А из-под придавившего её тела мёртвого деда она следила краем глаза, как плешивый человек морщится, потому что его подручные расплёскивают по избе вонючую жидкость, из-за которой адски хочется чихать и кашлять, несмотря на весь ужас, несмотря на необходимость прятаться и притворяться такой, как остальные, — мертвецом…
И она шла по полю, взрыхленному конскими копытами, чтобы время от времени останавливаться и наклоняться к тем раненым, кто слишком долго умирал и не мог умереть. И помогала им уходить с миром в страну, где их встречали и привечали…
И, задыхаясь в дыму, сквозь клубы которого мелькали жадные и юркие языки пламени, выползала из-под мертвеца туда, где можно было глотнуть просто воздуха, а не сжигающего глотку дыма, — к кухне, к квадратной крышке в подпол.
И парила над землёй, изредка взмахивая крыльями, чтобы удержаться на воздушным потоках…
… И вынырнула из пространства, потому что Радим закричал, потрясая над головой ножом, словно втыкая его уже в безумное небо:
— Будь ты проклят, гад! Будь ты проклят во все времена и на веки вечные!
И пространство, нынешнее, которое перед глазами и так сходило с ума, превратилось в нечто такое, в чём внезапно показалось чем-то обыденным потрясающее действо: из кучи на краю низины медленно поднялись в воздух машины, уже и так искорёженные. А потом они сбились снова в кучу — в воздухе! — и одна за другой обрушились лишь в одно место!
А парень всё-таки зарыдал, оплакивая своих убитых, своё мгновенное сиротство!
Он закрыл глаза ладонями, швырнув в сторону нож, стоял и трясся, как в припадке. Девушка плакала вместе с ним, пыталась встать и снова падала у его ног, сбиваемая мощными вихрями с мусором, который в обычном своём состоянии не казался столь убийственным. Сумасшедшие волны воздуха секли и рвали. И Наташа покорилась, перестала думать, чтобы встать… И плакала, лёжа у его ног.
Пока не почувствовала, что в жутком сумасшествии что-то изменилось.
Держась одной рукой за щиколотку Радима, она оглянулась.
Будто в видимом только ему коридоре спокойствия, к ним шёл Алексеич.
Он шёл легко, поглядывая вокруг так, словно что-то высчитывая. А устрашённая его спокойным шагом девушка, замерев, смотрела на него и подспудно ожидала, что его вот-вот ударит порывом — и он всё-таки не удержится на ногах. Но мужчина шёл деловито, и, приглядевшись, она обнаружила, что вокруг его ног мусор укладывается на землю, а потом, когда он проходил место, мелкие предметы снова взметались в воздух.
Он подошёл к Радиму, который втягивал воздух так, что Наташа слышала всхлипывающий звук даже в этой грохочущей круговерти… Он приблизился, чуть обошёл парня и осторожно положил на его плечи руки. Не обнял, просто положил ладони.
Они втроём очутились в отдельно взятом месте без вихрей. Сразу. За границами этого места буря продолжала бушевать… Недоверчиво поглядывая на локальный пыльный шторм, девушка сумела подняться. Грязная, иссечённая до царапин, замёрзшая до подрагивающих зубов, она оглянулась на Радима. Тот стоял, опустив голову… Алексеич тоже смотрел в землю, ничего не говоря.
Не веря глазам, Наташа смотрела, как постепенно угасает разбушевавшаяся непогода. Стихают вихри… Опадает собранный мусор, и развеиваются пыльные облака… Становится слышным происходящее вокруг: голоса людей, плач и крики с просьбой о помощи; скрип и грохот машин, которые явно держатся неустойчиво, и потрескивание огня на некоторых из них…
Когда слышимость стала нормальной, Алексеич, не отнимая ладоней от плеч парня, негромко позвал:
— Радим.
— Что? — сипло спросил тот.
— Пришёл в себя?
— Да. Я ухожу.
— Куда?
— Домой. Я здесь всё закончил. Пора.
Он передёрнул плечами, стряхивая с них руки Алексеича, и, не замечая ошеломлённой девушки, словно её и нет рядом, быстро пошёл в противоположном направлении от свалки горящих машин. А потом — побежал.
Наташа дёрнулась было за ним, но её ухватил за руку Алексеич.
— Что? Куда он? Среди ночи! — испуганно спросила она, выглядывая в тенях тёмную фигурку, быстро исчезающую в ночи. — Почему вы его не остановили?! Алексеич, что происходит?
— Прости, Наташа, — тяжело сказал мужчина. — Радим возвращается домой.
— Я слышала, что он сказал, но почему? Я не понимаю, что значит — закончил?!
— Наташа, он пришёл в наш город за своим убийцей. За хозяином. Кровь деда требовала отмщения. Она его вела к нам. Теперь она же позвала его в родные места.
— Как? Но ведь он сказал… — Глаза снова наполнились горячими и обжигающими слезами, но уже обиды и ужаса: вот так легко? Но ведь он сам уверял, что пришёл в город ради неё! Как он смел уйти без неё?! Бросив её?!
— Идём со мной. — Алексеич взглянул вниз, на её ноги, и, ни слова не говоря, подхватил её на руки и понёс. — Нам ещё со всем этим разбираться. Тебе бы надо ноги обработать, пока не пропорола чем… Володя! Помоги — быстро! Где твои ребята? Кто с этими бандитами разбирается?
— Я позвонил Олегу. Он со своими тоже здесь, — сообщил врач. — Мы сказали, что именно надо подкорректировать, чтобы потом не искали кого не надо. Наташ, как себя чувствуешь? Ладно, не говори, поплачь немного.
— Он… там… — беспомощно сказала Наташа, снова не в силах удержать слёз. — Один. Ночью…
— Не будет он один, не беспокойся, — угрюмо сказал Алексеич, посадил её в машину — кажется, Володи. И вынул мобильный. — Олег, ты мне нужен. Твои справятся без тебя?.. Нам надо будет взять одного пассажира и проехаться до одной деревни… Да, это важно. И очень. Ты как?.. Жду.
Олег не заставил себя ждать. Пока Наташе осматривали ноги, обрабатывали порезы и царапины, отчего она тихонько поныла и поохала: очень уж жжёт! — и перевязывали их, Олег забрал шефа.
Они уехали в ту же тьму, куда ушёл Радим. А уставшая, обессиленная Наташа, покорившаяся рукам целителей и врачей из команды Алексеича, не заметила, как Володя, критическим оком оглядевший её, махнул пару раз ладонью перед её носом. Она только поняла, что устала настолько, что нет сил сопротивляться, когда веки начали закрываться словно сами по себе.
Она многое пропустила, хотя, будь она бодрствующей, сказала бы, что ей это неинтересно.
Когда приехала полиция, кое-что стало известно о главных героях происшествия.
Хозяин Радима остался жив. Только смысла не осталось в его жизни. Он сошёл с ума. Как потом Наташе сказали, он просто сидит на месте и раскачивается, тупо глядя в пространство. Девушка промолчала, что это ей напоминает позу и движение Радима. И почему-то ей очень не хотелось бы войти в личное пространство плешивого мафиози. Почему-то ей всё казалось, что он застрял в одном из пространств Радима, проклятый парнем. Может, он застрял, сидя перед одним из капищ, когда один из предков Радима ещё не назывался колдуном, а возможно — волхвом… Впрочем, всё равно. Наташа бы ни за что не хотела бы снова увидеть его самодовольную морду, пусть сейчас и лишённую сознания…
Наума пришлось привезти в поместье Алексеича, потому что сначала без шефа никто не мог понять, что с ним произошло. Мужчину нашли сидящим на берегу той самой речки, в зарослях которой пыталась прятаться Наташа. Когда его позвали, он покорно пошёл на зов. И молчал. Алексеич приехал ближе к вечеру следующего дня, и его сразу вызвали к Науму, который был на время пристроен — под наблюдением, конечно, — в одной из гостевых его поместья.
Пробуждающаяся к жизни Наташа пошла вместе с шефом, когда узнала, к кому он идёт. Она тоже переночевала в поместье, правда, для неё жена Алексеича нашла спальню не в крыле дома, отданном для команды, а в жилых комнатах, где девушка и проревела остаток ночи и почти весь день до приезда шефа.
Когда к Науму вошли, Алексеич даже здороваться не стал.
Выглядывавшая из-за него Наташа увидела Наума сидящим на кровати и поблёскивающим глазами исподлобья, словно загнанная дворняга.
— Ну что, Наум? — брезгливо спросил Алексеич. — Не пора ли остепениться?
Наум, жалобно взглянув на него, внезапно бросился перед ним на колени.
— Алексеич, Бога ради, пожалуйста! Верни мне силу-у!! — завыл он так, что уже испугавшаяся его движения Наташа отшатнулась ещё и от этого вопля спрятаться за шефом. — Верни-и!! Христом-Богом прошу-у!! Как человека-а!!
— Дурной ты, Наум, — рассудительно и брезгливо сказал Алексеич. — Нашёл, когда за Господа хвататься… Он же тебя руками парня и лишил того, что в тебе было. Как человека… Ишь ты… Заговорил как… Был бы сам человеком — не было б с тобой такого. Володя, выведите его — и чтоб больше не пускать сюда. Руки об него марать не хочется, а нога чешется — под зад этому засранцу врезать!
Воющего Наума вытащили из комнаты, а потом и из поместья Алексеича. Оставили его на остановке, недалеко от поместья, как доложили вернувшиеся бесконтактники… Любопытство сквозь тяжёлое Наташино состояние всё-таки пробилось.
— Алексеич, а что с ним? — осмелилась она спросить.
— Что — что… — проворчал шеф, устало севший на ту же кровать, где недавно был Наум. Девушка пристроилась рядом. — Его чёрная энергия вошла во взаимодействие с силой Радима. Но где ему с Радимом справиться?.. В общем и целом… Радим его, сам того не осознавая, запечатал. Наум теперь сам себе беда. Вот пусть и поживёт теперь, прочувствует на себе все тридцать три удовольствия быть вечным неудачником.
Посидели, помолчали. Потом Алексеич сказал:
— Ну, говори. Вижу ведь, что сказать хочешь.
Наташа сглотнула и, сдерживаясь, чтобы снова не разреветься, спросила:
— А как же я? Он уверил меня, что пришёл в город из-за меня! И — ушёл. Не посмотрел на меня… Как будто… я пустое место. И… как мне теперь жить? С этим? — И уже совсем растерянно добавила: — Вы же ехали с ним! Он… спросил обо мне?
Алексеич молчал, глядя в пол. Заговорил неохотно.
— Наташа, ты взрослый человек. И понимаешь, что жизнь иногда устраивает такие повороты, что…
— Короче, он меня забыл, — тихо закончила девушка.