— Да не вертись ты, как волчок, — хлопнул его по плечу дядя. — В таких хоромах будешь жить, брат, как король!
— А как же голуби? — в глазах Васи стояли слезы.
— Да, брат, с голубями посложнее… Придется с ними расстаться.
Он встал из-за стола. Подошел к открытому окну. С чердака неслось гулкое воркование. Птицы готовились к ночлегу.
Дядя поднял над головой два пальца. Звонко щелкнул.
— Придумал, — сказал он. — Возьму с собой. Пусть живут у меня. Ты ведь все равно будешь приезжать летом ко мне… Лады?
— Лады! — краешками губ улыбнулся Вася.
Наутро дядя, посадив в большую плетеную клетку голубей, уехал.
А дня через три к дому бабушки подкатил огромный грузовик. Рабочие помогали грузить в него вещи. Вася носил учебники, глобус, посуду… А когда начал затаскивать в кузов велосипед, кто-то из взрослых, глядя в небо, крикнул:
— Смотрите!
— Смотрите!
Вася пристроил к борту двухколесного друга, распрямил спину и увидел над собой… голубей.
— Ур-ра! — запрыгал он от восторга. — Голуби вернулись! Мои голуби!..
Птицы низко кружились над крышей, а потом стали залетать в открытую дверь на чердак.
Не зная, что делать, бабушка, опустила руки.
А Вася спрыгнул на землю, схватил лежавшую неподалеку старую коробку от телевизора и полез за голубями.
Через неделю, уже в новом доме, он получил от дяди письмо. Оно было короткое, с извинениями. Дядя с огорчением сообщал, что не сдержал слова перед племянником: голуби улетели. Возможно, их сманили опытные голубятники. Но пусть Вася не грустит: дядя приглядит на базаре новых птиц. Обязательно лучше прежних.
Вася читал письмо бабушке и улыбался. Ведь его голуби жили на крыше девятиэтажки и часто слетали к Васе на балкон.
А как они нашли обратную дорогу из другого города — для Васи так и осталось загадкой.
ЧУНЯ
Над горами хлестал ливень.
С вершин низвергались потоки, увлекая за собой камни и смытые деревья.
Грохот, шум, плеск.
Перед рассветом погода угомонилась. Над вершиной проблеснула льдистая звездочка.
Дикая свинья увела выводок — восемь полосатиков — в абрикосовую рощу: там было покойнее.
К утру каким-то своим материнским чутьем она обнаружила, что нет самого слабого, девятого.
Свинья в беспокойстве металась от дерева к дереву, расшвыривала рылом обломанные ветки, обнюхивала траву… малыша нигде не было. Она увела оставшийся выводок обратно в горы, где под корневищами столетней арчи была ее лежка.
…Зоолог Евстафьев на рассвете вышел в горы. Валуны будто сдвинуты с места, деревья искорежены, трава спутана.
Ну и поозоровал весенний «небесный водопад»!
На развилке тропы из зарослей барбариса до зоолога донеслось тихое повизгивание. Он насторожился и пошел на звук.
«Ну и ну!» — по лицу зоолога скользнула улыбка.
В зарослях, запутавшись ножками, лежал… крохотный поросенок. Увидев человека, он попытался встать, но опять упал. Не хватило силенок. Тогда поросенок опять взвизгнул, кажется, от страха.
— Ну что ты, глупыш, — сказал Евстафьев. — Не бойся. Я человек добрый.
Он стянул с себя полевую куртку с множеством карманов и застежек. Вызволил дикого зверька и укутал его.
Всю дорогу на пути к станции зоолог чувствовал, как под курткой бьется кабаненок. Видно, сильно простыл. Трудно без материнского тепла и молока…
«А ведь его легко могли растерзать волки или хищные птицы, — думал зоолог. — Хорошо, мне на глаза попался!»
Только дома Евстафьев, обогрев найденыша, впервые задумался, как ему «поставить» на ноги дикое животное. Не было ни бутылки, ни соски, ни молока… Ну, положим, все это можно достать. Однако нет навыков по уходу за таким малышом.
А если заболеет? Как его потом лечить?
И тут зоолог вспомнил о своей знакомой — Лене.
Лена работала в зоопарке и училась по вечерам в техникуме на ветеринара.
«Ага, вот кто поможет!» — подумал Евстафьев.
Лена с радостью взяла необычного новосела.
Он оказался свинкой, и девушка придумала ей забавную кличку — Чуня.
Свинка действительно была очень симпатичной.
По гладкой темно-стальной щетинке продольно разбегались полоски-лучи.
Глазки ну точь-в-точь две темные вишенки.
Нос вытянут, а на конце влажный розовый пятачок.
Первые дни в доме Чуне было все в диковинку. Она больше отлеживалась на коврике-подстилке в углу комнаты.
Сначала вообще не хотела брать соску с молоком. Визжала. Вырывалась из рук. Ночью жалобно попискивала, как кутенок.
— Ну, ладно… Ну, хватит плакать, — словно ребенка, уговаривала Лена, а сама незаметно совала соску с молоком.
И Чуня, наконец, схватила ее. Зачмокала. Да с такой жадностью, что через минуту в бутылке ничего не осталось.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Лена. — На первый раз хватит.
Наутро дело пошло веселее. Теперь, увидев девушку, Чуня сама семенила навстречу и тыкалась ей в ноги холодным пятачком. Видимо, это означало: «Здравствуй, хозяюшка! Что ты мне принесла?»
Лена вынимала из сумки бутылку с молоком и кормила Чуню.
Через месяц свинка подросла, окрепла. Щетина ее сделалась гуще.
Как-то Лена пришла с работы веселая.
— Ну, все, Чунюшка, — торжественно сказала она. — Завтра утром переселяю тебя в зоопарк к твоим сородичам. Там тебе будет интереснее.
У Лены на работе «подопечные» самые разные.
Это парнокопытные животные — грациозные, словно выточенные из самшита, косули, быстрые, как ветер, сайгаки, с достоинством взирающие вокруг, винторогие козлы… А также джейраны, дикие бараны…
У каждого животного свой характер, свои повадки. И Лена хорошо изучила их. Это ей помогает в работе.
Дикие звери издалека узнают свою хозяйку. Наверное, они тоже чуют доброго человека. Но раньше всех Лену узнает Чуня.
Еще только услышав ее шаги, Чуня вырывается вперед из всего кабаньего молодняка, мчится к Лене и, как собачка, старается лизнуть ей руку.
К осени свинка с удовольствием стала есть и пойло, и отруби, и арбузные корки.
…Прошло два года. Чуня превратилась в огромную свинью. Ее можно увидеть в Ташкентском зоопарке. Она охотно оборачивается, услышав свою кличку. Посмотрит, посмотрит на звавшего — отвернется равнодушно. Потому что признает лишь Лену. И угощение Чуня принимает только из ее рук.
А недавно я узнал, что у Чуни скоро будут свои поросята.
Дикие поросята, рожденные в вольере.
КУДА ДЕЛИСЬ РАКИ
О необдуманном обещании невозможного люди с усмешкой говорят: «Жди, когда на горе рак свистнет».
Почему на «горе» и почему «свистнет»? — недоумевал я. Ведь раки вовсе живут в воде и свистеть они не умеют…
А еще, когда я спрашивал: «Куда это журавли осенью улетают?» — отец шутливо отвечал: «Туда, где раки зимуют! Ясно?»
«Ясно», — заливался я пунцовой краской, хотя мне ничего не было ясно.
Поговорка есть поговорка. А додумывать ее надо самому…
Что же это за загадочное животное — рак?
Лет до десяти я его видел только на картинке, а живым никогда. Впервые мне довелось держать рака в руках — вареного.
Мы ехали со старшим братом в поезде «Ташкент — Москва».
Где-то за Бузулуком на станции брат вышел на перрон.
В окно хорошо просматривался небольшой базарчик.
Старушки в фартуках и платках в мелкий горошек продавали под навесом дымящуюся картошку, соленые пупырчатые огурчики, ягоды — малину, крыжовник, смородину…
Вот брат остановился возле одной тетки с ведром. Что-то показывает на пальцах. Видно, торгуется. Наконец, она что-то заворачивает ему в пакет и брат радостный — рот до ушей — летит обратно в вагон.
Поезд тронулся.
— Угощайся, — говорит брат и высыпает содержимое пакета на приоконный откидной столик.
Это были вареные раки. Я сразу их узнал. С клешнями. Какие-то красные. Ах, вот почему соседка, там, дома, часто жаловалась матери на своего подвыпившего мужа: «Опять мой явился, как рак красный!»
— Бери смелее! — хлопнул по плечу меня брат. — Картошку, огурчики всегда можно попробовать, а раков — нет. Де-ли-ка-тес! Они не везде водятся…
Я поднял за клешню одного рака. Пучеглазый. С розоватой спинкой. Представил, как он может пятиться к норе задом наперед. И мне почему-то его стало жалко.
— Ты что не ешь? — подмигнул брат, аппетитно хрумкая.
— Что-то неохота, — признался я.
— А напрасно… Вкуснотища такая!
Уже вернувшись домой в Среднюю Азию, я узнал от ребят, что и в нашем засушливом краю в некоторых арыках и речках водятся раки. Тогда водились…
Как-то мы рыбачили на Аксу. Удили на удочку пескариков, ловили майками крохотных усатых сомиков. И тут же кидали в ведерко с водой. Интересно принести домой живую рыбу!
Тем временем наш заводила Витька-Каланча лазил под корягами, шарил там руками.
Вдруг он выскочил пулей на берег, а в растопыренных пальцах… рак! Не розовый, не красный, оказывается, а темно-серый, почти черный. Шевелит клешнями влево-вправо. Таращится по сторонам, будто ничего не поймет. А мальчишки как завизжат не хуже девчонок — и врассыпную!
Никогда еще не видели такого чудища.
— Да не бойтесь вы, лопухи, — успокоил Каланча. — Не такой уж он и страшный. Могу даже ему сунуть палец.
— А ну, — сказал голопузый Санька, на всякий случай держась подальше.
Слово — не воробей. И Каланча продемонстрировал свою храбрость. Но тут же завопил, прыгая на одной ноге:
— Ой-ой-ой, мамочка-а!
— Что такое? — окружили его ребята, хотя и было страшновато.
— Ничего, пустяк, — помахивая освобожденным пальцем, кисло улыбнулся Каланча.
Он опустил пленника в ведерко с рыбешками, и мы гурьбой полезли в воду. Уж больно припекало летнее солнце.
Накупавшись вволю, плюхнулись на песок. Горячий, приятно щекочущий…
И тут Санька голопузый как закричит (он, оказывается, не купался, вертелся все время возле ведра):
— Ребя! А пескарей-то нет…