Но, увы, объятия разомкнулись. Он опустил свои тяжелые руки ей на плечи и взглянул на нее в упор. С недавних пор их глаза были на одном уровне, еще немного, и она перерастет его.
— Что с тобой? — произнес он тихонько. — Откуда слезки? Что так расстроило мое сокровище?
Она только покачала головой. Кончиками пальцев смахнула слезинки и попыталась улыбнуться.
— Да так просто, — ответила она.
У двери он обернулся.
— Кроме того что я твой безвинный отец, я конечно же еще и мерзкий старикашка. — Взявшись за ручку, он еще раз окинул ее с головы до ног полушутливым взглядом. — А ноги у тебя, Мириам, куда красивее, чем у твоей матушки. И дома это твой сильнейший женский аргумент. Пользуйся им.
В боковое окошко машины постучали, она повернула голову, и ее взгляд уперся в загорелое небритое лицо далеко не молодого человека в мятой, видавшей виды фуражке, которая когда-то, наверное, была синего цвета. Такие головные уборы носили кондукторы и водители автобусов.
— Сеньора… — Темный от загара, поросший черной шерстью палец за боковым стеклом приглашал Мириам выйти из машины.
Она в тревоге огляделась по сторонам, но никого не увидела. Лишь вдалеке, где виднелись мачты прогулочных лодок и, по всей видимости, находилась стоянка яхт, на парапете набережной сидели два рыболова с удочками.
Она глубоко вздохнула и бросила последний взгляд на свое отражение в зеркале заднего вида. Сдвигов в лучшую сторону не заметно, но сейчас не время искать косметичку.
Мириам подхватила с сиденья рядом пляжную сумку и, выходя из машины, старательно прикрыла ею верхнюю часть ног. Тем временем мужчина в шоферской фуражке выудил из внутреннего кармана рулончик фиолетовой бумаги и оторвал небольшой кусочек.
Она еще раз посмотрела по сторонам. Ее «СЕАТ» был единственной машиной на всей стоянке.
— ¿Cuanto es? [38]
Мужчина пожал плечами. Потом пробурчал что-то непонятное, но ей показалось, что она сама может определить сумму. Он без устали что-то жевал, и, судя по движению челюстей, что-то покрупнее жевательной резинки, возможно жевательный табак.
Кошелек лежал во внутреннем кармашке сумки. Чтобы достать его, надо наклониться. Или поднять сумку повыше.
— No tengo dinero ,[39] — быстро проговорила она.
Лицо мужчины напряглось, брови сошлись в одну горизонтальную черную полоску. Глаза опустились и замерли на ее сумке. Почти одновременно челюсти прекратили двигаться.
Мириам представила себе здоровенную, длиннющую струю пережеванного табака, которая бьет по… точнее, попадает прямо в ее сумку, и сделала шаг назад.
— Después ,[40] — поспешно сказала она. Потом, позднее, когда вернется, она заплатит за стоянку. Ее знаний испанского было недостаточно для объяснения, хотя она надеялась, что сопровождающие жесты — сначала она, мол, поедет в Чипиону по делам, найдет там банкомат, вставит в него карточку — успокоят мужчину. — Después, — повторила она, — когда вернусь.
Впервые с тех пор, как Мириам вышла из машины, ею овладели сомнения. Он на самом деле тот, за кого себя выдает? Надо ли платить за парковку на заброшенной стоянке? Любой сможет раздобыть водительскую фуражку да рулон отрывных парковочных талонов, так ведь?
Только она успела подумать, что, по сути, не важно, кто он, как мужчина поднял руку:
— No se preocupe… tranquila… tranquila… [41] — С этими словами он отвернулся и прошаркал в сторону платанов в углу площадки. В их тени Мириам увидела белый пластиковый стул и термос.
В первом попавшемся кафе на центральной улице Чипионы она заказала бокал красного вина. У барной стойки стояли двое мужчин в синих комбинезонах, которые при ее появлении чуть повернулись в ее сторону, смерили ее взглядом с ног до головы и продолжили прерванный разговор. А она уже пожалела, что, кроме этой юбочки, не взяла с собой другой одежды. В сумке лежали только бикини да пляжное полотенце с изображением бутылки шампанского «Кодорниу», купленное в первое же утро в Санлукаре в киоске на променаде. Это полотенце висело среди множества подобных — с «феррари» и персонажами мультфильмов. Несмотря на ранний час, солнце ощутимо припекало спину через футболку, а от невероятной голубизны неба глазам было больно. Она не могла представить себе, что лежит на пляже на полотенце с красным гоночным авто или с ярко-желтым мультяшным утенком, а посему выбор нежно-зеленой бутылки шампанского с яркими, но и довольно расплывчатыми буквами показался ей самым подходящим.
В туалете она постаралась по мере возможности привести в порядок лицо. При помощи комбинации крема и пудры она убрала бороздки и полосы, однако территория вокруг глаз оставалась непреодолимым препятствием. Мириам порылась во внутреннем кармашке пляжной сумки, поискала солнечные очки, но, кроме кошелька и пачки салфеток, ничего больше не обнаружила. Продолжила поиски, закапываясь все глубже, наткнулась на полотенце и развернула его, хотя заранее знала, что это напрасно.
Она чертыхнулась, глядя на свое отражение, и в ту же минуту увидела очки — на столике рядом с зеркалом в гостиничном номере. Они лежали на стопке испанских газет и журналов. Она сама их туда положила, после того как испробовала все комбинации с одеждой, в том числе с очками — на носу, сдвинутыми на волосы, беспечно засунутыми одной дужкой за пуговку или за воротничок всевозможных блузок и футболок.
Она заказала второй бокал красного. И, выйдя на центральную улицу, впервые за весь день поймала себя на улыбке. Эта улыбка не имела отношения ни к ее самочувствию, ни к внешнему виду. Ни к походке. Нет, улыбка как бы пришла к ней извне, словно желая взбодрить.
В сувенирном киоске она купила солнечные очки. И пачку «Честерфилда» с фильтром. «Почему и нет? — произнес ее внутренний голос. — Ну почему бы не купить сигарет, хотя столько лет уже не куришь?» Голос исходил откуда-то из глубины, откуда-то прямо под диафрагмой, оттуда, возможно, была родом и улыбка. И тотчас, словно это было обычнейшим делом, она попросила и зажигалку.
В отличие от Санлукара море в Чипионе было таким, каким обычно его себе представляешь. Во всяком случае, за маяком. Переход произошел внезапно. Сначала по дороге попадались только ржавого цвета камни, на которые набегал мелкий прибой, да мидиевые фермы, пахло водорослями и стоячей водой, что напомнило Мириам груды грязной посуды на кухне и, против воли, Бена. Иногда он обещал, что перемоет посуду после еды или, вернее, когда закончит работу. Однако часто тарелки, пригорелые сковородки и чашки так и стояли немытые до полуночи. В его кабинете еще горел свет, а поскольку Мириам вовсе не хотелось на следующее утро готовить завтрак для всех и коробки с бутербродами в школу для ребятишек в неубранной кухне, она мыла посуду сама. На посудомоечную машину, как постоянно твердил Бен, у них не было денег. Или места, ведь чтобы просто ее разместить, надо перестроить всю кухню. А это слишком дорого. Может, после выхода его следующего фильма.
— Сейчас это невозможно, — говорил он, и лицо его выражало страдание. — Стройка в доме, когда мне надо продумать сценарий.
За маяком море закипело пенными бурунчиками, волны, тяжелые и широкие, накатывались на берег и разбивались о скалы, вздымая фонтаны брызг. Трое мальчишек забавлялись тем, что добегали до стены, отделявшей от моря площадку перед маяком, а когда очередная волна ударялась в нее, с криками мчались прочь.
Мириам пересекла площадку и приблизилась к стене. Кругом стояли лужи, и она ощутила на лице обволакивающее прикосновение парящих в воздухе мельчайших частиц влаги. Камни под ногами вздрагивали при каждом ударе новой волны. Она дождалась перерыва между взмывающими фонтанами брызг, быстро сделала последние несколько шагов и заглянула вниз.
Позднее ей никогда не удавалось выстроить цепочку событий в их реальной последовательности. Сначала, когда она посмотрела туда, перед ней открылась бездна. К такому зрелищу она совершенно не готова; расстояние до волн, точнее, до моря, которое именно в этот миг отступало, вызвало у нее головокружение. Она невольно отпрянула от края площадки и попыталась зафиксировать взгляд на горизонте.
Поначалу ей показалось весьма странным, что горизонт исчез — исчезли и пенные волны, которые она видела только что, когда подошла к подножию маяка. И наконец, она ошибочно оценила расстояние до надвигавшейся на нее сизой водяной стены. Позднее она поняла, что эта стена и скрыла от нее горизонт.
— Сеньора!
Мальчишки, которые только что играли в догонялки с клокочущими волнами, сбились в кучку возле ступенек, ведущих к двери маяка. Они махали руками, а один кричал, сложив ладошки рупором у рта:
– ¡Señora! ¡Corra! [42]
Поворачивая голову, она увидела кое-что еще, потому-то и замешкалась у стены, не послушалась мальчишек, не побежала прочь. ¡Corra! — ведь это же повелительное наклонение от correr. Мчаться, бежать.
Задним числом она не переставала удивляться, как много всего можно пережить за две-три секунды — именно две-три секунды она простояла там, не дольше. На следующий день Хуан подвел ее к карте Испании в холле «Рейны Кристины». Средний его палец остановился у залива — в том месте, где Гвадалквивир впадает в море.
— Aqu ,[43] — сказал он. — Мы здесь. Вот Санлукар. А здесь, — палец сдвинулся на полсантиметра влево, — здесь, в этом месте, Чипиона. — Потом он объяснил, что дальше — открытый Атлантический океан. — Волны идут очень издалека. Из Южной Америки. Из Патагонии, из Чили, из Мексики. Они огромные и мощные, их ничто не останавливает, за тысячи километров пути они набирают силу.