аем это реальным.
Папа вернулся довольно быстро с маминым братом, дядей Дэном, и молодым полицейским. Не знаю, зачем ему в полиции выделили сопровождение. Может, таков порядок. А может, из любезности – убедиться, что папа нормально добрался домой.
Тело Лоры было выброшено утром на пляж Трагумна в Западном Корке. Выгуливающий собаку мужчина (почему это всегда собачники?) прошлой ночью увидел что-то со скалы и предупредил спасателей. По всей видимости, она вошла в море полностью одетой. Мы возразили, что это может быть и не она. Действительно, зачем ей туда идти? Но на самом деле знали зачем. Это пляж, на котором мы играли в детстве, навещая бабушку по материнской линии в Скибберине. Спасатели нашли неподалеку Лорину сумочку. Записки не было, но содержимого оказалось достаточно, чтобы установить личность владелицы. Вечером мы отправились в Корк, чтобы провести официальное опознание. Папа и дядя Дэн пытались убедить маму и меня, что нам не нужно ее видеть. Я согласился, да простит меня Бог, но мама захотела пойти, поэтому они с папой прошли сквозь вращающиеся двери, а мы с дядей Дэном остались ждать снаружи. Я слышал, как их шаги эхом отдаются по кафельному полу, потом звуков не осталось никаких, кроме гула холодильного оборудования, дыхания моего и дяди Дэна. И снова время оказалось бесполезным перед лицом трагедии, когда мы ждали (может, минуты, а может, часы) той новости, которую и так уже знали. В какой-то момент дядя Дэн предложил нам прочесть «Аве Мария». Я не понимал, чем это может помочь.
Я думаю, что мои родители умерли от горя, хотя это и заняло несколько лет. Мадам Вероник, когда мы связались с ней, не смогла пролить свет на причины самоубийства. Она утверждала, что Лора была отличным работником и что не заметила в ней ничего странного. Сказала, что стоит гордиться памятью о таком прекрасном человеке. Мы находили в этом утешение.
Я снова и снова перебираю то, что знал о сестре в последние годы ее жизни. До того как мы уехали во Францию, Лора была веселой, кокетливой девушкой с блестящим будущим. В течение того лета семьдесят третьего года в ней начали появляться изменения. Я был удивлен похвалой мадам в ее адрес. Удивлен, но и несколько успокоен.
Похороны морально опустошили нас. Оливер прислал нам соболезнования в красиво написанной открытке, но сам приехать не смог. Несмотря на все иные эмоции, переполнявшие меня, я был немного зол на него. Я подумал, что это невежливо по отношению к моим родителям, ко мне и памяти Лоры. Что могло быть настолько важным, чтобы он не смог приехать?
С помощью полиции нам удалось остановить публикацию фотографии на телевидении и во всех газетах, кроме одной. Похороны были скромными, и после них открытки с соболезнованиями приходили еще нескольких месяцев. Самоубийства обычно осуждаются, и люди не знали точно, как им выражать свое сочувствие. Поэтому мы старались справляться своими силами, чтобы не ставить в неловкое положение друзей.
Я не думаю, что отношение к самоубийству изменилось с тех пор. Когда кто-то умирает от рака, течение болезни обсуждается открыто, через все стадии ухудшения, но в случае самоубийства такого обсуждения не происходит и выплеснуть свое горе некуда. Оно становится просто маленьким грязным секретом пережившей тяжелую утрату семьи.
Я знал, что депрессия Лоры началась еще во Франции, и мне было интересно, не известны ли Оливеру ее причины. В конце концов, он знал ее ближе всех. Я даже подумал, а не была ли она беременна, когда мы оставили ее там? Но, зная Лору, я не могу себе представить, чтобы она сделала аборт или отказалась от ребенка, независимо от того, на какой позор это могло обречь ее в те времена. А вдруг она забеременела и у нее случился выкидыш? Я поделился этой идеей с Оливером, но он был поражен таким предположением. Это не приходило ему в голову. Я пожалел, что сказал это, потому что ему, наверное, показалось, будто я пытаюсь его в чем-то обвинить.
Много лет спустя в одной из своих книг Оливер назвал героического персонажа в честь Лоры. Я оценил это. Он снова связался с нами где-то в начале восьмидесятых, чтобы деликатно спросить, нельзя ли устроить его свадьбу в L’Étoile Bleue.
К тому времени Дермот уже присоединился ко мне в качестве метрдотеля. Я оставался шеф-поваром. Несмотря на неловкость нашей первой встречи, оказалось, что Дермот отлично ладил с людьми, помнил их имена, дни рождения и любимые напитки. Он также оказался отличным организатором и сумел переманить к нам лучших официантов города. Люди возвращались в ресторан не только из-за еды, но и из-за превосходного обслуживания и внимательности, которую проявляли к клиентам Дермот и его команда.
Ресторан располагался в здании бывших конюшен, и я со всем удобством проживал в квартире над обеденным залом. Я специализировался – naturellement – на деревенской французской кухне, которую один злющий критик уничижительно назвал «крестьянской едой», на самом деле довольно изысканной для Дублина тех времен. А поскольку у нас была лицензия на алкоголь и мы брали поздние заказы, то быстро стали популярны среди театральной публики. В общем-то, двусмысленное достижение – они пили как рыбы и придавали заведению некоторую гламурность, но часто бывали не в состоянии оплатить счет или их приходилось укладывать спать после закрытия. Истории, которые я мог бы рассказать о дублинских закулисных проказах, оставили бы без работы обозревателей светской хроники, но мы гордимся своим умением хранить чужие тайны. И Дермот иногда бесит тем, что даже мне не рассказывает, кто с кем спит.
Я был рад получить после стольких лет весточку от Оливера и устроить ему свадебный прием. Кроме того, мне хотелось показать ему, что я тоже стал успешным и счастливым в отношениях. Что не был уродом.
Его выбор меня несколько удивил. Элис. Да, хорошенькая, но подружки Оливера всегда отличались блестящей внешностью, а Элис как-то недотягивала. Она не была Лорой. Бедная Элис… Что бы ни случилось потом, в тот день она выглядела очень счастливой. На свадьбе Оливера не присутствовал никого из его семьи. Я давно подозревал, что его намеки на богатых родителей выдумка. Думал, что он, вероятно, сирота, и отсутствие родственников на его свадьбе подтвердило эту догадку.
К тому времени я не видел Оливера уже много лет, если не считать его случайных появлений на телевидении. Когда он стал успешным писателем, я был очень рад за него. Я прочитал только пару книг и знаю, что они написаны не для меня, поскольку у меня нет детей, но понял, насколько они особенные. Были и экранизации с участием известных голливудских звезд, так что видел я их больше, чем читал собственно книг. Его имя регулярно всплывало в средствах массовой информации и каждый раз будило во мне личные воспоминания. Во-первых, о том смущении, связанном с моим пьяным признанием, а во-вторых, об острой печали по моей прекрасной сестре Лоре.
Теперь, когда правда об истинной природе этого человека стала известна, я стал задумываться, не стал ли именно Оливер причиной нервного срыва Лоры. Она умерла более чем через год после поездки во Францию, но теперь я считаю, что тем летом между Лорой и Оливером произошло что-то ужасное. Настолько ужасное, что она ушла в море с камнями в карманах.
19. Вероник
Майкл делал всё, что мог, чтобы убедить Лору покинуть шато д’Эгс вместе с ним, но она отказалась. Девушка была полна решимости остаться в Клошане и втайне родить ребенка. Она использовала мою трагическую ситуацию как повод, заявив, что готова взять отпуск на год, чтобы помочь мне. Что не может просто взять и бросить убитую горем бездетную сироту. Майкл был удивлен ее внезапной привязанностью ко мне. Он пришел спросить, уверена ли я, что Лора может быть полезна.
Я не сказала ему правду о положении Лоры. Но помощь мне действительно была нужна. Мои руки всё еще были забинтованы, и хотя соседи были великодушны и добры, я оказалась предоставлена самой себе. Майкл настоял на том, что он и его друзья не возьмут платы за работу. Это было очень любезно с их стороны. Эти ребята по-настоящему sympathique. Они с Лорой были очень, очень хорошими людьми.
Из окна своей спальни я видела, как Оливер прощался с Лорой. Я боялась, что она будет выглядеть жалкой, но она взяла его за руку и что-то серьезно прошептала на ухо. Потом украдкой прижала эту руку себе к животу, но Оливер отдернул ее и ни разу за всё время не встретился с девушкой взглядом. Он стоял поодаль, нервно теребя запястья. Тогда я подумала, какой же это все-таки холодный, бесчувственный и безразличный сукин сын, и задалась вопросом, как же мой отец и сын смогли полюбить такого типа. Когда Оливер полез за остальными в грузовик, увозивший их в город, Лора начала плакать, и Майкл, не зная о ребенке, наверное, подумал, что эти слезы вызваны ее разрывом с возлюбленным. Брат порывисто обнял ее и дал носовой платок. Я видела, как Майкл в последний раз пытается переубедить ее, но Лора покачала головой. Они снова обнялись, он сел в грузовик и уехал. Лора помахала ему, когда машина подъехала к воротам, и, когда та скрылась из виду, посмотрела вдаль, а затем опустила взгляд и прошептала что-то неслышное своему животу. Даже несмотря на свое горе, я почувствовала сочувствие к девушке.
Потом мы познакомились с Лорой поближе. По-английски вокруг никто не говорил, и ее французский скоро улучшился. Когда остальные уехали, она была на третьем месяце беременности… Теперь, приняв решение, Лора казалась гораздо спокойнее. Она решила, когда в марте родится ребенок, отдать его на воспитание в монастырь Святого Сердца в Бордо и вернуться домой к обычной жизни. Она и сама воспитывалась у ирландских монахинь Святого Сердца и доверяла им. Я сильно сомневалась, что Лора понимает, какие чувства испытывает мать к своему новорожденному ребенку, но, как уже говорила, была слишком занята собственными попытками научиться дышать заново, чтобы думать еще и об этом.
Лора очень мне помогла, хотя потребовалось время, чтобы осознать это. Сначала меня раздражало, когда она начала молиться, зажигать свечи и креститься, проходя мимо руин восточного крыла. Будто какой-либо бог позволил бы ребенку и герою войны сгореть заживо! Но постепенно я начала видеть, что в этом ритуале есть некоторое утешение и он держит тьму на расстоянии. Вера Лоры убедила ее в том, что во всем есть цель и причина, и хотя они, возможно, никогда не откроются нам, всё делается для высшего блага человечества. Не могу сказать, что я разделяю эту теорию.