— Какая гроза? — удивился я, оглядываясь по сторонам. Солнце в небе. Ни облачка. Ручеек бежит по саю — звяк да звяк.
— А я говорю — будет! — посерьезнел Петрович. — Муравьи лучше нас с тобой чуют погоду…
И только он это сказал, со стороны зубчатых вершин выплыла сизая туча. За ней другая, третья…
Мы припустили вниз. И уже выйдя на тропу, увидели, как над нами плеснула молния. Несколько капель тяжело плюхнулись под ноги. А минут через пять разразился настоящий ливень! Но мы были на крыльце егерского дома, и нам он уже был не страшен.
«Надо же, — усмехнулся я. — И где это муравьи прячут свой барометр?»
НА ДЖАЙЛЯУ
На рассвете я отправился с ребятами на джайляу косить траву. Работали до самого обеда, пока весеннее солнце не стало припекать.
Я решил отдохнуть. Расстелил мешковину, закинул руки за голову и лег.
Славно пахнет разнотравьем — боялычом, курчавкой, шалфеем… Рядом раскачиваются цветы — маки, васильки, пастушья сумка. На один из цветков села бабочка. Сложила веером сиреневые крылья и не шелохнется. Поодаль на травинке я увидел жука. Греет под целебными лучами бронзовую спинку, водит усами вверх-вниз от удовольствия. А еще дальше, у щербатого камня, замечаю сверчка.
— Цвирк, цвирк! — шевелит он крахмальными крылышками и будто прислушивается к звуку.
Мир вкушает послеобеденный покои. Человек и насекомые…
И тут у самых кед запоздало вижу муравьев. Как будто ручеек струится в сторону овражка. Каждый муравей с какой-нибудь ношей — куколкой, былинкой, соломкой…
И вдруг делаю для себя маленькое открытие. Много раз встречал и бабочку, и жука, и стрекозу, греющихся на солнце…
А кто хоть раз видел отдыхающего муравья?
БАРСУЧЬЯ НОРА
В конце весны возвращались мы с сыном из Шанибека, где были в гостях у знакомого пасечника.
Вышли в путь затемно, чтобы успеть с восходом солнца добраться до центральной усадьбы совхоза, к первому автобусу в город.
Горы оставались позади. Перед нами расстилались холмы в разнотравье и цветах, окропленные холодной ночной росой.
Рассвет только занимался.
А жаворонки уже высоко в небе звонко и щедро рассыпали свои трели. И на сердце было так же свежо и чисто.
Хорошо шагать по утренней земле — весенней, просыпающейся!
Неповторимые встречи дарит она.
То с черепашонком на сухой проплешине, то с ужом, пересекающим шурша тропинку, то с каким-нибудь усатым жуком, что тяжело поднимается по стеблю цветка, будто альпинист.
Шли мы вдоль сая. Глубокого, поросшего высокой травой и колючим шиповником.
Голова кружилась от приятных запахов весенней земли.
Было тихо. И вдруг в этой чуткой тишине на дне сая, где серебрясь протекал ручеек, послышалась возня. Хрюканье, тявканье. То ли поросенок, то ли собака…
Мы остановились, замерли.
И тут из густых кустов шиповника на крохотную полянку с пятачок — вылетела лисица, а за нею следом — барсук. С белой полоской во лбу, смешной, с виду неповоротливый.
Но не смотря на это лисица еле успевала удирать от него.
Когда звери скрылись из глаз, сын недоуменно посмотрел на меня: что, мол, там произошло?
— В сае, видимо, нора барсука, — объяснил я. — А лисица хотела занять ее.
— Как?
И тогда я рассказал сыну вот такую историю, конец которой мы невольно подсмотрели.
Барсук — животное трудолюбивое. Он сам выкопал себе жилище — глубокую нору. Утеплил ее травой, листьями. Обжил. Уютно и чисто стало в ней. С наступлением сумерек барсук выходил на охоту. Выдергивал корешки, лакомился жуками, ловил кузнечиков. А если повезет, то выкапывал из норок мышей-песчанок.
Перед рассветом, когда начинали гаснуть звезды, барсук возвращался в свою «квартиру».
Однажды он задержался. И придя к норе, почувствовал чужой запах.
Кто же это был?
Ну, конечно, хитрунья лисица! Воспользовалась отсутствием законного хозяина и вселилась в его жилище. Чистое, уютное. А главное, лентяйке не надо строить самой. Не потерпел барсук такого нахальства. Выгнал непрошеную гостью. Он хоть и неуклюж, но, когда рассердится, держись! Да все равно остался без «квартиры»: теперь барсук ни за что не войдет в нее, слишком уж чистоплотен. Зная это, лисица заранее постаралась испортить нору неприятными запахами.
Бедному барсуку невольно придется выкапывать новую «квартиру».
Разве не обидно?
ОБМАНУТЫЙ УЛАН
В начале июля взял я Улана на прогулку в горы.
Пусть вислоухий погуляет со мной, решил я, вместе веселее!
Чудесно летом в горах. Травы еще не выгорели. Огоньками меж них вспыхивают маки. Желтыми соцветьями на бугорках качаются бессмертники. Высокие эремурусы, раскрыв цветы-ладошки, засмотрелись на голубое небо. А может, они так внимательно слушают переливчатую трель жаворонка?
Из-под ног брызгами рассыпаются кузнечики. Над пахучими соцветиями басовито гудят пчелы. Красиво! Аж голова кругом идет. Вот Улан и прыгает от цветка к цветку, от бугорка к бугорку. Все ему кажется в новинку. Не знает, на чем сосредоточиться. Все осматривает, все обнюхивает… Не каждый же день случаются такие прогулки! То забежит вправо, то забежит влево, то кинется вперед, то снова обратно.
Вот и выходит, что прогулка на природе доставляет истинное удовольствие не только человеку, но и любому одомашненному животному.
На одном из подъемов Улан вдруг исчез. Но прошла минута-другая и я увидел его на противоположной, еле заметной, тропе. Надо же, куда занесло вислоухого!
Что он там нашел интересного?
И тут я заметил впереди Улана какую-то птицу. Их отделяло каких-нибудь десять шагов. Птица, словно раненная, волокла по земле правое крыло. Мой песик, тявкая и захлебываясь от азарта погони, кажется, настигал жертву… Но птице удавалось сохранять дистанцию.
В пернатом я опознал кеклика. По дымчатому колечку вокруг шеи и полосатым крыльям. Ни дать, ни взять матросская тельняшка!
Только кто же мог ранить кеклика?
И тут меня осенило… Да ведь это же птица, наверное, отвлекает четвероногого шалопая от своего потомства.
Нечто подобное мною уже наблюдалось на охоте.
Я стал внимательно оглядываться вокруг.
Так оно и есть! Слева в долинке, осыпая камушки в заросли барбариса, прыснули птенцы.
А что же Улан?
Перед ним неожиданно возникла гранитная преграда. Птица вдруг «ожила» и взлетела на карниз скалы. Оттуда она с любопытством посмотрела на своего гонителя.
Улан же, свесив от досады розовый язык, смешно виляя хвостом, засеменил обратно в мою сторону.
Вислоухий так и не понял хитрого маневра пернатой матери.
«И хорошо, что не понял», — подумал я.
Когда мы ушли довольно далеко от этого заповедного места, над горами послышалось звонкое и отчетливое:
— Ке-ке-лек!
Это, наверное, мать-кеклик давала отбой миновавшей опасности и собирала снова под крыло своих птенцов.
НЕПРИКОСНОВЕННЫЙ ЗАПАС
Все утро я пролазил по горам в поисках табунков кекликов. Заглядывал в сай, поднимался к труднодоступным каньонам, забирался на гранитные цоколи, и все напрасно.
Где-то совсем рядом слышалось затаенное: «Как-лик, как-лик», но самих птиц не было видно.
Какой-то заколдованный круг!
Но на охоте подобное случается.
И вот, вконец уставшие, не только я, но и мой четвероногий друг и помощник по скитаниям добродушнейший Улан решили вернуться в кишлак.
Был полдень. И, несмотря на октябрь, даже здесь, в горах, выдался необычно жаркий денек. А может, сказались еще быстрая ходьба, крутые подъемы да спуски.
Фляжка была пуста. Очень хотелось пить.
Вон и Улан высунул розовый язык. Мечется от одного куста к другому: напиться бы. Да где там!
Вода в сае высохла еще летом. И родника поблизости, как помнится, не было.
И тут при спуске к основной тропе, ведущей в кишлак, под гранитной нишей я увидел вдруг слабо сверкнувшее зеркальце воды.
Родничок?
Не может быть! Раньше его там не было…
Улан уже чуял воду. Рванулся было вперед, но я вовремя ухватил за поводок.
Если это вода, нельзя сейчас подпускать к ней собаку. Разгоряченная бегом, она может вмиг простыть. И я привязал Улана в тени к кусту тамариска.
Подошел к воде. Это была лужица. Но такая чистая! Видать, камушки на дне, песчинки…
Я зачерпнул ладонью горсть воды — до чего же холодная! — и сделал глоток. Потом второй, третий… Вкусная вода! И пахнет снегом…
Но откуда здесь лужица? Дождя не было давно, сухо кругом.
И тут мне на макушку — плюх! — капля. Еще, еще и еще…
Свежо так, хорошо. Прямо душ!
Я посмотрел наверх и увидел крохотный желобок. Оттуда капала вода. Но откуда ей там взяться?
Я быстро вскарабкался на гранитную нишу. Она была вся покрыта галечником. В одном месте бросилось в глаза сырое пятно.
Я вынул охотничий нож и стал разбрасывать гальку. Сантиметров пятнадцать прокопал и тут сталь звонко стукнулась… о лед.
Ледник!
Как же я не догадался сразу…
Видимо, много лет назад его завалило. И вот он «проснулся», начал таять.
Я снова сгреб камушки на лед — пускай будет так, как было — и спустился вниз.
Отвязал поостывшего Улана. Он жадно принялся лакать воду.
Возвращаться обратно уже стало веселее.
А я нет-нет да оглянусь на лужицу-родничок.
«Хорошо что природа имеет свой НЗ», — подумал я.
Ведь к лужице не раз потянутся и человек, и зверь, и птица…
ТРУСЛИВ ЛИ ЗАЯЦ?
«Труслив, как заяц» — не однажды мы слышали в детстве, когда речь заходила о трусости.
Но так ли труслив и безобиден на самом деле этот симпатичный зверек?
Оказывается, нет, не всегда. И даже наоборот!
…Осенью мы охотились на кекликов в районе Акчи. Как-то вечером уставшие и продрогшие вернулись в мазанку егеря Низама. И тут возле печки, освещенной керосиновой лампой, увидели пса Олопара. Пес был охотничий. Помесь сеттера и дворняги. Отлично брал фазана, зайца, шакала… В общем, универсал. Или как еще пошутил мой спутник Петрович: «Охотник широкого профиля».