— Right ,[105] — сказал он, дождавшись, когда она выговорится.
14
— I’m sorry, I have to take this .[106]
Брюс Кеннеди лишь на третий раз услышал свой мобильник. Мириам услышала его раньше, проникновенная мелодия, но звучащая механически, что-то из оперы или из вальсов Иоганна Штрауса. Он откинул крышку сверхплоской черной «Моторолы», сдвинул солнечные очки на лоб и, прежде чем поднести аппарат к уху, прищурившись вгляделся в экран.
Они сидели на террасе «Эль биготе». Мобильник лежал у него возле тарелки с berberechos [107] и кальмарами. Рядом с их столиком стоял кулер с бутылкой белого вина, обернутой салфеткой. Солнце, отражаясь от белой скатерти, резало глаза. Далеко-далеко в неподвижной воде застыл танкер — сейчас он казался еще более размытым и стертым, чем несколько дней назад, словно делал все возможное, чтобы исчезнуть совсем, но не знал, как это сделать.
— Hello, darling. How’s my baby doing? [108]
Мириам через стол разглядывала его лицо. Очки все еще сдвинуты на лоб, на котором было еще больше морщин и складок, чем обычно. Одной рукой он прижимал телефон к уху, а двумя пальцами другой руки массировал переносицу.
— Oh yeah? Tell me about it .[109]
Голова его легонько покачивалась вверх-вниз, он прикрыл глаза и, казалось, забыл, где он или с кем.
Мириам подцепила вилкой моллюска и попыталась сделать вид, что не слушает. О предметах такого рода они еще ни разу не говорили, да она и не спрашивала. Есть ли у него жена? Подружка? Несколько подружек? Последнее ей казалось более вероятным. В парикмахерской она, случалось, листала иллюстрированные журналы. И смутно припоминала фотографии: Брюс Кеннеди на юте парусной яхты, на красной дорожке во время премьерного показа, в первом ряду на баскетбольном матче, указывающий пальцем на репортера у входа в дискотеку… На снимках он редко бывал один. Женщины, молодые женщины (все более и более молодые) в коротких юбочках, на высоких каблуках, в кроссовках и бейсболках, в солнечных очках (это всегда) висели у него или на руке, или на шее.
— What time it is here? — Он взглянул на свои черные часы с широким ремешком. — You know what time it is, darling… It’s always the same time .[110]
На последней фразе он бросил взгляд на Мириам и подмигнул, а поскольку сидел против солнца и прищурился, его взгляд казался даже веселым — впервые за все утро. Когда она сказала, что не собирается в аэропорт, его глаза подернулись пленкой, но он мгновенно пришел в норму. Точь-в-точь как сова из документального фильма на «Нэшнл джиографик», когда далеко внизу под деревом заметила копошащуюся мышь.
— Right. — А потом посмотрел вниз. Там, внизу, что-то шевельнулось. — So, it looks like we have all the time in the world ,[111] — заключил он, и на его лицо вернулась прежняя ухмылка.
Так или иначе, Мириам прекрасно поняла значение пленки на глазах. Он рассчитывал, что в воскресенье она улетит. В воскресенье. Послезавтра возвращаюсь в Амстердам. Он не забыл, он хорошо запомнил, что она останется только на один день (одну ночь!), и лишь после этого пригласил ее в «Эль гато».
Да, чем больше она думала об этом, тем отчетливее все понимала. Она не вписывалась в цепочку все более и более юных особ из глянцевых журналов. Она была женщиной среднего возраста. Так, подвернулась на одну ночь. А теперь, оказывается, она вовсе не собирается улетать. Свалилась ему на шею.
Она отнюдь не собиралась упрощать ему жизнь.
Любопытно посмотреть, как он вывернется.
Брюс Кеннеди опять посмотрел на часы.
— You have to go to school now, honey… It’s almost 8:15, ok… Give a kiss to mommy, tell mommy I’ll call her later. Bye, bye, precious… [112]
Он несколько раз чмокнул воздух, изображая поцелуй, и захлопнул крышку. На секунду-другую, казалось, забыл, где находится, потер нос, ощупал очки, сдвинул их вниз, а потом опять вверх.
— Right. — Он фыркнул и тряхнул головой.
Подошел официант, спросил, не желают ли они чего-нибудь еще. Мириам заказала кофе и рюмочку зеленого ликера. Она заметила, что и в «Эль биготе» есть ликеры зеленые, пожалуй даже более зеленые, чем de la casa в «Эль гато».
Официант взглянул на Брюса Кеннеди.
— Lo mismo para mí ,[113] — сказал тот.
Пока официант собирал со стола посуду, она, изобразив полную непринужденность, попробовала глянуть на его часы, выглядывавшие из-под обшлага белоснежной рубашки. Пять двадцать? Сюда они зашли между тремя и четырьмя. Так что вполне возможно, пять двадцать. Она принялась отсчитывать время назад. Четверть пятого, четверть четвертого, четверть третьего… Подумала о разнице во времени, когда они десять лет назад летали в Лос-Анджелес, и ей сразу расхотелось заниматься подсчетами.
— What’s her name? [114]
Брюс Кеннеди кончиками пальцев массировал веки. Он поднял глаза, надел очки и только потом спросил:
— Sorry? [115]
— Your daughter? What’s her name? [116]
Он осклабился, обнажив зубы, — вот он, совершенный образ, фото или запечатленное киновремя: неотразимая возрастная звезда.
— How do you know? [117] — спросил он.
— Sorry? — Настал ее черед произнести это.
— That it’s a she, — сказал он. — A daughter .[118]
— Жене или любовнице обычно незачем в четверть девятого идти в школу. — Она поняла, что тем самым выдала себя: сидела и слушала весь его разговор. С другой стороны, он и сам не сделал ничего, чтобы поддержать свою телефонную приватность. — Мальчику или сыну, как я думаю, не говорят детка или дитя.
— Very good. Go on .[119] — Снова появилась ухмылка, а может, она и не исчезала.
— Я спросила, как ее зовут.
— Шаннон.
Она перевела дыхание.
— А сколько ей?
— Пять.
Глазами она не моргала. Позднее, много позднее у нее порой возникало чувство, что тогда, пожалуй, стоило бы поморгать.
— Right, — сказала она.
И оба одновременно рассмеялись. Но задним числом и это, казалось, не соответствовало правде. Вероятнее всего, один из них начал смеяться раньше, хотя бы на долю секунды, после чего второму оставалось только тоже засмеяться.
— Say what you think ,[120] — сказал он, когда они отсмеялись и официант принес кофе и две рюмки ликера.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Come on, say it! [121] — Двумя пальцами он взял рюмку с ликером и поднес к губам. То ли рюмка была очень маленькой, то ли пальцы очень большими, но она словно бы пропала в его руке. — Давай, скажи, что я старик. Старый хрен, а туда же, детишек делает.
Она надорвала пакетик с сахаром, высыпала содержимое в кофе.
— Видишь ли, дело в том, что… — Начать-то она начала, но не знала, что ей говорить дальше. Дело в том, каким ты себя чувствуешь. Да нет, не так. Об этом обычно треплют журналы для людей, которые норовят все оправдать.
— И тысячу раз будешь права, — продолжил он, прежде чем она успела еще что-то сказать. — Я — old fucking bastard. Too fucking old for this shit .[122]
Он со стуком поставил пустую рюмку на стол и поднес к губам салфетку. На миг — буквально на миг — ей показалось, что он актерствует, что она зритель и он непременно спросит ее, достаточно ли убедительной и правдоподобной она считает сыгранную сцену.
Он снова ухмыльнулся — за черными стеклами солнечных очков она теперь как будто бы видела его глаза, что-то белое, подвижное, тут же исчезнувшее.
— Ладно, — сказал он. — Сейчас я тебе расскажу все и больше к этому не вернусь. Я тогда заметил тебя у жаровни и подумал: с этой можно. Сама себя предлагает. Available .[123] Таких много. Симпатичная. Выглядит недурно. Моложе меня лет на двадцать пять, ну so what ?[124] Так было всегда. Они часто значительно моложе.
Мириам приподняла рюмку с ликером и снова поставила ее на место.
Ее допекало солнце: сначала оно пряталось за большим раскрытым зонтом над ними, теперь же сместилось и било ей в лицо. Она хотела что-нибудь сказать, но не знала что.
— Моя нынешняя жена много моложе меня, — продолжил он. — А ребенок… Шаннон. У нее отец ровно на шестьдесят три года старше ее. Но она единственная на свете не думает об этом. Понятие разница в возрасте они в школе еще не проходили. Пока до этого очередь не дошла. А может, не дойдет никогда, надеюсь. Конечно же я довольно часто задавался вопросом, чем я занимаюсь. Что собираюсь доказать. Очень и очень молодая жена. Фотомодель. Красотка. Или вот что она хочет доказать. Старый хрен и ребенок. Но у этого старого хрена весьма высокий социальный статус в животной иерархии. Самый привлекательный самец в стае.
Мириам уперлась взглядом в стекла его солнечных очков. Он что, закрыл глаза или свет вокруг так изменился, что ничего нельзя рассмотреть? С раннего утра она спрашивала себя, как же он это сделает. Как попытается избавиться от нее. Спихнуть. Сначала она перевезла вещи в ново