Видит бог, много лет подряд я делала всё возможное, чтобы свести Кона и Элис вместе, но, увы, безуспешно. У моего муженька не хватает воображения, чтобы заметить появившуюся возможность. Думаю, он наскучил бы ей до чертиков, но она всегда была такой услужливой, что, уверена, не возражала бы. Это бы так упростило нам задачу. Оливеру и мне.
Элис, хоть и была художницей, вовсе не выглядела хоть сколько-нибудь артистичной. Была старомодна и не без лишнего веса. Носила уродскую одежду и обладала коллекцией самых отвратительных кардиганов, которые я когда-либо видела. Но она обожала Оливера. Это было заметно за милю. Вряд ли ее можно в этом винить.
Нас же с Коном не объединяло ничего, кроме воскресного обеда. Кон любит поесть. К его чести должна сказать, что он всегда хвалит мою стряпню. К концу моего первого года с Коном я поняла, что совершила ошибку. Мне следовало уйти от него, но к тому времени я была беременна Кейт, а Джерри родился еще через два года.
Кон – отличный отец, надо отдать ему должное. Он всегда терпелив с детьми, и я прямо не понимаю, как смогла бы вырастить их самостоятельно. Он скучный, и это прекрасно, если вам нравятся такие вещи. Некоторые женщины были бы счастливы выйти за него. Он дантист. Зарабатывает много денег. Его работа состоит в том, чтобы заглядывать в маленькие замкнутые пространства, наполненные гнилью и разложением. Он искренне этим увлечен. Этим – и еще садоводством. Когда несколько лет назад другие дантисты начали заниматься косметической стоматологией, инъекциями ботокса и подкожными наполнителями, смогла ли я убедить Кона заняться этим? Нет, черт меня подери, не смогла. Как я уже говорила, никакого воображения. Он смог бы сэкономить мне на операциях целое состояние.
У меня нет никаких причин злиться на него. Не хотелось бы показаться придирчивой. Просто он для меня вроде нелюбимого питомца. Он вам не нужен, но вы же не желаете причинить ему боль или вред. Думаю, он любит меня, и это крест, который я должна нести.
Оливер – совершенно другой, во всех отношениях. Он был недосягаем. Именно это делало наши отношения такими восхитительными. Я знала, что и он восхищался мной. И достаточно часто ловила его на том, что он подглядывает за мной из окна кабинета, чтобы понять это. Но знала, что соблазнить его будет легко. Иногда такие вещи просто очевидны.
Это случилось где-то в середине девяностых, когда я играла роль королевы в мюзикле по первой книге Оливера «Принц Соларанда». Оливер иногда появлялся на репетициях, чтобы посмотреть, как идут дела, или ознакомиться с предполагаемыми изменениями в тексте. Для написания либретто был нанят другой писатель, Грэм. Оливер был слишком занят. Грэм пришел в восторг от того, как легко Оливер отнесся к его сценарию. Обычно писатели очень нервничают по поводу изменений или правок, но Оливер был согласен со всем – даже когда в реплики персонажей или сюжетную линию вносились довольно существенные изменения, он охотно принимал это.
После первой репетиции Оливер пригласил нескольких из нас на ланч в L’Étoile Bleue, обычное место встреч актерского сообщества, которое держат Майкл и Дермот, самая известная гей-пара Ирландии. Оливер угощал щедро. К тому времени я уже была с ним накоротке – все-таки соседи, – и мне не составило труда продержать его весь вечер около себя. Вполне естественно, что после ужина Оливер предложить подвезти меня домой. Немного вина в ресторане ослабило мой самоконтроль, и, когда мы приближались к Авеню, я поймала себя на том, что рассказываю Оливеру, как он привлекателен. Я знала, что это рискованно. Предполагалось, что мы с Элис подруги, и ничто в поведении Оливера не говорило о том, что он неравнодушен ко мне. Так что я была, мягко говоря, довольна, когда он положил руку мне на бедро.
– Не хочешь покататься?
Не могу утверждать, что не понимала, что он имел в виду. В течение следующих двух десятилетий мы продолжали время от времени «кататься». В первые дни это казалось дико волнующе. Это был мой первый роман – в смысле, первый, который действительно что-то значил. Я сильно влюбилась в Оливера и постоянно представляла себе, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы могли быть вместе.
В девяносто шестом году было объявлено, что после успешных показов в Дублине и Лондоне «Принц Соларанда» отправится на Бродвей и Оливер проведет там с нами несколько недель. Я подумала: вот он, мой большой шанс. Первый сезон должен был длиться шесть месяцев с возможностью продления, если мы добьемся успеха. Я обязательно получу предложения в кино, мы с Оливером оставим наших супругов и в конце концов переедем в Лос-Анджелес и станем звездами Голливуда. Как Артур Миллер и Мэрилин Монро (если бы они жили долго и счастливо).
Оливера поселили в «Нью-Йорк Плазе» его американские издатели, собиравшиеся потрещать с ним и его агентом по поводу прав на экранизацию, а меня и некоторых других актеров разместили в каких-то убогих апартаментах в Ист-Виллидж. Кон, конечно, тоже хотел поехать. Мы никогда не были в Нью-Йорке. Я сказала, что в этом нет смысла – у меня не будет возможности проводить с ним время: первую неделю или две – репетиции, потом несколько недель предварительных показов и дальше пресс-конференция и восемь выступлений в неделю. Я знала, что и Элис не поедет. Она никогда не сопровождала Оливера в его рекламных турах. Такая домашняя птичка.
Несмотря на восторженные отзывы в Дублине и Лондоне, бродвейские продюсеры хотели внести некоторые изменения. Существенные изменения. Только пятеро из нас, участвовавших в оригинальной ирландской постановке, оставались в шоу. Кордебалет должен был стать полностью американским. Нам пришлось работать с новым американским режиссером Тагом Бломенфельдом. Эшлинг, наш ирландский режиссер, рвала и метала от ярости, но ее мнение ни в грош не ставилось, и она была вынуждена бессильно наблюдать, как Таг переделывает сцены и вносит совершенно ненужные изменения, чтобы как-то оправдать свой огромный гонорар. С Тагом мы не поладили с самого начала, вероятно, потому, что при первой встрече я приняла его за помощника костюмера и отдала ему свои колготки – отнести в корзину для белья. Он был оскорблен и не захотел отшутиться, как нормальный человек. Наши отношения становились всё хуже и хуже. Он пытался сокращать мои реплики и половину времени прятал мою героиню от зрителей за массивными декорациями. Пытался заставить меня петь финал в другой тональности, не подходившей моему голосу. Перед всем актерским составом сказал мне, чтобы я перестала «всё портить». Вот же говнюк.
Думаю, в труппе ходили слухи, что я встречаюсь с Оливером, и не то чтобы кто-то сказал мне это в лицо, но было несколько неприятных намеков и неловких пауз, когда мы вместе приходили в театр или репетиционный зал. Я горько жаловалась на изменения, которые вносил Таг, но Оливер парировал, что у него здесь никакого влияния нет и он ничего не может сделать.
Репетиционный период оказался напряженным, но время от времени нам удавалось урвать несколько часов вместе. Это были чудесные дни, и мы неплохо проводили время в обычных туристических развлечениях: Эмпайр-стейт, Рокфеллер-плаза, Гуггенхайм, Метрополитен, Фрик, катание в конном экипаже по Центральному парку.
Однажды вечером мы ужинали у Сарди. Оливер всегда умел подкупить метрдотеля, чтобы тот выделил нам хороший столик. Я была впечатлена. Потом заметила за соседним столиком Аль Пачино. Хотела подойти и представиться, но Оливер сказал, что мы должны оставить его в покое. Однако он поменялся со мной местами, чтобы я могла оказаться к Алю лицом. Я попыталась поймать его взгляд, но безрезультатно. Несколько раз выходила в дамскую комнату, чтобы пройти мимо него, но вынуждена предположить, что он просто не знал, кто я такая, хотя мое лицо было намалевано на плакате в натуральную величину всего в двух кварталах отсюда. Оливер находил всё это очень забавным. В конце трапезы, когда мы выходили из ресторана, метрдотель передал мне записку. Когда развернула ее, там было написано: «Рад тебя видеть, малышка. Желаю удачи с шоу! Аль». Я чуть не умерла и уже собиралась бежать обратно поблагодарить мистера Пачино, но Оливер наотрез отказался и много позже признался, что просто заплатил метрдотелю, чтобы тот написал записку. Я чувствовала себя немного глупо и поначалу разочаровалась, но, должна признать, это был добрый поступок. Именно таким человеком я и считала Оливера. Обаятельным и заботливым.
В компании Оливера было просто отлично. Он очень начитанный и знает буквально всё, так что скучный поход в художественную галерею мог превратиться в кучу ужасно интересных рассказов о биографиях художников или жизни во времена, когда была создана картина. Еще у него необычное чувство юмора, ну, и просто он выглядел как знаменитость. Швейцары и официанты всегда подчинялись ему. У него властный вид, необычный для ирландских мужчин. Уверенность.
Нью-Йорк – очень шумный город, полный жизни в ее лучших, худших и самых странных проявлениях. Считаю, было бы романтичней, если бы Оливер держал меня за руку или что-то такое, но он никогда не отличался сентиментальностью и проявления нежности оставлял за дверью спальни.
Я пыталась поближе узнать его во время наших прогулок, расспрашивала о детстве или семье, но он менял тему или отвлекался, и у меня сложилось отчетливое впечатление, что Оливер не любит распространяться о своем прошлом. К моему раздражению, он довольно много говорил об Элис – как великолепны ее иллюстрации, сколько усилий она прилагала, чтобы углубить свои кулинарные познания, о том, как она уважала его и всегда советовалась, прежде чем сделать крупную покупку. Очень бесило, что он мог петь ей дифирамбы и жадно целовать меня одновременно. Я никогда раньше не встречала человека, который таким бесчувственным образом объединял бы различные части своей жизни. И всё же он был чертовски привлекателен. Я прикусила язык и согласилась с тем, какое необычайное сокровище его Элис, закинув ноги Оливеру на плечи.
Чем ближе к премьере, тем становилось сложнее. После первого предварительного прогона все мои сцены в первом акте, кроме одной, были вырезаны, как и большое сольное выступление после антракта. Маркус, игравший Смехорожа, получил совершенно новую песню, и первый акт должен был теперь заканчиваться каскадерской сцено