и одиночки. И вдруг отец Георгий говорит: «А вот Нина Александровна обрела здесь новую жизнь». И, обращаясь к ней: «Нина Александровна, у вас есть я и Света». То есть не только призывал нас к сплочению в единую семью Христову, но способствовал этому своим вниманием к каждому и каждой, рассказывая всем стоящим о других прихожанах. И так, узнавая по цепочке друг друга, мы открыли много удивительных связей друг через друга и продолжаем открывать. Можно составить родословное древо общины. Он говорил и писал, что его очень поддерживает молитвенное единение с нами, прихожанами. Особым праздником был для нас день 1 января, когда не так уж много бывало народу на литургии, но и никто посторонний не забредал после новогодней ночи. Он говорил: «Вот какой день нужно использовать для объединения россиян: все идут, друг с другом здороваются, все такие добрые». И наш новый год начинался с этого утра.
Особый жанр устного творчества, если так можно сказать, представляли воскресные пастырские беседы. По окончании вечерни с акафистом он выходил на амвон и предлагал: «Ну, давайте, братья и сестры, поставим стульчики, и я постараюсь ответить на ваши вопросы». Каких только вопросов не задавали! Часто нам не хватало заготовленных для записи кассет. Беседы эти тоже все расшифрованы, их много. Несколько лет назад, когда их было введено достаточное количество и можно было подготовить сборник, мы стали просить отца Георгия сделать это. Он уже болел, не было времени и сил, и он уходил от этого, отшучиваясь: «Это уже после меня». Но он с интересом отнесся к пробной верстке нескольких таких бесед и благословение на дальнейшую работу с ними для будущего читателя на обложке написал.