- Ну что?
- Не выходит. Но я знаю, что права.
- В чем ты права?
Вера попробовала обьяснить.
Она написала ещё несколько формул и снова не сошлось. Принц взглянул на листок.
- Ого! Что это за буквы?
- Контравариантные компоненты.
- Только не ругайся, - сказал принц и снова стал приставать. - Я ничего не понял из твоих слов. Кажется у тебя бред, ты перегрелась на солнце, не пора ли отдохнуть?
Под вечер она пришла в себя и осмотрелась. В комнате был милый беспорядок, часы показывали пол шестого, солнце все ещё жарко светило в окна, с закрытыми глазами счастье было почему-то полнее, чем с открытыми. Она закрыла глаза и спросила:
- Слышишь?
- Слышу.
- Я кажется, забыла шарик где-то во дворе...
- Колодец, - сказал принц.
- А что колодец? - Я говорю о том, что я забыла свой шарик и чувствую, что он мне совсем не нужен сейчас. Это наверное из-за тебя, да?
- Колодец, - сказал принц, - я выбросил твой шарик в колодец. Теперь тебе не нужны эти игрушки, ведь у тебя есть я.
Она представила колодец во дворе - глубокий и зелено-мшистый, какя прохладная вода всегда была в нем, даже в большую жару, даже в такой день как сегодня...
- Наверное, ты прав, - сказала она, - ведь у меня действительно есть ты.
Они ещё много раз приезжали на дачу, благо времени теперь было так много, что совершенно невозможно было справиться с таким наплывом свободы. Несколько раз Вера приезжала сама и до онемения в спине черпала воду из колодца, потом падала на траву и, едва отдохнув, начинала черпать снова. Смертельно устав, она уезжала в город и несколько недель не вспоминала о шарике. И лето закончилось.
Еще через три года Вера снова приехала на дачу. Раньше у неё просто не было времени. К этой поре у неё был маленький сын; она успела расстаться с принцем - он оказался ненастоящим, а каким-то принцем с маленькой буквы; но это бы Вера ещё смогла вытерпеть, но приннц со временем стал относиться к ней как к чужой - он просыпался по утрам и смотрел совершенно чужим взглядом. Лучше бы уж он набросился на неё как тот, сошедший с ума мраморный дог Принц. Сейчас Вера была замужем, мужа звали Петя, он был обыкновенный, обы - кновенный, обыкновенный. И с ребенком было столько хлопот, и второй мужчина означал второго ребенка когда-нибудь, обязательно. А на даче было хорошо, особенно ребенку.
Однажды, набирая воду, она заметила на дне ведра знакомый камешек. Она отнесла шарик в дом, положила на чистую скатерть и долго смотрела на него, вспоминая. Шарик совсем не светился, хотя сохранил тепло. Времени было достаточно и она попробовала снова держать шарик в руке. Три дня ничего не поисходило, а на четвертый шарик засветился, все-таки. Она достала с полок книги и журналы и стала читать. Она по прежнему все понимала, уже начинали шевелиться новые идеи; она как раньше, просыпалась до рассвета и бредила свободным днем, который оказывался потом совсем несвободным. Она уже собиралась поехать в город и достать журналы посвежее, и наконец-то сделать что-нибудь настоящее когда Петю-младшего напугала собака. Ребенок перестал спокойно спать и стал плакать по ночам, его приходилось носить к бабкам.
Вера носила ребенка на руках, руки уставали, спина болела, будто в неё вбили кол - однажды она заметила что уже много-много дней не брала шарик в руки.
Подумав, Вера положила шарик в свою старую косметику и вспомнила о маме. Мама когда-то мечтала стать пианисткой и стала бы если бы не? Может быть, когда-нибудь шарик пригодится Пете-маленькому, у мальчиков все гораздо проще.
Следующей весной она сдала экзамены и наконец-то поступила в университет. Сдавать экзамены было трудно, но помогало блестящее прошлое, золотая медаль, бывшие победы в олимпиадах и всякая другая чепуха. В университете Вера Анатольская (она не меняла фамилии) встретила Веру Курчук. Курчук уже заканчивала и подавала большие надежды. Курчук уже имела тему для диссертации - что-то о полиномах Лежандра. Почитав наброски, Вера Анатольская удивилась совпадению: те же самые мысли она высказывала в своей статье сто веков назад.
Она спросила:
- Кто руководитель?
И услышала имя той самой ио-доцентки, у которой она когда-то побывала на лекции и именем которой подписала свою статью. Сейчас ио-доцентка стала профессором; из одной чужой статьи она сумела высосать четырнадцать своих.
- Как у тебя дела? - спросила Вера Курчук.
- Тяжело.
- Давай я помогу, мы же друзья.
Вера Курчук мало изменилась с детства, есть такие натуры, которые не меняются ни внешне, ни внутреенне. Неопределенная стрижка неопределенного цвета волос, неопределенные черты лица, что-то нервное и тяжелое во взгляде. Не очень умна и до всего доходит своим умом и, дойдя, никогда не меняет мнений. Наверное, хорошая подруга.
Вера Курчук вынула руку из кармана куртки и разжала кулак:
- Вот, помнишь? У тебя тоже был такой раньше. Я не суеверная, но мне кажется, что этот шарик мне помогает. Ты мне не поверишь, но иногда мой шарик светится.
ДОМ НА ОКРАИНЕ
У Старухи был день рождения. Она убрала в доме, протерла пыль на дорогих сердцу безделушках и расставила их по-другому. Есть такая примета: если в день рождения расставить домашние мелочи в другом порядке, то следующий год проведешь иначе. А может быть, и нет такой приметы, может быть, Старуха её сама выдумала, как натура очень творческая.
В этот день ей исполнялось сорок шесть лет. Не так уж много для женщины, совсем не старушачий возраст. Но то, что верно для женщины, не было верно для Старухи, потому что Старуха была старой девой. А девы становятся старухами и в тридцать, не говоря уже о сорока шести.
Она накрыла на стол, умыла и причесала свою любимую болонку Весту (грязно-пепельное создание с клочьями свалявшейся шерсти) и болонка на время приобрела аристократический вид, положенный аристократической породе. Болонья - это все-таки Франция.
Вечер обещал быть долгим и интересным. В пять сорок Старуха поставила на стол торт со множеством свечек, взяла на колени Весту, повязанную красным бантом, набрала воздуха в костлявую грудь и подула. Налила бокал шампанского и медленно отпила, глядя в окно дымчатым взглядом, будто бы ожидая запоздалого чуда. А за окном буяли непроходимые заросли акаций и любое чудо застряло бы в их колючках, если бы оно не умело летать.
Дом Старухи стоял на окраине. В нем были четыре больших комнаты и очень большой запутанный подвал. Пару лет назад город решил было снести дом Старухи вместе со всеми окрестными домами, но воплотил свою идею только наполовину. Половина домов была снесена; были срезаны прекрасные старые акации, которые росли в каждом дворике; но дело было осенью и акации отомстили за себя. Акации рассыпали по земле бесчисленное множество стручков с семенами, семена прорасли и за два года превратились в джунгли. По ночам в джунглях раздавался вой диких собак или рычание диких котов Веста просыпалась и лаяла в темноту, испугавшись, и будила свою хозяйку, с которой она спала под одним одеялом. Веста тоже была старой девой, из чувства солидарности.
После обряда задувания торта следовало рассматривание фотографий молодости, перечитывание писем; чуть позже - облачение в прекрасно-тяжелое зеленое платье и поэтический вечер.
Дело в том, что Старуха была литературной дивой, отчасти. Она состояла в СП, раз в месяц проводила литературные вечера, на которые приглашала местных знаменитостей и всех желающих. Знаменитости приглашались для выступлений, а желающие - для того, чтобы вдохнуть воздух чистой поэзии. Иногда удавалось пригласить какую-нибудь вялую, но заносчивую знаменитость из столицы, знаменитость не первой свежести, конечно, но это было событием.
Но раз в году, точно в свой день рождения, седьмого сентября, независимо от дня недели, Старуха не приглашала знаменитостей - она проводила свой собственный поэтический вечер. Только раз в году она надевала тяжелое театральное платье, глубоко открывающее то место, на котором у женщин находится грудь, брала папку новых и папку старых стихов и ехала в какой-нибудь Дом Актера, Медика, Учителя или Продавца, на худой конец. Там она читала свои собственные стихи своим собственным почитателям своего собственного таланта. Всего раз в год, чаще скаредный СП не позволял.
Итак, Старуха подняла бокал, взглянула в окно дымчатым взглядом, отпила и налила в блюдечко Весточке. Весточка обожала шампанское, тоже из чувства солидарности. Веста понюхала шампанское, лизнула его розовым язычком, тряхнула бантом, предвкушая удовольствие, и вдруг взорвалась трусливым лаем.
- Что с тобой, родная? - спросила Старуха.
Но Веста уже забилась под кресло.
Сквозь джунгли акаций пробирался человек. Старуха подошла к окну и тряхнула волосами для живописности, на случай, если человек окажется мужчиной. Правда, Старуха не знала, что обычно делают с мужчинами, это её всегда останавливало, даже когда случай ей мужчину посылал. Незнание очень мешает даже в шестнадцать лет, а в сорок шесть оно становится совершенно непреодолимым препятствием. К тому же, иногда мужчина может увлечься сорокашестилетней жещиной, но девушкой того же возраста - никогда. Положение было безнадежным, но Старуха все же потрепала волосами и подошла к окну.
Из зарослей вышел рыжий мальчик лет двенадцати и невинно улыбнулся. То, что это была улыбка невинности, Старуха почувствовала сразу, ведь она каждый день улыбалась себе в зеркало. Ее сердце екнуло в предчувствии чуда.
Мальчик был плохо одет и неумыт, но ведь это так легко исправить.
- Бабушка, - сказал мальчик без особой надежды в голосе, - дайте что-нибудь поесть.
Сияющая перспектива угасла на мгновение, но Старуха взяла себя в руки.
- Я не бабушка, называй меня тетей. Конечно, я дам тебе поесть. Заходи в дом.
Пока маленький мужчина заходил в дом (первый мужчина со времени смерти отца шестнадцать лет назад), Старуха прикидывала в уме, как много тепла и ласки она ещё способна подарить. Тепла и ласки оказывалось достаточно на целый полк солдат.