Кадыр Турсунович зашел в дом и вынес свою «кладовую памяти» — объемистый гроссбух. Перелистал несколько страниц…
— С 1955 года, еще студентом, начал записывать… Время все меняет прямо на глазах. Если раньше не было дороги в райцентр, то теперь асфальтированная полоса. Огромный клуб в триста мест на центральной усадьбе. Лекторы бывают. Недавно театр из Ташкента приезжал. Посмотреть спектакль люди со всех окрестных кишлаков пришли. Мест не хватило. Почти в каждом доме телевизор, радио, магнитофон. В каждом третьем дворе если не «Жигули», то мотоцикл с коляской. Колхозник стал жить хорошо — и духовно, и материально. Это, — он потряс гроссбухом, — можно сказать плюс. А вот и минусы… — И продолжил:
— Если в нашем кишлаке лет двадцать назад гнездилось шесть семей аистов, то теперь ни одной четы. Куда подевались птицы?
Мальчишкой помню: сюда к реке с гор спускались косули. Элик их называют у нас. Куда исчезли эти красивые, будто из восточной поэзии, животные? Во всех Кураминах редко и нынче сыщете косулю. Весной со школьниками ходили на экскурсии в горы. Если раньше на рассвете можно было услышать между скал звонкую перекличку уларов — это предки домашних индеек, — то горы нас в то утро встретили молчанием. Ни уларов, ни кекликов. Настороженное затишье. Хорошо хоть синяя галка пролетела, огласив ущелье леденящим криком…
И кабанов почти не стало. До недавнего времени они запросто спускались с гор и копытили близлежащие поля. Урон хозяйству на таньгу, как говаривали в старину, а шуму на тысячу. Не просто отвадили животных, — истребили. Завтра я вам покажу… любопытный пример.
Мы еще долго беседовали под высокими августовскими звездами, мерцавшими сквозь листву.
Кадыр Турсунович ушел в дом, а мы остались ночевать на теплых одеялах на айване.
Перед тем, как погасить лампочку, Алексей спрыгнул вниз посмотреть, куда падают бесчисленные жуки и бабочки. Надо же, какой любопытный! Но он не обнаружил ни одного насекомого. Зато вскоре схватил меня за руку:
— Па, смотри!
На корневище урючины сидела ящерица — геккон. Песочного цвета, с вертким хвостом. Не сразу и заметишь! Упадет бабочка, а геккон тут как тут.
Ловко устроилась охотница! И искать добычу не надо.
Как тут не вспомнить известных словацких натуралистов Йосефа Вагнера и Надю Шнейдерову, отметивших:
«Судьба любого животного — есть самому и быть съеденным другими. Таким образом вся огромная пищевая цепь — вода, почва, солнечные излучения, трава, травоядные, плотоядные, звери и птицы, питающиеся падалью, и снова почва — непрерывно возобновляется. Однако, несмотря ни на что, абсолютно все животные на любом изгибе этой цепи делают все возможное, чтобы выжить».
Утро началось необычно. Прямо над головой, на ветке урючины — видимо, и спал тут же рядом с нами, — шумно захлопал крыльями петух. Гулко застучал шпорами, вытянул в сторону восхода свою радужную шею и закукарекал. Да так громко и азартно, что я даже заткнул уши. Однако настроение уже задано было бодрое.
Умывшись и позавтракав, мы вместе с хозяином пошли смотреть его курятник. «Сейчас я вам покажу такое, что и не в каждом зоопарке можно увидеть», — заинтриговал Кадыр Турсунович.
Курятник, если так можно назвать два насеста и тазик с водой на земле, находился в конце двора и был окружен полукольцом тростника.
— Не шуметь, — предупредил учитель. — Никаких резких движений.
Он достал из мешочка, прихваченного из дома, горсть пшеницы и стал разбрасывать вокруг себя:
— Цыпа-цыпа-цыпа!
На пшеницу стали слетаться куры — рябые, красные, белые… А через минуту-другую из тростников начали выходить… фазаны! Один, другой третий… Самочки, те попроще цветом — песочно-землистые, зато фазаны, отцы семейства, — прямо осколки радуги.
Семь диких птиц я насчитал. Инкубатор у них там, что ли!
Вот тут-то Алексей и принялся щелкать фотоаппаратом, несмотря на предупреждение. Птицы сначала несколько насторожились, но скоро перестали обращать внимание и на нас, и на объектив.
— Как вам удалось приручить фазанов? — спросил я Кадыра Турсуновича за чаепитием на айване. — Птица чуткая, сторожкая обитательница глухих мест…
— Случайно, — просто ответил учитель. — Года три назад зима выдалась лютой для наших мест. Дикая птица сама от бескормицы потянулась к человеку. Раз заметил возле кур фазанов, два… Стал побольше подсыпать корма. Птицы сначала пугливо разлетались, но потом привыкли… С тех пор не забывают навещать мой курятник. Из охотничьего заказника — он тут неподалеку — даже начальство приходило. Интересовались, как мне удалось фазанов приручить. А потом дали распоряжение — помогать с кормом. Вот такое дело, друзья!
Повезло фазанам… Ну, а попадись им недобрый, а то и просто равнодушный человек?.. Нет, в общении с природой нужна доброта, притом активная — не в мечтах да на словах, а на деле.
Приятно и легко было продолжить дальше свое путешествие после знакомства с таким интересным человеком, как школьный учитель Кадыр Турсунович.
…Плот заносило то в одну, то в другую сторону. Река рычала разъяренным зверем, скалилась острыми камнями, горбами валунов. Такого на протяжении всего водного пути нам еще не встречалось. Словно Ахангаран коварно, исподволь подготавливал нас к настоящим испытаниям. И их час настал.
Незадолго до того река сделалась просторнее. Справа показался какой-то широкий приток с глинисто-шоколадной водой. Как потом я узнал у местных жителей, это была речка Карасу. Вообще в Средней Азии многие реки называют Карасу. Видимо, по цвету: кара — черный, су — вода. Карасу впадала в Ахангаран. И река в этом месте, приняв сильную «донорскую дозу», становилась особенно буйной. Не Днепровские пороги, но все же…
В водах, помимо валунов и камней, перекатывались корневища, острые коряги, целые смытые деревья. Плот нешуточно бросало, мутные брызги били в лицо. Рюкзаки, предусмотрительно привязанные к бревнам, промокли насквозь. В ушах стоял грохот воды и скрежет камней, будто перетираемых мельничными жерновами. Мы еле успевали лавировать, манипулируя шестами, чтобы не перевернуло. И все-таки это произошло. Плот зацепился за здоровенную корягу, нас тряхнуло, и мы с Алексеем очутились в воде. Не знаю, чем бы кончилось, если бы растерялись… Ухватившись с обеих краев за бревна, мы стали осторожно, но настойчиво подтягивать плот к берегу. К счастью, река здесь уже утихомирилась, самое «бойкое место» оставалось позади, и вскоре мы были на довольно протяженной песчаной косе.
Местность вокруг отнюдь не голая. Заросли рогоза, серебристого лоха, арча, джида, уже поспевающая.
Вытянули плот сушиться. Сбросили мокрую одежду. Вытащили из рюкзаков содержимое. Хлеб, сахар, чай и соль подмокли основательно. Тоже разложили все на траве под солнцем. Ну, консервам ничего не сделалось.
Больше всего, конечно же, Алексей, да и я беспокоились за фотоаппарат. И тут я снова похвалил парня. Молодец, не поленился и завернул предусмотрительно фотоаппарат с пленками в полиэтиленовый пакет. Это и спасло их от воды.
Место для отдыха нам понравилось. Решили здесь отдохнуть, обсушиться, осмотреться. Время было обеденное. Я «колдовал» над костерком, пытался вскипятить в котелке чай. Алексей бродил с удочкой вдоль берега. И тут на поляну выскочила собака. Увидела нас — замерла. Симпатичная такая пегая дворняга. Правое ухо начисто отсутствовало. Может, лишилась в драке с сородичами. Над глазами по темному пятнышку. Таким собакам в сельских местностях хозяева дают кличку Турткуз — Четырехглазый. Лучше не придумаешь.
Вслед за собакой, на каурой лошаденке появился молодой парень, загорелый, в выгоревших джинсах и широкополой, этакой ковбойской шляпе. Прямо персонаж из «Великолепной семерки».
Собака осмелела. Брехнула пару раз. Но парень лихо щелкнул плеткой:
— Молчать, Турткуз! (Ага, значит, угадал кличку.)
Затем спешился, отвел коня в сторону и подошел ко мне. Сухо представился:
— Егерь Акчинского охотхозяйства Геннадий Никифоров. Ваши документы!
Пришлось лезть за удостоверением — благо, не подмокло.
— Та-ак, — разглядывая документ, произнес Геннадий. — Вообще-то у нас не разрешается посторонним ходить по территории охотхозяйства. Здесь рыбачат и охотятся строго по лицензиям. Но вам, как жертвам «кораблекрушения», в виде исключения разрешаю.
Я пригласил Геннадия к чаю. Он охотно согласился: «Соскучился по свежим людям!» И вскоре я знал почти все об этом молодом человеке. После армии поступил в Московский университет. Учится заочно на биофаке. А в охотхозяйстве третий год. Изучает жизнь фазана в неволе. Мечтает после учебы организовать фазанью ферму.
— Не мешает ли работа учебе?
— Что вы! — улыбается Геннадий. — Наоборот. Можно считать, практику прохожу круглый год.
— А как с браконьерами?
— Бывают. До десятка ружей в год конфискуем за незаконный отстрел фазанов, кекликов, кабанов… Недавно несколько дел передали в суд. В большинстве «шалят» местные жители и, представьте, разные начальники из города. Если первые надеются скрыться незамеченными, то вторые уповают на безнаказанность. На положение, авторитет, знакомства. Не хотят считаться с тем, что закон один для всех. Однако время теперь не то, когда прикрывались должностями…
Да, богат и многообразен животный мир Узбекистана. Обширные пустыни, влажные поймы рек, величавые горные хребты и вечнозеленые оазисы… И очень жаль, что с каждым годом они скудеют. Вот скупые, беспощадные статистические данные: в «Красную книгу УзССР» включены двадцать два вида млекопитающих, тридцать один вид птиц, пять видов пресмыкающихся и пять видов рыб.
Грустные цифры, за которыми живое, трепетно бьющееся сердце природы. И вот на защиту встают зачастую такие, как Геннадий Никифоров, встают бескорыстно — велик ли оклад егеря! Охотоведы, биологи, просто страстные друзья природы. Скромные люди, делающие огромное благороднейшее дело.
Где-то далеко-далеко в стороне чинков послышались выстрелы. Один, другой, третий… Затем ударил дуплет — уже ближе к нам.