7
В последующие годы Воеводин ещё не раз проделывал трюк с захлопыванием двери и всегда возвращался в новое измерение. Чужие люди не вызывали в нем глубоких чувств, а потому он расставался с ними без сожаления. Какая разница - восьмой или двенадцатый виток? - говорил он себе. Каждый раз, захлопывая дверь, он надеялся, что новый путь приведет домой, но путь оказывался лишь новой петлей, уводящей его в бесконечность чужого. Постепенно он совсем забыл, как по-настоящему выглядела его женщина, брат женщины и дети. Он часто волновался, думая о том, в каких складках пространства-времени они копошатся, и о том, как сильно они тоскуют, потеряв отца и мужа. Он сожалел о том, что не успел попрощаться, не успел сказать тех слов, которые теперь некому сказать. Он думал о том условном чужом человеке из посторонних миров, который наверняка заменил его в его собственной постели и стал якобы отцом его собственным детям. Он представлял себе их фигуры, но никак не мог добиться отчетливости образов. Он начал вести дневник, куда вписывал незначительные впечатления дня, и в дневнике было много всяких слов, но не было слов "никогда", "навсегда", "невозможно".
Несколько лет назад он купил отбойный молоток, с помощью которого сумеет открыть все запертые двери, числом четырнадцать.
8
Быстрее всего менялся брат женщины: вскоре он утратил проницательность, стал приземистее и шире, начал брить голову и много пить. На голове его обозначились старые шрамы и даже расцвели новые. Женщина жаловалась Воеводину, что брат ведет не те дела и не с теми, и просила совета. Брат дважды попадал в аварии, один раз кого-то крепко избил, затем просто исчез. Все эти метаморфозы Воеводин видел как при стробоскопической съемке: четырнадцать отдельных кадров.
Довольно быстро подростали и дети. Первый: ангелочек - беглец из дома - карманный вор - избалованный злюка - обыкновенный негодяй - негодяй необыкновенный, порой необыкновеннейший. Второй: непохожий на братьев непохожий на детей - непохожий ни на кого - непохожий ни на что. Третий: ангелочек - худючий - живой скелет - простудивший уши - глухой устроившийся билетером в консерваторию, где слушал музыку пальцами руки, держащей газету, и прекрасно различал тона щекотки. Но после шестого витка Воеводин перестал замечать детей.
9
Это случилось на шестом или восьмом витке. Однажды ночью ему показалось, что часы стучат слишком часто и, подумав, он решил, что слышит тиканье двух часов, попадающих в интервалы, но услышал биение пульса и убедился, что пульс идет ещё чаще. Он встал и чихнул: пыль по ночам оседала быстрее. Потом прислушался к тихому шелесту зеркал, с которых облетало быстро усыхающее время - ему не нравился этот звук. Было совсем темно и зеркала спали, ничего не отражая, кроме глубин. Но одно зеркало видело сны, слабо светящиеся неоново-зеленым и желтым. Воеводин подошел и увидел своих детей, в количестве трех. Он протянул две руки - и дети протянули навстречу шесть. Его губ коснулась улыбка - и три таких же порхнули за стекло; но тут зеркало проснулось и повернулось к Воеводину спиной.
Воеводин включил лампу и достал семейную фотографию, окаменевшую, как спиральный аммонит. Фотография шелестела, быстро усыхающее время облетало и с неё тоже, ненадолго застревая на уголках.
10
Однажды он начал работу и двери действительно открылись, одна за одной, одна за одной. Воеводин был настолько полон радостных предчувствий, что заранее разводил руки для объятий, роняя при этом отбойный молоток. Но войдя в последнюю дверь, на месте женщины и детей, он встретил совсем уж чужих существ, почти нечеловеческого облика, и явно нечеловеческого образа мыслей. Оказывается, Воеводин забыл путь и порядок прохождения всех четырнадцати дверей и, таким образом, запутал континуум ещё сильнее. Тогда он впервые прочувствовал слово НЕВОЗМОЖНОСТЬ как тринадцать звонких молоточков, больно простучавших по позвоночнику, и с тех пор это слово не отставало от него ни на минуту. Он понял суть невозможности, её структуру и форму. Он чувствовал её приближения и предугадывал её ходы. Невозможность представлялась ему голубоватым туманом, мягким и одновременно прочным, прочнее канатов из синтетического волокна. И было в этом слове нечто запредельное, как в слове "бог", "смерть", в слове "я", - такое, что до конца не постигается ни разумом, ни сердцем. Хотелось кричать. Он понял, что прожил на свете однажды.
И сколько бы он ни обманывал себя, пытаясь отогнать такую простую мысль, мысль снова стучалась в окно, входила, переодетая добрым странником, просачивалась в щели, вписывалась в гексаэдры и прочую ерунду, формировалась из сигаретного дыма - а курить он стал больше. Теперь все двери были открыты, но это ничего не изменило и никому не помогло, ведь чтобы не запутать мироздание, все члены семьи продолжают проходить в стенные отверстия. И уже никто не помнит пути к началу.
11
Тогда Воеводин стал работать. Целью его было составить планы всех возможных лабиринтов, содержащих четырнадцать дверей и столько же обходных путей. Число планов оказалось неисчислимо огромным, но путем упорных мнемонических и математических усилий Воеводин уменьшил его до двадцати тысяч. Для начала нужно было составить картотеку планов, затем создать архив и каждое действие протоколировать дважды - ведь неточность означала бы потерянные годы, а то и весь остаток жизни. Он собирался пройти все лабиринты туда и обратно и найти среди них единственную дорогу домой. Пусть прошли годы, пусть его забыли на родине, но рано или поздно он вернется, припадет к чему-нибудь теплому и расскажет что-нибудь. И он приступил к работе.
12
Очень скоро он выяснил две вещи. Во первых, он оставался чужим в этих, явно нечеловеческих измерениях. Здесь даже воздух был малопригоден для дыхания. Он стал задыхаться. Здешняя еда не подходила для питания человеческого тела - он стал страдать расстройствами пищеварения и заработал язву. Здешнее тяготение не подходило для перемещения людей суставы его ног стали скрипеть особенно сильно. Здешнее время текло иначе, в среднем, гораздо быстрее - поэтому Воеводин стал быстро стариться. Здешние впечатления ложились на память неровно и клочьями - поэтому память Воеводина стала сдавать. Порой он даже забывал цель и предмет своих поисков. Но воля продолжала толкать его вперед. Женщина и взрослые дети не могли понять его занятий, да и не пытались. Может быть, они считали его сумасшедшим, вечно рыщущим по квартире. Не желая терпеть их взгляды и внезапно вывешиваемую тишину, Воеводин стал выходить только по ночам. Но зеркалам уже не снились сны.
И второе, что он заметил: несмотря на неприспособленость здешнего континуума для нормальных людей, ему стало намного легче. Вскоре отдалилась тоска и подкрадывалась лишь в редкие минуты отдыха. Почти стершаяся память уже перестала волновать. И новые надежды, составившиеся из голых цифр, ожили, заворковали и согрели сердце. Он соревновался с самим собой и, пройдя тысячный лабиринт, он устроил себе праздник. Накрыл для себя стол, нарезал много колбасы и налил старого вина. В этот день он был счастлив. Он ни о чем не вспоминал и ничего не хотел, лишь побыстрее вернуться к работе. Он собирался проработать целые сутки без перерыва и потому наелся с запасом; забыл о своей печени, желудке и прочем. Он оставил себе на сон четыре часа.
13
Он знал что проснется даже несколько раньше. Во сне его мучила боль в груди. Скорая помощь была вызвана слишком поздно - просто для галочки. "Нельзя было так объедаться в его возрасте, - сказал врач и поправил белую шапочку из под которой торчали ослиные уши, - а тем более нельзя было есть колбасу. Колбаса всегда приводит к инфаркту."
- Мы бы его предупредили, - ответил один из детей, хрюкнув и почесав третьей ногой в затылке, - но он давно перестал понимать человеческую речь.
14
Сохранилась дневниковая запись Воеводина, датируемая последними днями. "Все время ловлю себя на той мысли, что прошлое не прошло. С точки зрения вечности "сейчас" и "тогда" эквивалентны. Иногда эта идея проясняется совершенно и я ощущаю моменты прошлого как настоящее, как "сейчас", прошлое есть настоящее бесконечной длительности, слегка отодвинутое от нас. Существуют моменты, ни капли не потускневшие в памяти, с которых я не задумываясь и не удивившись начал бы жизнь снова, если бы невидимый, но услужливый благодетель вдруг подсунул бы их мне вместо настоящего. Я просто хотел сказать, что смерти нет. Я просто что-то хотел сказать."
МОМЕНТАЛЬНОЕ ФОТО
В день её свадьбы погода была неустойчива.
Она спала нервно, пролупробуждаясь, и видела во сне звезды, вальсирующие под ногами, и кистеперые большие зеркала, и пламенного осьминога со стучащей коробкой яблочного сока в груди, и очень много черноты, которая светилась. Совсем проснулась около пяти; как мышка, осторожно высунула носик из одеяльной щелки - вот холодно, а мне хорошо и я сама хорошая просто до слез; и услышала звуки, редко шлепающие по железке за окном. Открыла форточку и в комнату влетели свежие утренние шепоты. Тучи порхали так стремительно, что хотелось увернуться, волочили мокрые хвосты, вытряхивали парные перины, чесали животики о торчащие предметы местности; тучи шли так низко, что труба напротив была видна лишь ниже пояса снизу, но и дело приподнимала пушистое свое платье, показывая ножку, а мускулистый тополь с короткими ветвями косился в её сторону, покачивая куцей верхушкой; асфальт глядел на это безобразие любопытными просыхающими лужицами. "Тук-тук", - сказала уже сухая железка и поймала две мокрых звездочки, похожих на генеральские. Как хорошо быть генералом, а замужем тоже хорошо.
В течение дня дождь начинался трижды или четырежды, но лишь под вечер решился и ударил удало и лихо, с размахом, бросаясь рыболовными сетями, пупыря воздух и пуская наискосок медленных и высокорослых водяных призраков. Каждый раз, когда тучи открывали синие чистые провалы, отороченные слепящей белизной, в них нахально вплывала дневная луна с подпалинами, прекрасно видимая четвертушка, контрабандой проникшая в день.