«Стоп, – приказал он себе. – Достаточно».
– Будет лучше, если ты сам увидишь это, – сказала Уинни.
– Тесс уезжает по делам, поэтому мне весь день придется провести с Эммой.
– Тогда возьми ее с собой, и мы устроим пикник. Она может помочь со скульптурой лося. Может быть, сходим искупаться.
Генри напрягся и жестко прикусил щеку изнутри.
– Нет, никаких купаний. Я не подпущу ее к озеру. Но мы приедем где-нибудь к ланчу. Я возьму еду для пикника.
– Отлично, – сказала она. – Тогда до встречи.
Генри повесил трубку и встал с кровати. Образы из сна все еще стояли у него перед глазами.
Папа.
– Как думаешь, тебе захочется иметь детей? – спросил Генри у Сьюзи. Они плыли к скалам на другой стороне озера. Генри считал, что верхушки скал, выглядывавшие из воды, похожи на хребет дракона, который свернулся в кольцо и дожидается своего часа.
Сьюзи рассмеялась.
– Вряд ли я стану хорошей мамочкой, – ответила она. – И у меня не было достойного образца для подражания. Не то что ты, – ведь ты родился и рос в тихом вермонтском городке с мистером и миссис Яблочный Пирог.
Генри плеснул в нее водой. Его возмущало такое представление о его жизни. Она рассматривала его как самого обычного и предсказуемого человека. Он ненавидел ее снисходительный тон и негласный намек на то, что она во всех отношениях лучше его и что ему никогда не понять ее, потому что ее семья была сумасшедшей, а его – нет.
– На самом деле, все было не так, – сказал он.
– Разумеется, так оно и было, – отозвалась Сьюзи и перевернулась на спину. – И ты осознаешь это в один прекрасный день, когда обоснуешься со своими детишками в родительском доме.
Он рассматривал облака, как будто его будущее разворачивалось на небе, где легкий бриз нагонял облачность с севера.
– Почему ты так уверена, что у меня будут дети? – спросил Генри, уже раздраженный таким оборотом разговора. Однажды он докажет, что он вовсе не такой прямолинейный и предсказуемый, как она думала. – Может, они мне и не нужны.
Сьюзи улыбнулась.
– Я думаю… думаю, есть много вещей, которые ты хочешь иметь, сам не зная о том. И есть вещи, к которым ты стремишься, но они не доставят тебе такой радости, как ты надеешься.
Теперь она скользила в воде, глядя прямо на него.
– Это неправда, – сказал Генри, с досадой качая головой.
Я буду счастлив с тобой. Он подумал об этом и даже открыл рот, чтобы произнести эти слова, но ничего не вышло.
Сьюзи рассмеялась.
– У тебя будут дети, Генри, можешь мне поверить. И только подумай, пупсик, только подумай о том, какая им выпадет удача. Хотелось бы мне сейчас иметь машину времени и перенестись в будущее. Тогда я бы похлопала этих негодников по головкам и сказала: «Бог оказал вам большую услугу, когда сделал этого парня вашим отцом. Смотрите на него, слушайте его, и все у вас будет прекрасно».
Генри смотрел, как Сьюзи набрала побольше воздуха и нырнула. Она вынырнула почти через две минуты, рядом со скалами. Казалось, она может вечно задерживать дыхание и плыть под водой быстрее, чем на поверхности.
– Смирись с этим, Генри, – сказала она, когда он наконец догнал ее и они разлеглись на скалах. – Я плаваю как долбаная субмарина.
– А как насчет меня?
– Насчет тебя. Ты немного медлительный и постоянный. Надежный. Пожалуй, ты плаваешь как авиа-носец.
Генри покачал головой:
– У тебя все разложено по полочкам, верно?
– Почти все, малыш, – сказала она, подавшись вперед так, что ее губы уперлись ему в шею. Слова щекотали его кожу, а ее дыхание было жарким ветром, заставлявшим его забыть о том, что он еще недавно злился на нее. – Почти все, – повторила она.
Глава 43
– Пожалуй, настало время для отмены операции «Воссоединение», – сказала Мэл и сдвинула солнечные очки в толстой оправе вниз по переносице.
– Что? – недоуменно спросила Эмма. – Почему?
Она прислонилась к деревянному лосю, не в силах поверить, что сама пригласила Мэл приехать сюда. Что она натворила!
После приезда Мэл только и делает, что жалуется. Я думала, что это будет бревенчатый дом; лось больше похож на искалеченную лошадь; если мы задержимся здесь, то заболеем малярией или нильской лихорадкой.
Еще середина дня, а комаров тут целая армия. Они с Мэл побрызгались растительным репеллентом от насекомых, который дала Уинни, но это не отогнало комаров, а лишь заставило их пахнуть как микстура от кашля.
– Если мы перестанем дышать, они оставят нас в покое, – сказала Мэл. – Ты ведь знаешь, именно так они нас и нашли. Каждый раз, когда мы выдыхаем воздух, то как будто звоним в колокольчик и приглашаем их на обед.
Сегодня утром Уинни позвонила отцу Эммы и пригласила их на пикник. Эмма спросила, можно ли ей привезти Мэл, и он не стал возражать.
– Мама, почему бы тебе не поехать с нами? – спросила Эмма сразу после того, как поговорила с Мэл. – Ты познакомишься с новыми кошками! Мы устроим пикник и можем взять сыр, который ты любишь, – тот, который с плесневой корочкой.
Ее мать покачала головой:
– Не сегодня, милая. Мне нужно встретиться с клиенткой, для которой я рисую картину.
– Но сегодня суббота, – жалобно протянула Эмма. – Ты же никогда не работаешь по субботам. Обычно мы отправляемся на фермерский рынок.
– Извини, – сказала ее мать. – Зато ты проведешь особенный день с Мэл и твоим папой. А завтра мы с тобой можем чем-нибудь заняться.
Даже искушение любимым сыром не подействовало.
Эмма не понимала: если ее мама дружила с Уинни, то почему бы не ухватиться за возможность встречи? Она-то думала, что мама захочет снова вернуться в хижину, посетить Уинни и увидеть старых кошек.
Котенка, которого она привезла домой вчера ночью, они назвали Тором, потому что у него на груди есть белая отметина в форме молота. Так предложила ее мама. Когда Эмма спустилась из спальни сегодня утром, она обнаружила на кухне свою маму с покупками после ранней поездки в магазин для домашних животных: кошачий корм, туалет для кошек, ошейник от блох и ярко раскрашенные фетровые мышки, набитые кошачьей мятой.
Восемь оставшихся полотен с изображением частей Фрэнсиса висели в хижине. Эмма уже стояла перед стеной, снова и снова считая до девяти, пока она рассматривала фрагменты его груди, ног и крупа, копыта и хвост. Этот лось кажется реальным. Шерсть похожа на шерсть, грубая и спутанная.
Но еще лучше – скульптура, которую они с Мэл помогали закончить. Уинни показала им, как наносить клей из баночки на холщовые полосы, а потом обертывать каркас из сбитых гвоздями веток, составлявших тело лося. Это все равно что бинтовать его. Делать мумию.
Эмме очень нравилось это занятие. Она научилась ровно и аккуратно прикреплять холщовые полосы с точно отмеренным количеством клея. Если клея слишком много и он начинал капать по краям, она отцепляла холст, вытирала клей и начинала снова. Фрэнсис заслуживал совершенства.
– Ты прирожденная художница, – сказала ей Уинни.
Мэл фыркнула.
– Нет, она просто очень щепетильная.
– Но мы не можем все бросить! – сказала Эмма своей подруге. – Уинни вернулась, мой папа приехал сюда, чтобы помочь с лосем и с хижиной, – значит, дело продвигается вперед. Теперь мы в любое время сможем приехать сюда вместе с мамой, а это место… думаю, оно волшебное. Если я смогу сделать так, чтобы они вдвоем оказались в хижине, то можно считать, что дело сделано.
Уинни и отец Эммы ушли в хижину и оставили девочек вместе с холщовыми полосами и банкой клея.
– Этот клей воняет, – пожаловалась Мэл. – И кажется, я только что нашла в нем конский волос. Его наверняка сделали на какой-то мясокостной фабрике. – Она нанесла на лося еще немного клея и добавила: – Подарочек от одного копытного для другого.
И чего она так пыжится?
– Почему ты считаешь, что нам нужно отступить? – спросила Эмма.
– Мне очень жаль говорить тебе об этом, но твой отец явно положил глаз на Уинни, – ответила Мэл, опуская свою покрытую клеем кисть и сладко потягиваясь.
– Что? Ерунда! Они старые друзья. Она собирается помочь ему и маме снова быть вместе!
Мэл покачала головой и издала жужжащий звук, как бывает на телевикторине, когда кто-то дает неправильный ответ.
– Это твои фантазии, Эмма. На самом деле Уинни собирается раз и навсегда разлучить твоих родителей. Можешь мне поверить.
– Ты ошибаешься, – ее голос задрожал. – Ты вообще ее не знаешь!
– Да, но и ты тоже, – ответила Мэл.
Мэл просто завидует, потому что Уинни не назвала ее превосходной художницей и не обещала научить ее правильно работать руками, когда плаваешь баттерфляем. Эмма знает об Уинни все, что только нужно знать: Уинни понимает насчет Дэннер, а это гораздо больше, чем можно сказать о Мэл.
Но сегодня Эмма старалась не думать о Дэннер. Подруга впервые напугала ее, когда произнесла те странные слова на дне бассейна: Все твое – мое. Было ли это какой-то загадкой? Потом был фокус, который Дэннер провернула в машине вчера ночью, создавая этот ужасный звук и запах. Позднее, когда они вернулись домой, ее отец сказал, что котенок описался на заднем сиденье. Эмма ответила, что это неправда и что она всю дорогу держала котенка на коленях. Но папа все же был прав: соседнее сиденье было совершенно мокрым.
– Пойдем, посмотрим, – сказала Мэл. Она взяла Эмму за руку и потянула ее к хижине. – Готова поспорить, сейчас они кое-чем занимаются.
– Ты такая… такая испорченная! Они просто друзья, – Эмма вырвала руку и вернулась к лосю, где она чувствовала себя под надежной защитой. Ей хотелось открыть дверцу в его груди и забраться внутрь. Пересчитать ветки, составляющие грудную клетку, вдохнуть сладковатый запах клея. Эмма была просто уверена в том, что если пересчитать каждую палочку в теле Фрэнсиса, то получится число, кратное девяти.
– Если я ошибаюсь, тогда чего ты так боишься? – спросила Мэл. – Давай посмотрим.