ах — в состоянии восторженного изнеможения. Однажды мул сбросил Гидеона в море. Он подозревал, что его подтолкнул Гигантис. А один из молодых офицеров связи заявил, что видел русалку, после чего бросился за ней вплавь в сторону Малой Азии, призывая ее остановиться и хотя бы поговорить с ним. Офицера посадили под арест, а он был так возмущен всеобщим недоверием, что вызвал Гидеона на дуэль — на песчаном пляже Коса. Форму Бригадира, пока он купался, съела коза…
— В общем, — сказал Гидеон, — много было колоритных подробностей, таких, которые можно обсуждать лишь в частной беседе в клубе, среди офицеров, равных по званию.
Единственным членом делегации, не утратившим дееспособности, был сам неукротимый Гигантис, заявивший, что поездка его «неплохо освежила». Среди добычи, которую принес набег на острова, было несколько бочонков «алкогольных трофеев» (так их называл Гидеон), которые позволят нам всем изучить винодельческий промысел островов с доскональностью, которая необходима в столь тонком деле. Я согласился поработать над стилем отчета, который пишет Гидеон, при одном условии: что я тоже поучаствую в исследованиях.
Большую часть правительственных экспериментальных ферм закроют, поскольку, несмотря на собственное очевидное процветание, они не стали составной частью экономики острова. К несчастью, местные крестьяне ничему у них не научились, хотя им очень бы стоило взять на вооружение опыт итальянцев. К примеру, родосские крестьяне до сих пор не умеют выращивать для своего скота кормовые культуры, хотя на правительственных фермах выращивали достаточные запасы вики, люцерны, клевера и т. п. А это полезное умение существенно повлияло бы на экономику Родоса, и не только на севооборот, но и на судьбу пустошей и лесов, в настоящее время безжалостно используемых как пастбища, без всяких ограничений. В данный момент севооборот в разных деревнях различен, но в среднем таков: год-два под кормовыми культурами и три-четыре года — под паром.
Ко всему прочему, усилилась эрозия почвы, хотя итальянцы многое делали для того, чтобы сохранить почвенный слой в зеленых областях Родоса Крестьяне, однако же, верны себе. Тщетно Гидеон втолковывал им, что меры, предпринятые итальянцами ради сохранения почвы, не являются злобным посягательством фашизма на человеческие свободы.
Возле английского поста[87] на средневековой стене — такой широкой, что шесть всадников могли бы скакать по ней плечо к плечу, — мы отдыхаем после обеда. Отсюда нам виден весь город, как и полная душераздирающих криков личная жизнь десятка семей, живущих прямо под крепостной стеной, в садах, заросших пальмами и кустами красного гибискуса. Со скрипом крутится мельница, и с невидимого рынка доносится прибой человеческих голосов — отголоски бизнеса. На самой стене сражаются деревянными мечами две армии: дюжина детей в бумажных шлемах против полудюжины с непокрытыми головами. Но это не битва рыцарей и сарацинов, как можно подумать, а немцев и англичан. Бой идет с переменным успехом. Убитых и раненых нет, хотя кое-кто из воинов начинает плакать. Мальчишеские крики сливаются с пронзительным писком стрижей, носящихся в синеве. Высоко, против солнца, над нами парит орел, наблюдающий за тем, как история снова повторяет саму себя на этих обласканных солнцем стенах.
Глава IXСвятой деревни Сорони
Деревня без иконы что голова без глаза», — гласит пословица. Прочие пословицы звучат не так зловеще, поскольку духовная жизнь этих маленьких эгейских общин отличается отменным здоровьем там, где бывает сосредоточена вокруг подобного вершителя судеб. Храм святого покровителя изучает живительную силу, как нимб — благодать. И сила эта не становится менее реальной оттого, что ее флюиды невидимы. Сила эта играет важную роль в ежедневной жизни рыбака, пастуха и земледельца, облегчая тяжесть их существования — не в сугубо теологическом смысле, но как вера, пресуществленная в конкретные дела.
Святой защитит вас в путешествии по воде, на его плечи можно, образно выражаясь, переложить болезни. Он помогает переносить жестокие тяготы, с которыми свыкся здешний простой люд. Но к нему обращаются не только в горести, но и в радости. Ему посвящают драгоценного сына. После успешной жатвы непременно приносят в храм меру масла для лампад. Именем святого клянутся и проклинают; его заботам вверяют все, будь то больной ребенок, захворавший ягненок или даже порванная рыбачья сеть. Любую, казалось бы, малость. Он стоит при слиянии двух великих рек, мира человека и непознанного мира, и его работа — приноровить один к другому. Он смягчает боль всего мирского, преходящего.
Я говорю сейчас не о знаменитостях, чьи чудеса породили культ и чьи сферы влияния больше не ограничиваются одной местностью — какой-нибудь полуразрушенной церквушкой, где с растрескавшегося гипса на вас смотрят полустертые лики забытых византийских святых. Я думаю не о Тиносе, где висят подношения[88] в виде костылей, повязок и картин, подтверждающих истинность чуда исцеления и всякий раз напоминающих, что здесь, как и в разрушенных и заброшенных храмах Асклепия, излечение и прорицание — единый процесс.
Я говорю о мелких местных святых, которые направляют широкий поток жизни в правильное русло. Иногда от них остается только имя без понятной крестьянину родословной; и однако же их лики целуют с не меньшим благоговением, что и лики прославленных чудотворцев. Часто в предание вплетаются фрагменты современной истории.
Эгейский святой — не объект размышления или самопознания в западном смысле. Для этого он недостаточно отстранен. Он схож с простым смертным, которого превосходит лишь тем, что наделен некими особыми дарами. Он связан и с Богом, и с человеком; находится между ними скорее как daimon[89] Платона. Он — внеземное существо, которого поселили на земле в качестве некоего небесного вице-консула с полномочиями поверенного в делах. Этот статус подходит ему идеально, поскольку внушает почтение без подобострастия; тон молитв и прошений, которые он получает, достаточно свойский. И то, что его воспринимают как существо отчасти земное, очень правильно. Разве не встал он на алтари греческих богов, которых искоренил, и разве не унаследовал некоторые из их вполне человеческих и трогательных качеств? Порою он, подобно им, склонен взимать некоторую мзду за свои услуги: серебряный поднос для алтаря, подсвечник, восковую свечу длиной в целую руку. И что в этом зазорного, если он дарованным ему могуществом обеспечит вам безопасное путешествие, укрепит брак, которому мешает болезнь, поспособствует мелкой торговой сделке — сбыть контрабандный табак? Кто-то должен нам помогать в таких делах.
Три самых почитаемых на Родосе реликвии: рука Иоанна Крестителя (отрезанная Лукой: извлеченное из могилы тело было слишком велико, чтобы унести его целиком); крест, сделанный из Истинного Креста, и икона Богоматери Филеримосской. Эти святыни были перевезены на Мальту, откуда Великий Магистр увез их в 1798 году в Россию. Наверняка самой знаменитой была чудотворная икона Божьей матери. Ее история, в отличие от истории руки Иоанна Крестителя, туманна; рыцари, видимо, обнаружили этот образ, когда прибыли на остров, и его почитали с древних времен, хотя более широкую известность изображение Богоматери получило, когда взгляды христиан всего мира были обращены на битву рыцарей с сарацинами. Гора Филеримос, судя по старинным свидетельствам, была местом паломничества еще до появления на Родосе рыцарей, и иконе Богородицы, без сомнения, молились многие поколения страждущих, прежде чем над островом взвилось знамя Ордена Святого Иоанна. В тяжелые времена ее переносили в город, в церковь Святого Марка, построенную венецианцами; здесь во время осады 1522 года над алтарем, на котором стояла икона, разорвалось ядро, погибли несколько человек, и Великий Магистр, опасаясь за сохранность реликвии, приказал поместить ее в часовню Святой Екатерины, находившуюся внутри замка. Насколько мне известно, судьба иконы не менее таинственна, чем судьба Колосса; судя по всему, свидетельств о том, как она выглядела, эта новая Артемида, не сохранилось, так же как и рассказов о совершенных ею чудесах.
От современной часовенки на вершине Филеримоса ныне остались одни руины, среди разрушенных стен по-прежнему валяются брошенные итальянцами фляжки, патроны, штыки и гранаты; несколько тяжелых остовов противотанковых орудий лежат под деревьями и уже настолько заросли травой, что выглядят ровесниками фрагментов греческих и византийских каменных стен в этих, когда-то священных, пределах. Архитектурное решение современной церкви отвечает всем требованиям, но лишено вдохновения. В единственной обитаемой келье монастыря живет одинокий францисканец — странный, похожий на птицу, юноша, который ездит на взятом напрокат мопеде и пользуется резко пахнущим маслом для волос. Он раздает брошюрки, в которых кратко изложена история церкви, обложка которых украшена якобы изображением иконы Богоматери Филеримосской. Но вся эта затея пахнет елеем и холодным расчетом. Так и чувствуешь на своем плече цепкую руку службы пропаганды, как на Капри.
Тем не менее в Греции всем найдется место; путешественники уже отмечали, что в расположенной поблизости деревне Кремасто церковь посвящена, что достаточно необычно, Панагии Католики, и нет никакого сомнения, что августовский праздник Панагии — это теплящаяся еще память о могуществе Богоматери Филеримосской. Богоматерь Отсутствующая — вот как ее следовало бы называть.
Ее предшественницей была Артемида или Афина Линдия — которая из них когда-то была наиболее почитаемой богиней острова? Сложно сказать. Артемида очень часто фигурирует в современном крестьянском фольклоре, и, когда я это пишу, мне напоминают, что неподалеку, за серыми каменными склонами Профеты (дорога вьется вверх по мягкой лесистой местности, устланной ковром белого ладанника, анемонов и больших пионов) до сих пор существует маленький монастырь, называющийся Артамити, на месте которого, судя по надписям, обнаруженным в том районе, когда-то стоял древний храм. Артемида, как и Афина, была дочерью Зевса, целомудренная строгость одной как нельзя лучше дополняет качества ее сводной сестры, дарительницы плодоносной оливы.