Нервно сжимая и разжимая кулаки, Эмма прижалась лицом к окну и позвала:
– Папа!
Но он уже стал отъезжать от дома. Он громко включил радио, настроенное на рок-н-ролл. Эмма услышала гитарные аккорды, грохот басов и барабанов.
Эмма прижалась носом к оконному стеклу и вообразила отметины, которые он оставил, как будто ее нос превратился в карту с линиями широты и долготы. Она открыла рот для нового оклика и прикоснулась кончиком языка к краю жалюзи – металлический вкус такой острый, что она отдернула язык, но потом заставила себя лизнуть снова. Еще один, два, три раза. Она смотрела, как задние фонари папиного автомобиля исчезали во тьме.
– Папа! – закричала она, на этот раз гораздо громче, обеспокоенная мыслью о том, что Дэннер знает о каком-то страшном событии, которое может произойти с ее отцом. Возможно, он станет инвалидом, как Лаура и ее мама. – Остановись!
В комнате включился свет. Она повернулась, моргая от внезапного перепада яркости, и увидела в дверях свою мать.
– В чем дело, Эмма? – спросила Тесс.
– Куда уехал папа?
– Уехал?
Ее мать подошла к окну, выглянула на улицу и нахмурилась при виде пустого места на стоянке «Блейзера».
– Куда он собрался, мама?
– Не знаю, малышка.
– Я думаю, может случиться что-то плохое. Вот почему Дэннер разбудила меня. Думаю, я должна была остановить его.
Мама обняла Эмму и начала укачивать ее, словно маленькую девочку. Ее мама только что вышла из душа. Ее волосы до сих пор были влажные, а кожа сырая и теплая.
– Хочешь горячего какао, милая?
– Со взбитыми сливками? – спросила Эмма, улыбаясь в мамину ночную рубашку с цветочным узором. От нее пахло мылом и солнечным светом, если свет вообще может чем-то пахнуть.
– Да, со взбитым кремом.
– А Дэннер можно с нами?
– Конечно. Я надеялась, что она придет. Думаю, нам с Дэннер пора поговорить.
Глава 19
Во время поездки на озеро Генри вспомнил, как помогал Сьюзи растягивать холсты для девяти картин о лосях. Она выглядела нервной и взбудораженной, как обычно бывало, когда она принималась за новый проект. Когда Сьюзи бралась за новую работу, то была зачарована ею. Она могла целыми сутками обходиться без сна, существуя на сигаретах, черном кофе и конфетках «M&M» с арахисом, которые она называла идеальной едой.
– Ты получаешь белок, сахар, углеводы и краситель E 40; что еще тебе нужно для жизни?
Кроме того, она была взбудоражена из-за их последней миссии: вчера ночью они проникли в архивные помещения Секстонского колледжа, чтобы уничтожить любые свидетельства своего обучения там. Сьюзи считала это важным делом, потому что они начинали новую жизнь, и пришло время расстаться с любыми свидетельствами того, кем они были раньше.
– Вот дерьмо. Они включили все письма Берусси к декану в приложение к моему диплому, – сказала Сьюзи, оторвав взгляд от толстой папки. Уинни и Тесс старались стереть любые записи на компьютере, а Сьюзи и Генри извлекали машинописные копии из огромного хранилища в архивных шкафах.
– Послушайте, – сказала Сьюзи и откашлялась. Потом она заговорила низким, скрежещущим голосом с акцентом профессора Берусси, выходца из Бронкса: – «Сьюзен Пирс явно пребывает в состоянии эмоционального расстройства, но что более важно, она не имеет нравственных ориентиров. Она не испытывает угрызений совести из-за актов вандализма, которые она предпринимала в кампусе вместе с членами своей группы. Ее нарциссизм и жажда величия являются четкими симптомами расстройства личности. Я считаю, что она представляет угрозу для нашего сообщества, и рекомендую полную психологическую экспертизу на предмет возможности ее исключения из колледжа в случае неблагоприятного результата».
– Жажда величия? – повторила Сьюзи собственным голосом. – Вы можете поверить этому помпезному ублюдку? – Она швырнула пачку бумаг на пол.
Уинни положила руку на ее запястье:
– Теперь это не имеет значения.
– Чертовски верно, – согласилась Сьюзи.
– Мы пригвоздили его, – сказала Уинни.
– Подлый крысенок, – пробормотала Сьюзи и пнула кучу бумаг, разбросанных по полу.
Генри помог ей повесить девять холстов на стене за кроватью, где она спала вместе с Уинни. Сьюзи то и дело бормотала «жажда величия» или «расстройство личности», сердито мотала головой и возвращалась к своему занятию. Она откинула матрас, расстелила защитную подкладку и приступила к работе, смешивая краски в кухонных тарелках и наполняя хижину едким запахом скипидара. Лишь после того как она на самом деле приступила к работе над картиной, то как будто забыла свою ярость из-за писем Берусси.
Сьюзи вставала на стул, чтобы работать над верхним рядом холстов: головой, шеей и широкой спиной лося. Она намечала их коричневыми линиями, крестиками и ноликами, словно играла в крестики-нолики на безразмерной поверхности.
Следующие три дня и ночи все остальные смотрели, как Сьюзи создавала лося на холсте, смешивая волосы, пепел и песок с красками, которые она наносила кистью, пальцами, ножом и вилкой. Она писала слова на бумажном пакете, потом отрывала куски, жевала их в кашицу и тоже добавляла в краску.
– Алхимия, – сказала Уинни.
Генри больше всего поражало, что независимо от приложенных усилий за прошедшие годы ему так и не удалось воспроизвести тот звук, который она издавала за работой. Когда Сьюзи совершенно забывала о себе во время творческого акта, она издавала этот тихий, низкий, жужжащий звук.
Уинни называла его «белым шумом».
Но это был не просто треск статического электричества. Иногда Генри мог поклясться, что она слышит слова, скрытые за жужжанием; не один голос, а целое множество голосов разного тона и высоты, говоривших на разных языках и наречиях с такой скоростью, что было невозможно разобрать отдельные слова.
Глава 20
В два часа ночи Эмма крепко спала, напившись какао. Генри пропадал бог знает где. Что за долгий и безумный день: встреча с Джулией в галерее, слова на деревьях, нож в гроте и недавний странный разговор с Эммой.
– Дэннер здесь? – спросила Тесс.
– Да. – Эмма сидела, положив локти на стол, и дула в кружку с горячим шоколадом. Она носила пижаму с Минни-Маус, подругой Микки-Мауса.
– Хорошо, – Тесс улыбнулась. – Я рада, что она решила присоединиться к нам.
Эмма пожевала губу, глядя на какао.
– Что-то не так, Эмма? – спросила Тесс.
Эмма озабоченно посмотрела на нее.
– Дэннер говорит, что ты ей на самом деле не нравишься.
Тесс внутренне ощетинилась. Она знала, что Дэннер недолюбливает ее, но никогда не слышала, чтобы Эмма признавалась в этом. С годами Тесс становилась жертвой бесчисленных выходок Дэннер. Ее мелкие пропажи – помада, солнечные очки, ключи от автомобиля – неизменно обнаруживались в спальне у Эммы. Были и другие проказы: Тесс садилась в свою машину и обнаруживала, что ее приемник настроен на какую-то христианскую радиостанцию, дворники включены, а обогреватель вывернут на максимум. Темное белье, отправленное в стирку, вдруг сопровождалось дозой отбеливателя. Когда Тесс подступала с вопросами к Эмме, та неизменно отвечала: «Это сделала Дэннер».
Тесс отпила какао из своей кружки.
– Она говорит, почему я ей не нравлюсь?
Эмма немного помолчала, сосредоточившись на своем напитке и как будто прислушиваясь к Дэннер, которая сидела напротив нее со своей пустой кружкой воображаемого какао со взбитыми сливками.
– Нет.
– Она знает, куда поехал твой отец? – она не могла поверить, что задает такие вопросы.
«Отлично, – сказала она себе. – Сначала ты разговариваешь с призраками, а теперь даешь воображаемой подруге твоей дочери кредит доверия. Что дальше? Прямой канал связи с Элвисом?»
Эмма покачала головой и провела пальцами по волосам, растрепанным после сна.
– Она знает, но не может сказать.
– Почему?
Эмма пожала плечами:
– Она говорит, что хочет загадать тебе загадку.
Тесс улыбнулась.
– Вот и хорошо. Тогда скажи, что я люблю загадки.
Безумный день, это точно. Но он еще не закончился.
Тесс взяла фонарик с металлическим корпусом, включила старую «радионяню» в комнате Эммы, положила приемное устройство в карман шортов и направилась в студию Генри. Когда она шла по дорожке перед домом, стали включаться прожекторы. Время для прогулки по тюремному двору.
Она зашла в его мастерскую, как преступница. Осторожно, на цыпочках, хотя и знала, что это глупо, – Генри уехал, а не спит в соседней комнате, – она подошла к старой коробке для инструментов. Ржавая задвижка легко открылась. Держа в зубах маленький фонарик и ощущая во рту резкий металлический привкус, Тесс подняла крышку и вынула верхний поддон с отвертками и гаечными ключами. Фотоснимки находились там, где она их видела раньше, а под ними, как она и думала, лежал дневник Сьюзи.
РАЗОБЛАЧЕНИЕ = СВОБОДА
Она пересмотрела фотографии. Сьюзи и Уинни на крыльце хижины. Тесс и Генри на пляже у озера. Все вместе вокруг оранжевого пикапа Генри.
Тесс взяла дневник и уселась на полу, держа фонарик во рту и пользуясь обеими руками для перелистывания страниц. Она решила начать читать с самого начала.
11 ноября, Секстон, последний курс
Вчера вечером, когда я смотрела, как горит мой деревянный человек, на меня снизошло откровение: истинное искусство заключается не в созидании, а в расчленении вещей. В разборке их на части, до самой сути. В том числе и при наблюдении за гибелью моего сгорающего е…ря. Когда я смотрела на огонь, то видела сон наяву. Я видела круг художников, небольшую группу посвященных, одетых в черное и всецело преданных делу разоблачения. Я поняла, что это будущее.
17 ноября, Секстон, последний курс
Думаю, я определила первую участницу. Я целыми днями наблюдала за ней и испытывала тайный восторг, поскольку она явно не ожидает того, что ей предстоит. Того, что она будет избрана для достижения великой цели, такой огромной, что все ее предыдущие дела и знания рассеются как дым над водой.