Вплоть до одного прекрасного зимнего вечера Наташа не особо обращала внимание на провинциального весельчака. (Да-да, наша девушка была законченным снобом, в том плане, что всякого немосквича считала глубоким провинциалом. У нее была даже своя теория на счет неполноценности всех немосквичей — мол, если у человека не хватает энергии перебраться в Москву и бороться здесь за жизнь, он слишком непредприимчив, чтобы относиться к нему хоть сколько-нибудь серьезно. Хотя сама наша девушка, строго говоря, в юридическом смысле москвичкой не была — в паспорте у нее значилась екатеринбургская прописка, а в Москве была всего лишь регистрация по месту пребывания.) Так вот, однажды зимним пятничным вечером, не горя желанием бежать в «Че» и весь вечер громко разговаривать с друзьями своего бой-френда о политике, динамике цен на рекламу, последней игре «Челси» и новом фильме Тарантино, Наташа заглянула в знакомое интернет-сообщество в противоречивых чувствах. Заглянула просто так — можно даже сказать, машинально кликнула на значке «Advertka's Journal» в папке «Избранное» «Интернет-эксплорера». Взгляд ее упал на очередной жизнерадостный призыв Масика посетить в субботу вечером концерт очередной широко известной в узких кругах питерской группы, название которой не говорило Наташеньке ровным счетом ни-че-го. Ни с того ни с сего Наташенька постучалась Максику в «аську», договорилась о встрече, рванула на Ленинградский вокзал, села в «Красную стрелу» и, ни слова не сказав своему тогдашнему бой-френду, укатила в Питер. Питерский уикенд получился настолько чудесным, а Макс оказался настолько веселым, бесшабашным и обаятельным типом, что, вернувшись в Москву, г-жа Ростова совершила безумство. Она собрала вещи, сухо попрощалась с не особо опечаленным руководителем отдела рекламы сети ресторанов для среднего класса и сняла новую квартиру. Ту самую, на Ореховом бульваре.
И вот уже больше двух лет Наташенька регулярно моталась в Петербург. Выйдя из поезда, пешком шла с Московского вокзала в небольшую квартирку на Пушкинской улице, которую Макс каждый раз снимал на выходные к приезду Наташи. (Г-жа Ростова пару раз останавливалась в «хоромах» бой-френда в районе Красной Горки, после чего решила, что это слишком большое для нее испытание. И что ей легче снять на два дня квартиру в центре, чем платить за бесконечные такси и лечение от болячек, которые к ней так и цеплялись во время ожидания общественного транспорта на промозглом питерском ветру.)
Наташа страшно любила свои двухдневные питерские каникулы. Ощущение праздника захлестывало еще на перроне Ленинградского вокзала: запах железнодорожной гари и отвратительный вокзальный хот-дог предвещали два дня кутежа, ничегонеделания, общения, смеха и любви. Первое время Наташенька ездила в поезде как москвичка: ни с кем по ходу движения не разговаривала, от знакомств уклонялась, вагоном-рестораном пренебрегала; как только поезд проезжал санитарную зону, вставала в очередь в туалет, чистила зубы с заранее припасенной минеральной водой, открывала какой-нибудь очередной симулякр учебника МВА и засыпала на почему-то всегда влажных железнодорожных простынях под стук колес. Но уже где-то через полгода г-жа Ростова начала ездить в Питер как немосквичка: она уже не брала с собой большой баул косметики (теперь его тащил в квартиру на Пушкинской Масик), фен, одежду «на все случаи жизни» и солидную пачку денег (вдруг какая непредвиденная ситуация). Теперь она ездила в Питер ровно с теми вещами, которые реально необходимы в двухдневном путешествии и которые могут быть безболезненно украдены во время поездки.
Теперь уже, ничего не боясь, как бывалый командировочный, она отправлялась в вагон-ресторан, где все официантки были знакомыми, заказывала пиво и сосиски, легко и непринужденно вступала в «вагонные споры», которые, как известно, хоть и «последнее дело, когда больше нечего пить», но какие-то всегда ужасно настоящие и искренние. В ходе этих путешествий Наташенька как-то нечаянно познакомилась с одним музыкантом из популярной группы, известной телеведущей с канала «Культура» (которая, как выяснилось, в пьяном виде разговаривает сугубо матом в стихах) и даже одним мужчиной-замминистра — питерцем по происхождению и москвичом по делам службы. Иногда даже так случалось, что в Питер г-жа Ростова прибывала совсем не в том купе, в которое у нее был куплен билет, а совсем в другом, и тащила своих новых знакомцев на явочную квартиру на Пушкинской. Масик был настоящим богемным питерцем — в том смысле, что в таких ситуациях он нисколько не удивлялся, со всеми интеллигентно знакомился, давал отоспаться, варил на всех кофе и вечером тащил всю компанию на очередной концерт любительской питерской группы в каком-то очередном «прикольном, но нераскрученном» месте.
Будет неправдой сказать, что за эти два года Наташа узнала Петербург, но вот полюбить успела взасос. Полюбила она его странною любовью — как город-аттракцион под названием «Вперед в прошлое» и сосредоточие безумств, какие никогда она не позволила бы себе в напряженной и до истерики деловой Москве. Безумства эти, в общем-то, носили довольно безобидный характер — вроде секса на крыше старого питерского дома, откуда было видно полгорода, прыжков с одной половины разводящегося моста на другую, пробежек по льду Невы. Также случались и исторические игры — в «блокаду» (это когда Наташе надо было похудеть, чтобы влезть в старые джинсы), «Достоевского» (с походами по залам игровых автоматов, где Наташа преувеличенно-театрально умоляла Максика не делать ставок, а он изображал одержимость игрой), «Распутина» (с попытками гипнотического секса), «Юсупова» (когда Наташа обряжала Максика в свои шмотки и тащила в ночные клубы) и так далее и тому подобное. Все это было, конечно, страшно весело и увлекательно, но… Каждый раз, садясь в вагон поезда по направлению к Москве, Наташа справедливо вздыхала: «Карьера Масика опять не продвинулась ни на йоту!» И еще г-жу Ростову немножечко тревожило то, что за все это время Максик ни разу не намекнул на законный брак и на то, что он хотел бы быть с ней, Наташей, до самой пенсии. Но глупые думы про замужество г-жа Ростова отметала тут же и возвращалась к профессиональным проблемам своего избранника, давая себе слово, что в следующий приезд она обязательно поговорит с Максом на эту тему. Но, как всегда, в следующий раз было так радостно и легко, что до «главного» их разговор так и не доходил. Более того, Наташеньке даже начинало казаться, что под влиянием Масечкиного легкого отношения к жизни и ее радостям, она сама как-то растеряла жажду победы, волчью хватку и деловой драйв, которые были в ней, когда она приехала в столицу молодой выпускницей факультета журналистики Екатеринбургского государственного университета.
Но жарким июньским вечером, подъезжая к Ленинградскому вокзалу, Наташа чувствовала, что появившаяся перспектива роста вернула ей утерянные было силы, драйв и веру в свое светлое будущее. Она даже почувствовала себя энергичной настолько, чтобы наконец сдвинуть с мертвой точки карьеру Макса.
«Завтра обязательно скажу ему все, что думаю по поводу его работы и зарплаты, — убеждала себя Наташа, с отвращением соскабливая прилипшую к подошве жвачку о край железнодорожной платформы. — Хватит этих безумств! Жизнь проходит, пора оставить в ней свой след! А то все хиханьки-хаханьки, да секс на крыше! Пора делать дело. И Максу тоже». В этот раз Наташа снова ехала в Питер «как москвичка». Сухо поздоровавшись со знакомым проводником, она продефилировала в купе и, как только тронулся поезд, принялась сочинять коммерческое предложение, которое должно помочь ей приручить диких рекламодателей. В конце концов, она уже не девочка, чтобы пить всю ночь «Флагман» под пьяный бред попутчиков.
Когда случилось все то, что и должно было случиться после двухнедельной разлуки (душ — «осторожно, дурачок, задушишь же!» — полежать обнявшись — сигаретка — еще раз душ), молодые люди отправились завтракать в «Мокко-клаб» на Невском.
— Что там у тебя на работе интересненького происходит? — ковыряясь вилкой в салате, спросила г-жа Ростова.
— У меня, — без особого энтузиазма откликнулся Макс, — у меня на работе все интересно. Вот на днях сделал интервью с Татьяной Толстой…
— Что судьбоносного говорит живой классик? — скорее для проформы поинтересовалась г-жа Ростова, давно уже привыкшая к тому, что хоть тексты г-на Чусова и были изящны и безупречны с точки зрения русского языка, но при этом получались какими-то пресными. В том смысле, что содержали в себе дежурные ответы на дежурные же вопросы.
За все два года, что Наташа знала Макса, у него не случилось ни одного интервью-скандала, или интервью-откровения, или интервью-заявления, или интервью-разоблачения. Казалось, что Макс специально писал свои тексты так, чтобы они ничего не добавили к уже сложившемуся образу интервьюируемого персонажа и ничего от него не убавили. Иногда Наташенька даже задавалась дурацким вопросом: в чем же глубинный смысл работы ее бой-френда? Он никогда не сообщает миру ничего нового про уже известных персон и никогда не открывает публике каких-то новых «звезд». Просто потому, что не делает интервью с теми, кого пока не показывали по центральным каналам и о ком не писали в самых популярных газетах. Когда Наташенька задавала эти, мучившие ее поначалу, вопросы Максу, он просто уговаривал девушку «так глубоко не копать», «не морочиться» и намекал на то, что «почти все СМИ так работают». И таинственно добавлял, что он просто не в том положении, чтобы «влиять на уже существующее информационное поле». Почему-то в эти моменты пресловутое «информационное поле» представлялось Наташе вытоптанной стадом копытных саванной. Вот и сейчас г-жа Ростова заинтересовалась подробностями встречи Максика с Татьяной Толстой, только чтобы незаметно вырулить с беседы об интервью на тему карьерного роста г-на Чусова, а совсем не потому, что ожидала, будто Макс «раскрутил» писательницу на какие-то откровения. Ее ожидания оправдались.
— Да ничего особенного она не сказала. Так, опять живописала, как она ненавидит журналистов, светскую жизнь, массовое искусство и все такое.