– Кто ж тебе головенку так заморочил? – пробормотал он и пошел оглядеться.
Прикончил подыхающего от змеиного укуса. Обшарил всех троих покойничков и покинул место, где нынче и взбодрился не по-доброму, и тайну давнюю открыл. Хотя, открыл ли? Или же загадок прибавилось? Нужны ему те загадки, как третье ухо! Однако же, покоя в душе новое знание не добавило. Чуял Таймир!.. Всеми печенками чуял: не последняя эта встреча с внучкой ведуньи. А потому он нынче же сходит к Благойле и перетолкует начистоту. Вон, о тех же камушках. Коль они и взаправду так нужны, пусть ее – бояре с того не обеднеют. Не казну ж она у них ворует. Но и понятие ж иметь надо: попадется с этаким ее простодушием, а он и выручить не поспеет. В то, что кинется выручать, Таймир отчего-то нисколько не сомневался. Словом, он твердо вознамерился сгонять в управу, а после двинуть прямиком в дом Яльки.
Знал бы, как оно все обернется, не стал бы и у дядьки отмечаться. Сразу бы кинулся к Благойле. Потому, как явившись туда лишь к обеду, обнаружил забитые досками дверь да ставни. Ведунья и ее внучка пропали. И сколь Таймир не бился, не сумел выбить из Бати признания: куда они делись? Донельзя расстроенный старик лишь сумрачно сверлил его взглядом да поджимал губы. А к вечеру соглядатай доложил: из города ушел со своей ватагой отчаянный вожак Бойчета. Дядька, выслушав рассказ племяша о нынешних приключениях, заявил, дескать, Бойчета и увел бабку с девчонкой куда подальше. И коли хочешь сыскать их, так ищи вожака. Только вот Таймир не был уверен, что хочет искать Яльку. Ушла она, и будто груз какой с его плеч свалился. Так стоит ли испытывать судьбу? И на следующее утро он уже твердо для себя постановил: не стоит.
Глава 6
Глава 6
Государь вседержавный Милослав сын Градислава из рода Велиши поименован был своей матушкой. И совершенно невпопад. Нет, милостью одарить, коли по делу, он никогда не брезговал и не позабывал. Да вот заслужить ту милость нужно было нешутейно: без скидок на славное имя рода иль вес мошны. Не славен был Государь своими милостями, хоть ты тресни. С малых лет не славен, ибо матушка, родившая его накануне смерти батюшки, и сама милости свои попусту не разбазаривала. Прежний Государь Градислав взял себе жену заморскую, чего прежде в Антании не бывало. Дочь короля харангов Крайлену привезли в Стольноград, когда той едва лишь минуло десять годков. Длинная худосочная девчонка с темными волосами, карими глазищами и длинным носом боярству с князьями не показалась сразу. Угрюма была нравом сия принцесса да остра на язык. Градислав – вдовец тридцати пяти лет с двумя дочерями на выданье – на дитя малое, понятно, вот так вот с ходу не полез. Окрутили их жрецы, отгуляла вся Антания свадебный месяц, и о сопливой матушке-государыне все позабыли. Почти все, ибо следующие пять лет в недрах кремля, в женских покоях из малой гадючки вызревала гремучая змеища, поименованная жрецами с подсказки богов Твердиславой.
Первым делом, принцесса харангов вгрызлась в познание местного языка, традиций и нравов. Те немногие ближники, что были к ней приставлены, довольно скоро оценили ее старания. И недюжинный ум матушки-государыни: схватывала девица все на лету, запоминала крепко, оценивала верно. О том, чего не знала, не гнушалась спросить, дабы научили. В том, что почитала верным, стояла до конца, не страшась ни людей, ни богов. Последние верно подсказали антанам ее подлинное имечко – не промахнулись. Через пять лет забившему на нее Государю напомнили, мол, созрела девица. Пора б и о потомстве позаботиться.
Градислав, не видавший ее последние года два, приятно удивился, что из невзрачной принцесски выросла отнюдь не уродина. И не смазливая милашка, а вполне красивая девица, пусть и непривычной глазу красоты. Но боле его поразило то, что это была своя антанская девица, хоть в говоре ее и слышались чужеродные примеси. Градислав был мужиком суровым да к воинским потехам склонным. Всех этих заморских куртуазностей на дух не переносил. К тому же, избаловался бабской любовью, а потому сразу на полузабытую супружницу и в этот раз не полез. Решил перетолковать с государыней-матушкой по-свойски, дабы прощупать: на что годна. Призвал ее к себе скоротать в беседе времечко до обеда. А увяз в любопытной говорильне аж на три дня. После чего все же порадовал державу супружеским долгом, влюбившись в свою новобрачную по уши.
С той поры он со своей Твердушкой почти не расставался, заполучив уже через год столь долгожданный приплод. И даже успел порадоваться рождению наследника. Но через несколько дней внезапно скончался, успев, однако, прилюдно провозгласить нового Государя. И утвердить при нем до совершенных лет правительницу – его мать. Дорогую его сердцу государыню-матушку Твердиславу. Девку иноземную, что и сама-то едва до семнадцати годков не дожила. Так, во всяком случае, порешили кой-кто из князей да боярства. Порешили и вздумали избрать себе нового Государя: мужа смысленного, всеми довольного, всем угодного. Отца того самого державного князя Дражислава, что нынче затеял всю эту бредятину с покушением на Милослава.
Не хватило ума торопыгам оценить нюх и повадки государыни Твердушки. А у той в крови скопился яд всех ее достославных предков, что вот уже тысячу лет держали в железном кулаке необъятный и брыкливый, как бычок, Харанг. Не успели заговорщики превратиться в бунтовщиков, как матушка Твердислава показала себя во всей своей заморской красе. Откуда только что и взялось: падчерицы у нее в задушевных подружках, воеводы у нее в приятелях, дружина под каблуком, все столичное и окружающее столицу боярство стоит за нее горой. А всей прочей Антании – что раскинулась чуть не на треть известных земель от моря до моря – и вовсе плевать на всякие там призывы обрадовать себя новым Государем. Коли Градислав в трезвом-то уме счел свою супружницу достойной чести правительницы, так, верно, мужик знал, чего делал. А воевать с государевой дружиной и вовсе затея преглупственная: народишку побьешь кучу, серебра и злата потратишь три кучи, а в итоге хрен-то редьки не слаще. Покуда в Антании мир да покой, покуда народ не голодает, так всех всё устраивает.
Но государыню-матушку столь благой для нее исход не удовольствовал. И Твердислава сама пошла войной на сродственников покойного супруга. Не дружиной хороброй с треском да громом, а одним лишь своим умом да скользкими бабьими повадками. Всем правительница была люба-дорога. К примеру, идут к ней воеводы с жалобами, мол, засиделась дружина в безделье, забаловалась, так тут же и купцы весьма кстати подвернутся с жалобами на соседние державы. Дескать, оборони, матушка, забижают нас соседи, почем зря. Обдирают до нитки, цены на товар ломят несусветные, да и тебя поносными словами лают бессовестно. А то бесчестье великое, к стыду всей Антании… и потаенной радости воевод. Тут-то правительница и даст им волю, да только на свой лад: ступайте, мордобойствуйте, гребите в добычу все, до чего дотянетесь. Но, коль не одолеете супротивника, ко мне жаловаться ни-ни! Сами и расхлебывайте. А не расхлебаете, так и голова с плеч! Затраты же на поход покроются из воеводской казны: неча попусту залупаться, коль силенок маловато. Все по чести – всем то знакомо и понятно.
Или вот еще: встанут где-то подале от столицы в позу, дескать, сборы, наложенные на земли и людишек, поуменьшить бы. А не поуменьшите, так мы и железом погреметь не прочь. Правительница, тех сборов до совершеннолетия сынка ни разу не повысила! А потому и повод у нее разобидиться на этакое свинство, тут как тут! И посылает она вновь затосковавшую без дела дружину на обидчиков. И внове с тем же благословением: что с бою возьмете, то ваше. А не угомоните возомнивших о себе бунтовщиков, так земля вам пухом.
Что же до личных врагов, злоумышлявших против сынка Милославушки, так те в первые же три года ее правления как-то сами собой вымерли – и что за напасть такая? Правда, нового державного князя Держислава – кузена малолетнего Государя, как она его прозывала – та смертельная хвороба не коснулась. Люди понимающие оценили: видать, по малолетству. И по своеобразному милосердию Твердиславы, что не взяла грех на душу за гибель невинного дитя.
Нынче эта материна слабость двадцатилетней давности, отрыгнулась Милославушке, что вымахал повыше родного батюшки. И пошире того в плечах. А вот лицом один в один! Так что кое-кто молодого Государя попугивался, припомнив слегка уж призабытый нрав Градислава. Припомнив своевременно, ибо сам Милослав и батюшкиного добра не растерял, и матушкиным родовым заморским обогатился. Твердислава была верна себе: никого не разочаровала, как только он вошел в возраст. Уступала сыну власть постепенно, дабы он покрепче прихватывал полученное. Но немешкотно: сама как-то так ловко отошла в тень на радость всему народу, что соскучился по твердой руке – о том не переставали лаять все время ее вдовьего правления. Соскучились – злорадно объявила государыня среди своих ближников – так пусть получают: от всей моей души и полной ложкой. Лишь бы не подавились!
Ее доброе такое пожелание пропало втуне. Нынешние торопыги, что и впрямь полезли получать блага от юного несмышленыша, подавились, не успев квакнуть. А те князья с боярами, что служили опорой правительнице, тотчас подставили плечи Государю. Ему не перечили, однако, то и дело, оглядывались на матушку Твердиславу. И так-то направляли его норов в сторону благих свершений. Впрочем, здесь у них особых хлопот не случилось: сын был достойным продолжением отца с матерью. Не гнушался доброго совета и не греб все под себя, сообразуясь лишь со своими хотениями. Выучила его заморская принцесса Крайлена, натаскала на совесть, за что ей не раз кланялись в ножки.
– Что ж, матушка, выходит, вправду твой братец зубки на нас с тобой точит, – нахмурился Милослав, постукивая кулаком в подлокотник отцовского дубового кресла.
– Он с рожденья был мерзким, – пренебрежительно отозвалась Твердислава. – Наш старшой братец был наследником. Ему предстояло сменить батюшку. Лардàвиг завидовал ему самой черной завистью. Нашлись доброхоты: научи