Как только мы перестанем смотреть на мир свысока, с величавою гордостью верблюда, перестанем смотреть на всех «иных» людей, начиная с хабилиса, как на примитивных недоумков, густая пелена предрассудков частично спадет с наших глаз, и мы увидим мир более чистым, интересным и прекрасным, чем видели его раньше.
Глава 1. Куда и как идет эволюция?
Человек не существует в ископаемом состоянии.
Жорж Кювье
Куда идет эволюция?
Что эволюция глубоко не случайна, не отрицает и не отрицал почти никто. Известно даже, в каком направлении развиваются живые существа. Некоторые ученые упорно не хотят об этом говорить и даже думать: до такой степени неприятно им существование какого-то вектора у эволюции.
Мы по-разному к этому относимся и можем не понимать, или плохо понимать, почему так, – но независимо от своего понимания и независимо от своих эмоций мы ясно видим, что эволюция имеет вектор. Этот вектор – появление все более сложных существ, все более независимых от природной среды, со все более многовариантным поведением, все совершеннее работающих с информацией. Иллюстрация этого вектора – вся известная нам палеонтологическая летопись.
Важнейшая сторона эволюции – цефализация, от греческого kephale (цефалис) – голова. «Оголовление» живых организмов. В биологии этим термином чаще всего называют усиленное развитие головного отдела тела у животных. Ведь передний конец тела несет на себе ротовое отверстие и первым встречается с новыми объектами среды. Поэтому на переднем конце тела концентрируются органы чувств и отделы нервной системы, регулирующие функционирование всех этих органов, составляющие головной мозг.
Другой смысл придавал термину американский геолог Джеймс Дана (1813–1895).
Дарвин утверждал, что в природе господствуют случайность и естественный отбор (хотя сам по себе отбор – уже не случайность, поскольку подчиняется жестким закономерностям).
На том же самом материале Дана провозгласил совсем не то, что Дарвин: единую для всего живого мира закономерность, которую назвал «цефализация», – развитие животных в направлении усложнения нервной системы от низших организмов к высшим.
Утверждения Дана о цефализации были основательно забыты, когда В. И. Вернадский напомнил о них: «Правильность принципа Дана легко может быть проверена теми, кто захочет это сделать, по любому современному курсу палеонтологии. Он охватывает не только все животное царство, но ярко проявляется и в отдельных типах животных. Дана указал, что в ходе геологического времени, говоря современным языком, т. е. на протяжении двух миллиардов лет по крайней мере, а наверное, много больше, наблюдается (скачками) усовершенствование – рост – центральной нервной системы (мозга), начиная от ракообразных, на которых эмпирически и установил свой принцип Дана, и от моллюсков (головоногих), кончая человеком. Это явление и названо им цефализацией. Раз достигнутый уровень мозга (центральной нервной системы) в достигнутой эволюции не идет уже вспять».[87]
Итак, цефализация – непрерывный рост центральной нервной системы – обеспечивала все более разнообразные и сложные формы общения организмов с окружающей и живой, и косной средой. Навыки наследовались, – следовательно, усложнение центральной нервной системы влекло за собой усложнение генетического аппарата. Конечно, именно генетический код определял уровень «стартовой площадки» поведения вида и его активности… Но организмы приобретали новые качества, которые меняли генетический код…
Нисколько не отрицая акта Божественного творения и Перста Господнего в эволюции и в истории, отметим: векторность эволюции и цефализация объясняются самыми простыми и очевидными причинами; животные просто «заставляли» друг друга становиться все умнее и умнее. Глупый проигрывал в полном соответствии с теорией «естественного отбора».
До сих пор существуют простейшие и примитивные многоклеточные животные, у которых вообще нет мозга. Живут на свете организмы, чей мозг намного проще мозга млекопитающих. Но замыкают пищевые цепочки, становятся владыками земли виды с наиболее развитым мозгом.
Обсуждать ли и вообще замечать ли векторность эволюции – вопрос не профессионализма, а скорее убеждений и склонностей каждого отдельного специалиста. Но повторюсь – отрицать очевидные вещи не возьмется никто.
А из самого факта цефализации вытекают два важнейших вывода:
1. Появление все более сложных существ закономерно. И потому разумное существо (не обязательно мы с Вами) – не случайность и не «ошибка природы», а закономерность. Может быть, и неизбежность.
Компьютерное моделирование показало, что в процессе развития жизни совершенно неизбежно возникновение существа «с очень высоким уровнем развития нервной системы» и с хватательными верхними конечностями.[88]
2. Эволюция всех групп животных имеет одно направление – именно поэтому и возникает феномен «параллельной эволюции». Палеонтолог Н. Н. Каландадзе назвал свою статью «Все хотят стать людьми, но не все могут» – имея в виду, что очеловечиваются все линии приматов, хотя и в разной степени. С тем же успехом можно сказать, что все рыбы «хотят» стать земноводными, все земноводные – пресмыкающимися, и так далее.
Клада и града
В классической палеонтологии конца XIX – середины XX веков все выглядело сравнительно просто: рыбы породили земноводных, земноводные породили пресмыкающихся, пресмыкающиеся породили птиц и млекопитающих. Точно так же и обезьяны породили людей.
В эпоху молекулярной генетики эту схему пришлось существенно изменить и дополнить, вводя понятия клады и грады.
Клада (от английского clade) – это группа организмов, которые являются потомками единственного общего предка и всех потомков этого предка.[89]
Града же (от греческого «градос») – совокупность организмов, находящихся на одном уровне структурной сложности.
Основные идеи кладистики заложил немецкий биолог Вилли Хенниг (1913–1976) в 1950–1960-е годы. До сих пор спорят о том, кто именно и когда придумал само слово «клада». Вряд ли это важно, потому что работы, после которых эволюционное учение стало изменяться, известны.[90]
У палеонтологов и биологов XIX века не было особых сомнений: животные принципиально одного структурного уровня происходят от одного предка. Эволюционные древа, прямо происходящие от родословных деревьев дворян, исходили именно из этого.
К концу XX века выясняется: большая часть принципиально значимых эволюционных событий происходила по многу раз.
В девонском периоде палеозоя практически одновременно появляются не родственные между собой параллельные группы примитивных земноводных, способных хотя бы короткое время жить на суше. Все они – потомки разных кистеперых рыб.[91] Сейчас известно около десятка групп подобных четвероногих рыб. Любая из них могла положить начало истории сухопутных позвоночных.
В образной форме эту закономерность выразил К. Еськов: «Как обычно, ”заказ” на создание четвероногого позвоночного, способного жить (или, по крайней мере, выживать) на суше, был дан биосферой не одному, а нескольким ”конструкторским бюро”; ”выиграла конкурс” в конечном итоге та группа кистеперых, которая ”создала” известных нам тетрапод современного типа».[92]
Но и после того, как появились «настоящие» земноводные, лабиринтодонты, параллельно с ними существовало несколько групп экологически сходных кистеперых рыб, сочетавших в себе черты рыб и земноводных. Известно до десятка групп таких полурыб. Это родственники по экологической нише, и по уровню организации, но не по происхождению. У живших параллельно с ними древних земноводных четко прослеживается как минимум три независимых направления развития, а очень может быть, что и больше.
Такие же «черновики Господа Бога»,[93] появления «параллельных организмов» известны и во всей остальной палеонтологической летописи.
Традиционная палеонтология считала, что амфибии родили пресмыкающихся: первых по-настоящему сухопутных зверей, которые откладывают покрытые кожурой яйца. А уже от пресмыкающихся пошли и птицы, и млекопитающие.
Но еще Гексли пришел к выводу, что кровеносная система млекопитающих принципиально не может быть выведена из кровеносной системы пресмыкающихся. Млекопитающие пошли непосредственно от амфибий…
С середины XX века считается, что тераморфная эволюционная ветвь амфибий привела к возникновению по крайней мере трех разных групп млекопитающих.[94]
Другая же, завроморфная ветвь развития амфибий породила несколько не связанных между собой групп высших пресмыкающихся и птиц.[95]
Сегодня почти всеми признано, что земноводные палеозоя стали предками по крайней мере для двух, если не трех-четырех групп пресмыкающихся, которые не имеют между собой ничего общего.[96]
«Предка птиц» находили много раз в разных местах, начиная с легендарного археоптерикса. Этих «первоптиц» регулярно находят с 1861 года.[97]
Но после находок американского палеонтолога Шанкра Чаттерджи в 1984 известны ископаемые останки то ли птиц, то ли высокоорганизованных пресмыкающихся возрастом 225–210 млн. лет. «Протоависы» даже больше похожи на современных птиц, чем археоптерикс.[98] Другие древнейшие птицы, явно не родственники первым двум группам, – названы энанциорнисами (Enantiornithes), то есть «противоположными птицам»[99] – так они не похожи на всех остальных.
Конфуциусорнис
Из верхней юры или нижнего мела северо-восточного Китая известна необычная птица конфуциусорнис (Confuciusornis sanctus – святая птица Конфуция).[100] Уже известно несколько тысяч экземпляров, в том числе полных или почти полных скелетов вместе с отпечатавшимся оперением.
А ведь это речь только о летающих птицах. Есть еще такие существа, как страусы. Давно выдвинута гипотеза, что страусы, и громадные хищные птицы-фороракосы Южной Америки, и подобные фороракосам птицы Австралии – прямые потомки динозавров.
На первый взгляд, совершенно невероятно, чтобы огромные птицы были прямыми потомками динозавров. Но ведь все их черты налицо: двуногие, с клювами, бессильными верхними конечностями… страусы, в том числе и австралийские страусы эму, и казуары Новой Гвинеи, и нанду Южной Америки.
А есть еще и нелетающие приморские птицы-пингвины. Появились они на континенте Гондваны – на той ее части, которая оказалась слишком близко от Южного полюса и начала обледеневать.
Долгое время уважаемые коллеги спорили в основном о том, кто же является «настоящим» предком всех птиц. Пока не стало очевидно: «авизация» пресмыкающихся – яркий пример параллельной эволюции сразу многих и разных групп. Сегодня спорят в основном о том, какие клады можно выделить внутри грады покрытых перьями теплокровных существ.[101]
В общем, говоря об эволюции, надо всякий раз учитывать многократность и многовариантность возникновения на Земле любой группы существ, находящейся на одном уровне сложности. В каждой граде – разные клады. В каждой кладе – разные грады. Ни рыбы, ни земноводные, ни пресмыкающиеся, ни птицы, ни млекопитающие – не потомки одной популяции предков. Это уровни эволюции, к которым может вести не одна какая-то ветвь, а разные эволюционные стволы.
До сих пор к вопросам происхождения человека не применяется представление о многократном и многовариантном возникновении на Земле разумного существа, создающего материальную культуру. В классической палеоантропологии утвердилось представление об эволюционном единстве человечества. Эта идея считается одновременно и «единственно научной», и «политически правильной». А идея о происхождении людей от разных предков априорно объявляется «политически некорректной». Ведь теорию полигенизма использовали зловещие и страшные «немецкие фашисты»![102] В кабинете Гитлера висел портрет Вейденрейха!
Вопрос – что нас интересует больше? Научная истина или политическая пропаганда?
Если первое, то логично задать вопрос: является ли человечество кладой или градой? В первом случае, человек – потомок одной популяции предков. Во втором случае сапиентизация – это уровень эволюции, к которому может вести не одна какая-то ветвь, а разные эволюционные стволы.
Это необходимо обсуждать, потому что очень для многих ученых эволюция «должна» иметь один ствол, а понятие грады применительно к человеку и его предкам им не очень понятно и даже неприятно: ассоциируется с нацизмом (именуемым фашизмом) и всеми приписываемыми ему «ужасами».
При обсуждении некоторых положений этой книги один уважаемый коллега недовольно заметил:
– У тебя эволюция похожа на десятиколесный велосипед!
Автор книги назвал бы эволюцию скорее «велосипедом с произвольным количеством колес».
Эволюция, в том числе эволюция человека, – отнюдь не движение по заранее намеченному маршруту, в котором лидеры заранее кем-то выделены и отмечены. Это скорее осторожная прокладка пути методом проб и ошибок, во время которого многие пробуют идти в нужном для всех направлении, но проходят разные отрезки пути.
У кого эволюция быстрее?
Логически рассуждая: чем больше проходит поколений, тем больше накапливается изменений. Потому генетики так любят плодовую мушку дрозофилу: у нее поколения сменяются так быстро, что легко изучать наследственность во всей ее красе.
Продолжая логически рассуждать, муха дрозофила должна эволюционировать быстрее, чем крупные млекопитающие, но вот факты: особых изменений у мушки не произошло за десятки миллионов лет.
И вообще «в плейстоцене состав крупных млекопитающих менялся неоднократно и резко, тогда как из 2000 видов насекомых, известных из тех же условий, вымершими считаются только около 30».[103] Из этого А. П. Расницын делает вывод о «несостоятельности чисто генетического подхода к эволюции».[104]
Ведь «с уменьшением плодовитости и ослаблением общей элиминации (то есть смертности представителей вида – прим. А. Б.) скорость эволюции не уменьшается, а растет».[105]
Правда, объяснить это можно и вполне «генетически»: чем сложнее организм, тем больше признаков передается новому поколению от папы и мамы. А ведь есть еще такая штука, как мутация: при передаче признаков от папы – мамы к потомству появляются признаки, которых нет ни у папы, ни у мамы. Чем всех признаков больше – тем больше изменений. Потому и получается: надо изменяться? Сложные виды изменяются больше и быстрее.
Но в любом случае, чем сложнее форма жизни, тем быстрее она эволюционирует. При том, что продолжительность жизни индивида растет, а значит, за единицу времени и поколений протекает меньше.
Но, конечно, при этом и «негенетические» процессы надо учитывать, в том числе информационные. Мало того, что более высокоразвитые организмы эволюционируют быстрее примитивных, по принципу: «кто умнее – тот быстрее развивается». Виды и популяции заставляют друг друга все активнее включаться в информационные процессы.
Обучаясь новому, виды становятся страшными конкурентами для всех остальных. По крайней мере для тех, кто занимал похожие экологические ниши. Всякое проникновение животных с более высоким уровнем развития нервной деятельности на территории, где таких высокоразвитых животных еще не видали, создает экстремумы для местной фауны.
Вот как человек, например. Вечно он создает необходимость быстро развиваться и для других видов, и для других популяций самого же человека.
Скачкообразная эволюция
Ученые XIX века считали, что эволюционные процессы идут очень медленно. И что в ходе этих процессов весь материнский вид постепенно превращается в дочерний. Отсюда и идея «переходных звеньев», промежуточных существ: их тоже должно быть очень много.
Палеонтологов первой половины XX века огорчало, что переходных звеньев практически не находят. Креацианисты тоже очень радуются, считая – это свидетельствует о неизменности видов.
Но к середине XX века выяснилось: новые виды, и даже более крупные таксоны, – например роды и семейства, – чаще всего возникают с очень большой скоростью. На небольшой территории, попав в экстремальную ситуацию, часть предкового вида оказывается выбитой из привычной экологической ниши. И быстро, за считанные несколько поколений, превращается в другой вид. Первоначальное число особей этого нового вида – считанные тысячи, чуть ли не сотни особей. Потому и трудно найти «переходные звенья»: их число очень невелико.
В геологической летописи сохраняются кости лишь ничтожного числа представителей каждого вида. Если таких особей много, сотни тысяч и миллионы, то и попадать в геологические слои и сохраняться они будут чаще. А немногочисленные животные, которые существовали недолго, на небольшой территории, могли вообще в геологическую летопись не попасть.
Трехпалые лошади – гиппарионы появились в Северной Америке примерно 12 млн. лет назад и очень долго скакали по всем материкам, кроме Австралии и Антарктиды. Последние гиппарионы то ли вымерли, то ли истреблены человеком в Африке примерно 125 тысяч лет назад.
В каждом поколении численность гиппарионов достигала миллионов особей. Костей гиппарионов найдено множество.
Три миллиона лет назад появляются «настоящие» лошади с одним копытом. Они тоже появились в Северной Америке и быстро завоевали мир, повсюду вытесняя гиппариона. Их тоже были миллионы особей, и костей лошади найдено очень много.
А вот переходные формы от трехпалых лошадей к однопалым – не найдены. Этих животных было немного, за всю их историю – несколько тысяч. Мы или пока не нашли их останков, или вообще никогда не найдем.
Про «хвосты эволюции»
Палеонтологи прошлого вывели такое грустное правило: «эволюция не оставляет хвостов». Они имели в виду, что переходные формы, как правило, не сохраняются в геологической летописи.
Но, во-первых, более примитивные формы жизни после появления более сложных никуда не деваются. До сих пор вполне благополучно живут и простейшие, и губки, и черви, и насекомые. Живут и чувствуют себя превосходно, хотя в биосфере первые места – давно не их.
Во-вторых, можно привести много примеров того, как сохраняются даже ближайшие родственники изменившихся форм жизни.
Самый яркий пример, наверное, кистеперая рыба целакант.
Когда-то кистеперые рыбы оказались на мелководьях древних палеозойских морей – в важнейшем «месторазвитии эволюции». Но не все кистеперые рыбы «воспользовались шансом». Часть из них попросту погибнет: им не хватит чисто физических сил переползти из высохшего болота в еще полное воды. Они умрут по пути. Другие никак не решатся отправиться в дальний, трудный путь. Они не решатся, не смогут, упустят время и умрут вместе с высыхающим болотом.
У тех, кто будет постоянно ползать из водоема в водоем, плавники сделаются лапками, кожа станет плотнее и лишится чешуи, плавательный пузырь начнет превращаться в легкие, их мозг начнет усложняться… Словом, они начнут становиться земноводными. Это будет их Великий Эволюционный Шанс.
Но ведь это касается вообще всякого разделения популяции на «пошедших вперед и вверх» и на «ушедших вбок».
Вот популяция смышленых обезьян оказалась на границе саванны и леса… В лесу все более голодно, в саванне легче найти вкусные коренья и мелких зверушек, яйца и насекомых… Но в саванне слишком яркий свет, бегают огромные копытные, за ними гоняются еще более страшные хищники… Сплошные непонятные опасности, и вообще среда вся непривычная.
Надо упорно приучать глаза, обоняние, слух к совершенно новым условиям, – и, кстати говоря, к условиям, в которых намного больше информации, чем в лесу. Нужны другие, более совершенные органы чувств – чтобы они возникли, нужно внимательно, напряженно всматриваться и вслушиваться во все происходящее. Вал информации должен перерабатывать больший по размерам, более сложно устроенный мозг. Нужно будет больше двигаться, активнее жить, энергичнее передвигаться.
Какой-то обезьяне это не под силу, а какой-то окажется и по плечу. Эта часть популяции пойдет «в люди» – в сторону появления более сложных форм жизни.
Но и сам-то шанс будет только у тех, кто оказался в нужном месте и в нужное время. Часть обезьян останутся в лесах и эволюционировать не будут. Карликовые шимпанзе, бонобо, наиболее близки к людям по своей анатомии. У них даже губы не серые, а розоватые. Но это тихие неконфликтные обезьяны, оставшиеся вне основного поля эволюции, на африканских деревьях.[106] Эти смышленые обезьяны и будут там жить, пока лес не слишком сильно изменится.
Почему и другие боковые ветви эволюции человека не могли сохраниться?
Долгое время считалось, что кистеперые рыбы давным-давно вымерли, став предками наземных животных. А оказалось – до нашего времени у восточного побережья Африки живут-поживают кистеперые рыбы! Их даже не один, а как минимум три вида. Кистеперые рыбы любят прохладные глубокие воды и только в безлунные ночи поднимаются к поверхности воды. Местные жители ловят их ради вкусного мяса, а жесткой шкурой кистеперой рыбы – целаканта зачищают велосипедные покрышки, обрабатывают поверхность деревянных изделий…[107]
Эти кистеперые рыбы – потомки тех, кто не оказался в нужное время в нужном месте. Для кого Великий Эволюционный Шанс прошел мимо.
Когда «романтики» и «неуправляемые типы» задают вопрос – почему нельзя допустить такое же пережиточное существование реликтового гоминоида, а попросту – «снежного человека», или «человека лесов», «правильные ученые» строго возражают им – «эволюция не оставляет хвостов!» При упоминании же целаканта они задумчиво говорят или «бывают исключения…», или того еще «круче»: «но это же целакант!»
Мы же отметим: виды, которые исчезают из геологической летописи, чаще всего не вымирают, а переходят в «скрытое состояние» – как раз в такое, когда их обнаружить трудно, почти невозможно.[108]
Когда В. Б. Сапунов говорит о «скрытом состоянии» вида, или когда криптозоологи[109] всерьез пытаются поймать и изучить крупных животных, о которых не знает официальная наука, уважаемые коллеги крутят пальцами у виска.
Но, во-первых, крипозоологи и правда постоянно находят таких животных: и короткошеего жирафа окапи, и белого носорога в Судане, и горную гориллу, и… Впрочем, перечислять придется долго. Да и незачем, есть хорошие популярные книги.[110]
Во-вторых, давно известен и признан наукой «эффект Синьора – Липпса», согласно которому время захоронения последнего найденного ископаемого может не соответствовать времени исчезновения вида. То есть официально признается, что продолжительность периода вымирания вида не может быть точно оценена из-за неполноты палеонтологических данных.[111]
Итак, новые виды и роды возникают быстро, поэтому переходных форм всегда мало, в геологическую летопись они не попадают или попадают редко.
Всегда и во всех случаях изменяется не ВЕСЬ вид, и даже не ВСЯ популяция, оказавшаяся в «точке эволюции».
Предками новых, более сложных форм жизни становятся только самые жизнеспособные, активные, умные, сильные, упертые. И только.
Остальные представители вида тоже будут эволюционировать, по-своему. Не они создадут новые, более совершенные формы жизни. Эти «хвосты эволюции» останутся похожи на предковые формы всех – и изменившихся, и не изменившихся. Как современные жирафы окапи похожи на ископаемых жираф с короткими шеями, предков длинношеих жираф саванны.