Нет, среди друзей никому не хватало духу сказать такое. Иногда Мириам казалось, что им просто все до лампочки. Возможно, им просто не хотелось поднимать шум. Вдруг следующий фильм окажется лучше? Способен ли Бернард Венгер создать нечто новое? Или же стоит примириться с тем, что есть?
— Мириам?
Она понятия не имела, как долго не произносила ни звука. Да и сейчас толком не знала, что сказать.
— Мириам?.. Алло!.. Ты слушаешь?
Очевидно, она что-то пропустила в телепередаче, потому что два лисенка, уже почти взрослые, бежали бок о бок по залитому солнцем весеннему простору, среди цветов и чертополоха, усыпанных каплями воды. Мамаши-лисы видно не было.
— Позови детей, Бен.
— А-а, ты все же на линии. Я-то подумал, связь прервалась.
— Бен. — Она перевела дух.
— Да?
— Ты ведь хорошо слышал, что я сказала. Мне нужно поговорить с детьми. Сейчас.
— Но я же сказал… Они спят.
— Разбуди.
— Ты что?
— Бен, разбуди их. Немедленно.
Он пробормотал что-то еще, но в конце концов Мириам услышала звук удаляющихся шагов. Через несколько минут к телефону подошла Сара.
— Ма-ам.
Дочка, ее заспанный голос и то, как она произнесла это «ма-ам», заставили Мириам отчетливо понять, где она сейчас, точнее, где ее сейчас нет. И в тот же миг острая боль пронзила колено.
— Ой-й! — вскрикнула она.
— Мамочка, что там, мамочка?
— Пустяки, милая… Я… В общем, у мамы… — Продолжить она не смогла. Глаза заполнились слезами, словно только и ждали этого мгновения, словно нашли слабое место в дамбе и сквозь растущий пролом устремились в низину.
— Мамочка, ты приедешь?
Мириам ловила ртом воздух. Старалась всеми силами, чтобы девочка не слышала, как она плачет, прикрывала трубку рукой и ждала секунды, когда сумеет выпалить короткое предложение и не выдать себя.
— Да. Приеду. — Вот и все, что у нее получилось.
Позднее она так и не смогла вспомнить, что разбудило ее на сей раз — звук, предчувствие, а может, неясная надежда на неосуществимое? Колено задеревенело, она даже не пыталась согнуть его. Обернула вокруг талии пляжное полотенце и прошаркала на балкон. Снаружи было совсем темно. Фонари в саду отключили. Не слышно ни звука, во всяком случае, тишина казалась глубже, чем вечером накануне.
На этот раз Брюс Кеннеди не сидел на ступеньке вышки для прыжков, но расположился в шезлонге прямо под ее балконом. Она перегнулась через перила и тотчас встретилась с ним глазами. Опять, как и прошлым вечером, он держал во рту зажженную сигарету.
Прежде чем заговорить, он вынул сигарету. Другая рука у него была занята стаканом, и, когда он ставил его в траву возле шезлонга, она услышала звон кубиков льда. Рядом стояла бутылка.
— Would you care to join me for a drink? [55] — Он приподнял бутылку.
10
Хуан еще раз пролистал журнал постояльцев.
— Мест совсем нет. — Он в очередной раз покачал головой.
— Мне без разницы, — сказала Мириам. — Пусть какая-нибудь комнатенка без окон на чердаке. Все равно.
Она и так уже раскаивалась, что не очень честно обошлась с ним накануне. Особенно стыдно ей стало от рассказа о брате, который неожиданно приехал в командировку в Севилью и хотел провести денек-другой со своей сестрой в Санлукаре.
— Ну да, ваш брат, — вот и все, что сказал Хуан.
Из вежливости он не подал виду, что понял ее ложь, и продолжал сокрушенно смотреть на нее.
Они стояли рядом у стойки администратора. К концу завтрака она спросила его, есть ли в «Рейне Кристине» свободные номера на следующую неделю, и он пригласил ее пройти с ним. В холле он не стал садиться за стол дежурного администратора, но достал журнал постояльцев и положил на стойку между ними. Как равные, промелькнуло в голове Мириам, но слишком поздно — другую историю уже не придумаешь.
Сегодня суббота. Завтра, в воскресенье, рано утром она из Херес-де-ла-Фронтера улетит в Амстердам, чтобы успеть на премьеру «Навсегда девочка».
Совершенно невозможно, что она там не появится.
Однако Хуан между тем продолжал поиски в журнале, а это означало, что невозможное совсем уж не так невозможно.
Брюс Кеннеди уже удалился, когда она вместе с Хуаном вышла из зала. Крошки на белой скатерти столика, за которым он постоянно сидел, были единственным ощутимым доказательством, что этим утром он здесь завтракал. Боль в колене, рана, которая при соприкосновении с брюками посылала недвусмысленный сигнал о его существовании, были дополнительным подтверждением реальности. Реальности Брюса Кеннеди.
— Единственный вариант… — начал Хуан и тут же покачал головой: — Нет, это не вариант.
Мириам заглянула в журнал — страница была заполнена пронумерованными квадратиками, обозначавшими гостиничные номера. Мизинец Хуана остановился у квадратика, где еще не было пометки фломастером, как почти во всех других квадратиках. Крестик показывал, что соответствующий номер был заселен или забронирован.
— Сколько времени вы еще пробудете? — спросил Хуан. Не спросил, когда именно приедет брат, возможно, желал уберечь ее от вранья. А Мириам неотрывно смотрела на пустой, пока не отмеченный крестиком квадратик в журнале.
— Не знаю, — сказала она. — Дня два…
Хуан почесал лоб.
— Я спрашиваю потому, что, если речь идет лишь о двух-трех днях, я мог бы предложить вам ночлег у нас дома. Жена днем работает, дочка в школе… У нас тесновато, но вам мы будем очень рады.
Мириам смотрела в лицо официанта, которое, как и раньше, светилось добротой. «Отчего я прямо не сказала, о чем идет речь?» — размышляла она. Или, может, он нарочно так говорил? А его излучающее доброту лицо просто взывало к ее совести?
— Спасибо вам. — Она опустила глаза, потому что не решалась более смотреть на него. — Я бы… Мне кажется… А что вот это? — Она показала на пустой квадратик в журнале.
— Нет-нет, это не для вас. Это люкс, многокомнатный номер. Собственно, целая квартира. У нас таких два, только не в самой гостинице, а тут недалеко по бульвару.
Она не ответила. Во рту пересохло, не исключено, что от виски вчера вечером, она провела языком по губам.
— Вообще-то номер великоват для вас, — сказал Хуан.
Великоват. А имеет в виду — дороговат. И вдруг она почувствовала, насколько ей обрыдли эти его постоянные покровительство и защита. И от чего, а? От нее самой? Она же нарочно приехала сюда одна, чтобы избавиться от всех этих голосов-нянек в голове!
— Сколько стоит?
Она не хотела, но голос ее прозвучал раздраженно. Хуан от неожиданности заморгал и тотчас превратился в вышколенного официанта гостиницы для туристов, обязанность которого исполнять пожелания гостя, человека выше его. Он назвал цену люкса, собственно говоря целой квартиры. Вообще-то сумма показалась ей не намного больше той, что она платила за свой номер, и она решила уточнить.
— Это за сутки, — ответил Хуан. — И к сожалению, мы сдаем люксы только на неделю.
Позднее она часто будет задаваться вопросом, сама ли она приняла решение или его внушили ей свыше. Ей вспомнился сборник комиксов, который она недавно читала вслух Алексу, там к герою одновременно обращаются порхающий в воздухе ангелочек и красный чертенок с драконьим зубом. Ангелочек умоляет героя прислушиваться к голосу сердца, а чертенок заманивает его ступить на дурную дорожку. За те две-три секунды, что она с неподвижным лицом — внешне неподвижным лицом — смотрела на Хуана, ей вспомнились именно эти слова, и, хотя она не могла видеть себя со стороны, она не сомневалась, что даже ни разу не моргнула, а в голове одновременно роилось множество мыслей.
Так, ей вспомнилось, как однажды днем в Амстердаме она отправилась в «Поло Ралф Лорен» за джинсовыми куртками для Алекса и Сары. Куртки относились к категории «жутко дорогих», но качеством превосходили все, что она покупала им в комиссионке. Покупка была связана с тем, что после завтрака, когда Мириам уже отвела детей в школу, Бен с серьезным выражением лица и еще более серьезным голосом сообщил ей, что у них есть проблемы с финансами и в ближайшем будущем им придется несколько урезать расходы. Свою роль сыграла неприязнь Бена к фирменной одежде вообще.
— Ну почему так получается — прилепил лейбл, и вещь сразу дорожает? — вопрошал он. — И чем же хуже покупать в комиссионном?
Иной раз она просто доходила до грани. И тогда видеть не могла эти поношенные брюки и свитеры с не очень аккуратно заштопанными дырами. Когда она в тот день вернулась домой с покупками и увидела мордашки детей перед зеркалом, совершенно ошалевших от своего вида в обновках, а не в обносках, вот тогда она решила, что эпоха секонд-хенда для нее навсегда ушла в прошлое. Бен жил в другом мире и не замечал метаморфоз, происходящих с детьми.
Конечно, она думала не только о фирменной одежде, но и о цене здешнего люкса. Можно бы оплатить кредиткой, но тогда потом рано или поздно астрономическая сумма все равно всплывет в распечатке их общего счета. Когда-то давно Бен открыл общий счет, «потому что нам нечего скрывать друг от друга», как он сказал. Сейчас она проклинала эту общность. Нет, надо действовать иначе. Она вспомнила Рюйда и чуть не застонала от стыда. В прошлом он не раз совал ей незаметно в руку купюру-другую, иногда прямо спрашивал, не надо ли помочь, но, по неписаному закону, она никогда не просила у него денег. В прошедшую зиму он предложил взять с собой Алекса и Сару на горнолыжный курорт, но Бен и слышать не захотел.
— Ну какой смысл в этом буржуазном спорте? — сказал он. — А оттуда они вернутся такими же избалованными, как и его дети.
Она глубоко вздохнула:
— Я беру этот люкс. На неделю.
Она в упор посмотрела на Хуана и сразу поняла, что он видит ее насквозь. Доброта в его глазах временно уступила место чему-то очень похожему на злорадство — или на сочувствие, что в этой ситуации одно и то же.