— Товарищи, разве вы не слышите звонок, вы на уроки опаздываете…
— У меня «окно».
— Тогда, пожалуйста, займите десятый класс, у них учительница заболела.
— А что с ними делать?
— Придумайте что-нибудь. Товарищи, поторопитесь…
И мы расходимся по этажам, держа под мышками классные журналы, неся кипу тетрадей для контрольных работ.
— Входите, ребята, в класс, быстро, быстро, у нас не хватит времени!
И приступаем к уроку.
49. От какой славы нам уйти
И наша напуганность перед вышестоящим начальством вдруг куда-то улетучивается, и мы превращаемся в авторитаров. Партия, правительство, вся идеология держат нас в крепких руках, иначе не было бы в стране дисциплины и порядка. Значит, мы тоже со своей стороны должны начальствовать над детьми, особенно на уроках, иначе не будет порядка в классе и дети перестанут учиться. Нас назвали главными фигурами процесса обучения, и надо оправдать это высокое звание. Мы авторитары, но проявление авторитаризма имеет множество конкретных форм, мы их сами изобретаем, создавая себе авторитет, и как можно более высокий. Авторитарными мы сами себя называть не будем. У нас ведь цели гуманные, хотим, чтобы наши ученики стали хорошими людьми, образованными, воспитанными. Что же делать, если придется быть строгими, требовательными! Это нужно их будущему. Так что, если мы и есть авторитарные учителя, значит, так и надо. Из чего же наш авторитет складывается?
Требовательность, строгость, знание предмета — будь верным этим принципам, не ошибешься, пройдет слава о твоем авторитете среди учеников, среди родителей, ну и, конечно, среди твоих коллег. Собьешься хоть с одного этого принципа, авторитет твой станет шатким, в общем, не совсем высоким.
Помню, как я вошел на урок, оглядываю класс. Вызываю «самого сильного». Начну с него, думаю про себя, дети сразу должны понять, что я строгий и требовательный. Начинай, говорю. Мальчик рассказывает уверенно, отвечает на мои вопросы, но я чего-то допытываюсь и объявляю: «Три». Дай дневник!» Дети так и ахнули. Мальчик онемел. А я нахмурился, смотрю на детей, ищу другого, чтобы утвердить свой авторитет строгого учителя на первых же уроках. Мертвая тишина в классе, слышно только, как бьются сердца детей. Ну как, учитель, нравится ли тебе, когда обхватывает тебя на уроке мертвая тишина, пропитанная предчувствием беды и надеждой спасения и нарушаемая лишь тревожными стуками сердец твоих учеников? Ублажает ли она твое учительское самосознание? Тишина, никто не посмеет нарушить ее, кроме тебя самого, и ты оглядываешь класс: кого еще?
Ой-ой, он очень строгий, говорят о тебе все — дети, родители, коллеги, он требовательный, но зато досконально знает предмет, объясняет материал с предельной ясностью, так что и дураку станет понятно, только посмей не выполнить задания, пропустить урок, развлечься на уроке чем-то — он этого не простит. Такая твоя характеристика передается из уст в уста, в школе тебя будут знать все — и те, для которых ты уже есть учитель, и те, для которых ты станешь учителем. Могут еще сказать о тебе, что ты хотя и строгий и требовательный, но все же неплохой человек.
Нет, я лично не выдержал бы такой славы. Но в учительской практике до сих пор вижу, как учителя утверждают в школе свой авторитет именно на началах требовательности, строгости и знания предмета. Хотя нередки случаи, когда учителя свое не такое уж глубокое знание предмета, не такое уж мастерское владение методикой объяснения компенсируют ужесточением своей строгости и требовательности. А на этой почве развиваются такие учительские пороки, как грубость, тенденциозность, жестокость.
Давайте, уважаемые учителя, обсудим такой факт.
Я помню, как однажды мама третьеклассницы Дали передала мне ее тетрадь для домашних заданий. Она со слезами на глазах рассказала мне, что девочка отказывается ходить в школу к Ииучительнице, и попросила помощи. Что же в этой тетради мы обнаруживаем?
Вот что пишет девочка на первой же странице между заданиями от 3 и 9 марта.
«Ия-учительница!
Я не могу забыть, как вы меня наказали. А я не была виновата. Я не брала куртку. Вы мне не поверили и ударили. Меня еще никто не бил по лицу. Вас же я запомню. Я вам больше не верю, потому что вы плохой человек».
Вот и все содержание письма.
Допустим, что это письмо обращено к вам. Каждый из вас есть учитель маленькой Дали, которая объявляет вам недоверие. Как бы вы поступили, дорогие учителя, прочитав это письмо?
Я не о том спрашиваю, как нужно учителю в подобных случаях вести себя. Учителя редко поступают так, как рассуждают, они редко следуют призывам Песталоцци и Гогебашвили, Корчака и Сухомлинского, хотя любят ссылаться на них в своих докладах для методических объединений. Я спрашиваю: как вы поступили бы в действительности, если ваша ученица III класса написала бы вам в тетради это письмо, как оно подействовало бы на вас? Стало бы вам стыдно перед девочкой, пришли ли бы вы к ней со слезами на глазах и попросили бы у нее прощения? Она ведь собирается запомнить на всю жизнь, какой вы плохой человек! Вас, должно быть, потрясет такое откровение девочки, вы должны поспешить очистить свою душу, свою педагогическую совесть перед девочкой. Однако если до сих пор вы ни разу не пережили душевную боль за вашу вину перед своими учениками, за допущенные перед ними ошибки, то вы и на этот раз вряд ли признались бы ей в своей бестактности по отношению к ней и раскаялись бы за случившееся. Нет, Ия-учительница не соизволила извиниться перед ребенком, сказать ей: «Прости, ты моя добрая, ты моя хорошая… Не буду, ей Богу, не буду больше так себя вести… Да еще спасибо тебе, что так честно разоблачила меня, разбудила мою педагогическую совесть!..»
Как же Ия-учительница поступила?
Она возненавидела девочку. Спустя несколько дней она с позорной каллиграфией, подчеркивающей неуважение к девочке, большими буквами записала ей в тетради: «Не выполнила домашнее задание! 11.03.88 г.» Разве нужно гадать, что этим она преподнесла самой девочке и ее родителям грозный подарок? Она не затруднила себя разобраться, почему же ученица третьего класса не выполнила отупляющее ум задание — списывание из книги. А она не выполнила потому, что объявила учительнице протест за ее непедагогическое поведение. Ия-учительница, разумеется, осознает отношение к ней девочки и объявляет ей войну: мстит, высмеивает, грозит. И как будто все это так, как будто письма-протеста девочки не существует, как будто она его и в глаза не видела. Вот и прекратила девочка ходить в школу.
Как вы думаете, дорогие учителя, надо ли было родителям ломать девочку, заставляя ее вернуться в класс и самой извиниться перед ней? Ведь обычно так завершается всякий конфликт между ребенком и учителем. Кто должен победить в конфликте? Обязательно учитель, он всегда прав, он прав даже тогда, когда все знают, что он не прав. И такой исход конфликта принято считать воспитательной мерой, то есть мерой, которая заставляет ребенка хорошо знать и помнить, что сопротивляться взрослым не имеет смысла, лучше быть послушным, покладистым, предупредительным. Он должен знать еще, что нельзя, неэтично нагрубить учителю в ответ на его грубость, уличить его в незнании, в несправедливости, в предвзятости. Допустишь такое — значит, проявишь невоспитанность, а учитель, конечно, прав, он ведь ради тебя старается! Невозможно оправдать такую, с позволения сказать, воспитательную тактику. Учитель удовлетворяет свою страсть к авторитаризму, раздувает свой фальшивый авторитет «непогрешимого святого».
Мы должны преклоняться перед такими детьми, как маленькая Дали, за то, что они помогают нам, учителям, взрослым, тоже расти и очеловечивать свою природу. Нам нельзя мстить нашим ученикам, нам нужно научиться учиться у них, воспитывать в себе нужного для них воспитателя.
Убежала маленькая Дали от Ии-учительницы, перевели ее в другую школу, где она сразу обнаружила разносторонние способности. А тетрадь девочки доказывает еще, как ее учительница тренирует своих учеников-третьеклассников в отуплении ума и способностей, давая им задания на списывание текстов из книги, на письмо ответов на вопросы, на бессмысленную переделку предложений. И это тоже проявление учительского авторитаризма.
Я верю, милые мои учителя, вы не оправдываете поведение Ии-учительницы, но верю и в то, что вам пришлось бы не по душе извиняться перед своими учениками, тем более перед младшими школьниками. Как бы вы на словах ни говорили: «Ну почему же, все будет зависеть от обстоятельств!» — все равно, редко кто из вас совершал такие «героические» поступки. Иначе, что же вам мешало это сделать? Ведь поводов и причин была уйма! Что же мешает быть нравственным, честным перед своими учениками другим учителям, опытным и неопытным, допускающим каждый день педагогические оплошности? Однако авторитаризм учителя есть не что иное, как слепота его педагогической совести, глухота его сердца и немота его педагогического ума.
50. Дайте учителю возможность гордиться
Давайте лучше попытаемся оправдать, хотя бы частично, наш авторитаризм, обращаясь опять-таки к главным источникам наших бед. Мы давно осознали это, но не осмеливались говорить о нем вслух: мы, учителя, — обманутый слой общества. Когда еще были сказаны — да еще кем! — слова, ставшие рефреном нашей праздничной жизни: «Народный учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял, и не стоит, и не может стоять в буржуазном обществе». И учительство ждало терпеливо, когда же настанет это желанное время, чтобы возгордиться за свое общество, за свою партию, за правительство, которым оно служило.
Учитель должен иметь право гордиться тем, что его уважают, ценят, выделяют среди других — он же Учитель! Ордена, медали, звания тоже хороши, но тогда, когда не вы сами заставляете руководство оглянуться на вас, заметить, оценить ваш труд, а когда замечают вас еще до того, как вы сами это осознаете, приглашают и говорят вам: «Дорогой наш Учитель! Великий Вы человек! Разрешите присвоить Вам звание, наградить Вас ор