Про ряд поведенческих отклонений (например, про упрямство или ревность) мы говорили, что они не являются патологической доминантой, так как при ближайшем рассмотрении оказывается, что загвоздка в чем–то другом, но вот про жажду лидерства такого не скажешь. Это неотъемлемое свойство натуры и проявляется оно очень рано. Порой приходится слышать от родителей: «Но ведь, наверное, любому человеку нравится быть первым». Да, безусловно, никому не по нраву, когда его упорно оттесняют на задний план и он служит лишь фоном для кого–то более успешного, однако очень многие люди вполне довольствуются положением ведомых и совершенно не стремятся что–либо возглавлять, не желая брать на себя ответственность и прочие издержки «вождизма». Поэтому родителям нужно попробовать объективно оценить, есть ли у их ребенка потребность в лидерстве, и не выдавать желаемое за действительное. А такое встречается довольно часто. Особенно в последние годы, когда часть общества усиленно старается перенять западный образ жизни и, в том числе, западные (а точнее, американские) принципы воспитания. Одним из таких важных принципов является ориентация ребенка на успех.
Впервые мы всерьез задумались над этой проблемой несколько лет назад, во время интервью, которое брала у нас корреспондентка одной молодежной газеты.
— Сейчас детям часто внушают, что они должны быть лидерами, обязательно добиваться успеха, — сказала она. — Как вы считаете, в детях полезно развивать соревновательность? Вот в Америке, например, это очень развито…
Честно говоря, ее слова застали нас врасплох. Мы как–то об этом совсем не думали и пролепетали нечто довольно невразумительное. Но вопрос задел нас за живое. Мы потом не раз к нему возвращались И сейчас уверенно ответили бы нашей собеседнице; «Нет». Наблюдая за детьми, мы пришли к выводу, что наши дети не соревновательны, ориентация на успех зачастую их только невротизирует. Думаем, что истоки этого следует искать в особенностях общинной психологии, которая вовсе не исчезла с упразднением крестьянских общин, а перекочевала в советскую действительность и стала называться духом коллективизма. Сейчас она дает о себе знать в том, что огромное число людей (причем не только старшего и среднего поколения) чувствуют себя крайне неуютно в атомизирующемся обществе и стихийно «сбиваются в стаи» — в самые разные, будь то присоединение к церковным общинам, многочисленным клубам и ассоциациям, политическим партиям или… мафиозным группировкам. Впрочем, это уже другая тема. Здесь же скажем лишь, что и сама общинная психология в России выросла не на пустом месте: она зиждилась на православной этике, которая, мягко говоря, неодобрительно относится к идеалу личного успеха.
Это не значит, что успех здесь вовсе не поощряется. Нет, но социальное одобрение получает успешная деятельность на благо общества (для ребенка это прежде всего коллектив, членом которого он является: группа в детском саду, школьный класс, компания во дворе и т.п.). Чему обычно учат малышей, которые играют в песочнице? Быть добрыми, делиться игрушками, не обижать других детей, мирно играть вместе. С возрастом эти установки, естественно, усложняются, но по сути не меняются. Кого обычно школьники признают лидерами? Отличников? Нет, их чаще всего считают зубрилами, подлизами и любимчиками. Может быть, самых сильных и ловких одноклассников? Тоже нет. Драчунов, которые красуются, играя мускулами, другие дети не любят. Боятся, но не любят. Тех, кто выделяется одеждой, похваляется родительскими деньгами, машинами и прочими благами, называют воображалами. Так кто же все–таки способен реально претендовать на «свято место», которое, как показывает жизнь, не пустует практически ни в одном классе? Это бывают самые разные мальчики и девочки (в том числе и из вышеперечисленных категорий), но все они должны непременно быть душой компании, то есть опять–таки должны уметь налаживать контакт с окружающи–ми и делиться с ними, делиться не только конфетами и машинками, но и своей бодростью, весельем, инициативностью, изобретательностью, фантазией, силой, смелостью, сочувствием, знаниями — вспомните, как дети любят тех, кто обладает даром рассказчика!
Поэтому наших ребят, как нам кажется, имеет смысл ориентировать на успех вместе с другими и во имя других. Коща мы это поняли, нам стало легко работать с детьми, стремящимися к первенству. Мы не перестали бороться с их эгоцентризмом и стремлением постоянно выпячивать свое «я», но, окорачивая «якалок», с некоторых пор одновременно их… возвышаем.
Раньше мы говорили:
— Потерпи, Коля. Ты в прошлый раз выступал первым. Пусть на этом занятии кто–нибудь другой первым пойдет за ширму.
Теперь же говорим:
— Коля, а давай ты сегодня будешь самым благородным и терпеливым, ладно? Как ты думаешь, ты сможешь пропустить вперед четверых ребят и не расстроиться? Неужели? Вот это да! Смотрите, ребята, какой Коля благородный! Ведь ему очень хочется выступить первым, а он согласился спокойно дождаться своей очереди и внимательно посмотреть сценки, которые вы приготовили.
Мы стараемся как можно скорее сформировать у таких детей ощущение группы. Индивидуалисты по натуре, они не склонны к сопереживанию. Наоборот, дух соперничества отделяет их от остальных. Конечно, можно и нужно внушать им, что завидовать плохо, что не надо всегда выскакивать вперед и т. п. Но гораздо продуктивнее, на наш взгляд, постараться расширить в их представлении категорию «мое». Чем больше людей окажется в нее включено, тем легче будет псевдолидеру стать настоящим лидером. Одно дело, ковда такой ребенок видит в детях соперников, с которыми надо бороться, и совсеэд другое, когда он начинает считать их товарищами, в чем–то даже соратниками, которым он, такой умный, сильный, опытный и вообще замечательный, будет помогать.
Поясним стратегию подобной работы на конкретных примерах. Перечисляя причины, мешающие псевдолидерам стать настоящими, мы, в частности, упомянули трусость, которая сочетается с гипертрофированным самолюбием. Если такую натуру не элевировать, может вырасти коварный интриган, этакий «серый кардинал». Если же заниматься психоэлевацией, то робость можно возвысить до сдержанности и осмотрительности (что по современным меркам является безусловным достоинством), а гипертрофированному самолюбию следует предоставить открытую, а не тайную площадку для самоутверждения. Впоследствии, когда ребенок убедится в своей состоятельности, желательно сориентировать его на покровительство слабым, не требующее, однако, необходимости проявлять большую отвагу и бороться с сильными соперниками. В будущем из такого ребенка может получиться хороший педагог.
А вот другой случай: неутоленная жажда лидерства и отчаянная боязнь поражения. Казалось бы, он очень похож на предыдущий, но в действительности речь идет о гораздо более активных или, как сейчас говорят, пассионарных натурах. Тут боязнь поражения происходит вовсе не от робости (такие дети часто бывают безрассудно храбрыми), а от непомерной гордыни, бешеного, а не просто гипертрофированного, самолюбия. В подростковом возрасте это может перерасти в гипердемонстративность и проявиться в форме хулиганских выходок, вплоть до уголовно наказуемых. И процесс психоэлевации, имея приблизительно тот же вектор, что и в первом примере, должен все–таки протекать иначе. Гордецу необходимо не только предоставить поле для самоутверждения, но и дать возможность стать на нем реальным, успешным лидером. Однако и этого мало. Нельзя забывать о его страстной, активной натуре. Что это значит? А то, что таких детей часто не устраивает лидерство на том поприще, которое взрослым кажется престижным и желанным. Быть первым в изостудии или в музыкальной школе, и даже побеждать на соревнованиях по большому теннису — это для них маловато. В идеале они должны либо лидировать в каком–то деле, сопряженном с риском (предположим, быть первыми в секциях каратэ, мотогонщиков, в альпинистском клубе и т. п.), либо организовывать что–то свое. Пассионарность подобных личностей следует учитывать и когда подходит время выбора профессии. Но, повторяем, родителям важно не перегнуть палку ни в ту, ни в другую сторону: опасно втискивать лидеров в слишком тесные для них рамки, однако не менее опасно навязывать роль лидера ребенку, который не особенно на нее претендует. В этой связи хочется рассказать, на наш взгляд, очень поучительную историю. Шестилетняя Римма сильно заикалась, была повышенно застенчива и, как правило, вообще не разговаривала с незнакомыми людьми. На первичном осмотре мы в этом убедились: Римма наотрез отказалась отвечать на вопросы, угрюмо смотрела на нас исподлобья, и мы уже психологически настраивались на тяжелую, изматывающую работу с ребенкоммутистом. Однако на первом же занятии девочка преподнесла нам приятный сюрприз: неожиданно для всех (в том числе, вероятно, и для себя самой) она первой вызвалась показать кукольную сценку, охотно приняла участие во всех заданиях и явно наслаждалась ролью смелой и находчивой девочки. Распознав в Римме скрытого лидера, мы соответственно построили свою работу с ней. В итоге Римма с каждой неделей становилась все бойчее, речь ее неуклонно улучшалась, становилась более развернутой и свободной, заикание постепенно сходило на нет. К концу первого цикла занятий девочка лишь иногда запиналась,, а в основном говорила гладко. Довольные результатами, мы решили, что Римме стоит сделать небольшой перерыв, а затем принять участие в лечебном спектакле. Когда она через три месяца снова пришла к нам, заикание было еле заметным, а мать в качестве большого Римминого достижения отметила, что дочь начала общаться со сверстницами.
— Правда, — добавила она, — они говорят, а Римма, в основном, кивает.
Мы дали Римме довольно большую роль. Все шло вроде бы нормально, однако нас не покидало чувство, что мы уперлись в невидимую преграду, что в этой девочке или в чем–то, связанном с ней, есть некая тайна, без разгадки которой нам не удастся достичь желаемого результата. В подобных случаях наша работа напоминает мучительные раздумья следователя, перебирающего в уме различные версии. В такие моменты стараешься припомнить как можно больше подробностей, мельчайших нюансов и прислушаться к тому, что же подсказывает тебе интуиция. А она подсказывала, что дело в маме… Но ведь мама вела себя великолепно! Заботливая и внимательная к дочери, она в то же время старалась не стеснять ее инициативу. У них не было конфликтов, они явно любили и понимали друг друга. И все–таки в сценках, которые они показывали, была какая–то фальшь… Мы долго не могли уловить и сформулировать, в чем же она состоит, но потом догадались. Обе словно стояли на цыпочках; это были идеальная мама и идеальная дочка: во всем, что бы они ни говорили и ни делали, ощущалось стремление к полному, абсолютному совершенству. Вроде бы что в этом плохого? Наоборот, хорошо, что и мама, и ребенок стремятся к идеалу. Стремятся быть самыми вежливыми, самыми правильными, самыми изысканными и благовоспитанными. Однако Римма, как мы к тому времени убедились, не настолько жаждала лидерства, и эти установки сковывали ее, подавляли волю. Она никогда не шалила, а в разговорах с девочками (к тому моменту Римма уже перестала отделываться кивками и односложными фразами) явно сквозили ласково–назидательные интонации матери. Если же она заражалась их звонким смехом, вид у нее становился немного смущенный, словно это было нечто не очень приличное.