Логан продолжает раскрывать секреты, которые я не в силах озвучить:
‒ Ты не... хотела этого. Но тебе было интересно. А Калеб ‒ проницательный сукин сын. Он легко читает людей, как ты читаешь книги. И он это видел. Видел твой интерес. И он ‒ коварный ублюдок, поэтому воспользовался этим против тебя. Использовал твой интерес как оправдание, чтобы испробовать подобное на тебе и заставить тебя считать, что ты сама просила этого. Возможно, даже хотела, и просто не знала, как обличить это желание в слова. Словно это ты сама виновата, а не он.
Я задыхаюсь. Кислород не поступает к моему мозгу. Мысли, словно мотыльки, порхают самоубийственными кругами вокруг раскаленной лампы. Как он мог знать? Как могут мужчины так легко заглядывать мне в душу? Неужели мои мысли, желания и эмоции появляются на лбу для их обозрения?
Я отворачиваюсь. Логан у меня за спиной, его рука на моем плече, и он шепчет мне на ухо:
‒ Эй. Поговори со мной, Из.
‒ И что сказать? ‒ говорю я в пустоту перед собой и не поворачиваюсь лицом к Логану, ‒ Что ты прав? Хорошо. Ты прав. И он тоже. Мне... было интересно. И я частично хотела этого. Просто... не так, как он это сделал. Я не хотела унижения. С ней это казалось взаимным. Возможно, он учил ее, но в их взаимодействии, сексуальном, была двойная направленность. И... Боже, так тяжело рассказывать об этом, особенно тебе. Но между мной и Калебом все казалось... однонаправленным. Он делал со мной то, что хотел, а я ему позволяла. И хотела этого... не знаю, как это сказать. Мне хотелось быть активной участницей, а не просто... бездушной куклой для его нужд. А все, что я получила из-за своего интереса, ‒ это то, что меня опять использовали, но иным образом.
‒ Что ты чувствовала между нами? Тобой и мной только что?
‒ Чувствовала, что у нас и впрямь есть «мы». Всегда так было. Я всегда чувствовала, что я с тобой, что ты смотришь только на меня. Ты... хоть вы оба смотрите на меня, но видишь меня лишь ты. Тебя заботит, кто я такая. Тебе интересны мои нужды.
‒ В отличие от Калеба.
Мне лучше бы помолчать, прежде чем я смогу подобрать нужные слова.
‒ Я не знаю, правда ли это. Мне просто кажется, что он заботится о той версии меня, какую он сам хочет во мне видеть. Версии, которую он сам и создал, а не той, которой я становлюсь.
Губы касаются моего позвоночника между лопатками.
‒ И я буду заботиться о тебе, где бы ты ни была и кем бы ни была, и кем бы ты ни стала. Что бы ни выбрала.
‒ Знаю.
Он тянет меня за руку, и я переворачиваюсь на спину. Нависая надо мной, он смотрит на меня очень пристальным взглядом. Таким проникновенным. Взглядом, в котором читается понимание, сострадание, обиды и любовь. Да, любовь. Я вижу это в его глазах, хоть ни один из нас не признается об этом вслух.
‒ И, тем не менее, между вами с Калебом по-прежнему есть некая связь, нечто, что вы не можете отрицать или игнорировать. И я не могу заполучить тебя целиком и полностью до тех пор, пока ты сама не поймешь, что она означает.
‒ Я ненавижу то, насколько часто ты оказываешься прав, ‒ произношу я.
‒ Как и я, ‒ вторит он.
‒ Я не знаю, что между мной и Калебом. Надеюсь, я смогу понять и разобраться с этим.
‒ Как и я, ‒ вновь произносит он. ‒ Но до тех пор, пока вы не выясните, что происходит между вами, не сможет начаться что-то большее для нас с тобой.
Тишина, повисшая между нами, пронизана болью. Она ранит. Худшее из всего, что я когда-либо ощущала, ‒ это мучение. Горло сдавливает, ощущаю жжение в глазах. Трудно дышать из-за боли в груди. Вся тяжесть от расставания, что возникла между нами, колышется из стороны в сторону, подобно маятнику.
Мне нечего больше сказать. Слова закончились. Я встаю с кровати Логана, выхожу из его комнаты и направляюсь в душ. Делаю это неспешно, тщательно оттирая каждый сантиметр тела. Мне не хочется этого делать. Даже сейчас, мне хочется, чтобы его запах был на мне. Хочется заклеймить себя снаружи так же, как он это сделал внутри меня.
Мое платье аккуратно разложено на кровати, вместе с моим нижним бельем, а возле кровати стоят туфли. Логана нигде не видно. Я неспешно одеваюсь, пытаясь разгладить руками складочки на платье. Волосы все еще мокрые, потому что у Логана нет фена, а у меня густая копна волос. Я заплетаю их. Надеваю туфли.
И все же, глядя в огромное зеркало во весь мой рост на шкафу Логана, я вижу лишь Изабель. Несмотря на столь знакомую одежду, я не вижу в отражении Мадам Икс. Я вижу себя. Человека. Женщину, которая, наконец, обретает личность. Делаю глубокий вдох, провожу по изгибам своих бедер, выдыхаю и направляюсь искать Логана.
Он на заднем дворе, беспокойно нарезает круги, шагая взад-вперед, курит сигарету и пьет пиво. Коко лежит на земле у двери, положив голову на лапы, неотрывно наблюдая за ним и махая в такт его шагам своим коричневым хвостом.
Он останавливается и буквально впивается в меня глазами.
‒ Ты прекрасна, Изабель.
‒ Ты уже видел меня в этом платье, Логан, ‒ парирую я.
Пожимает плечами.
‒ Но это не делает тебя менее великолепной, чем в тот раз, как я тебя в нем увидел.
Я делаю вдох, хоть мои легкие изо всех сил сопротивляются и не желают дать мне вздохнуть полной грудью.
‒ Мне пора.
Он глубоко затягивается сигаретой, от чего огонек ярко вспыхивает на конце.
‒ Знаю. ‒ Он через ноздри выпускает дым. ‒ Я отвезу тебя.
Мы едем, золотисто-розовые проблески рассвета сопровождают нас в тишине. Радио молчит. Ни я, ни Логан не нарушаем молчания.
Он останавливается прямо перед зданием, где живет Калеб. Наконец-то он смотрит на меня.
‒ Ты знаешь, где найти меня. Я буду ждать, Изабель.
‒ Как долго? ‒ спрашиваю я, пытаясь отвлечься от его глаз цвета индиго, но не в силах этого сделать.
‒ До тех пор, пока ты не скажешь мне прекратить.
ГЛАВА 10
Я стою в полном одиночестве посреди лобби твоей Башни. Стойка ресепшн укомплектована полностью: двое пожилых белых мужчин, яркая молодая темнокожая женщина, бритая налысо, и латиноамериканец неопределенного возраста, а значит ему около тридцати. Они все посмотрели в мою сторону, отметили мое присутствие и вернулись к своим обязанностям, хотя темнокожая девушка сделала короткий звонок. А значит, они узнали меня, и Лен, скорее всего, уже предупрежден.
И это действительно так, это Лен, он появляется из шахты лифта. Ни одной эмоции на его словно высеченном из камня лице, только четкие дикие жесткие контуры. Он не приветствует меня, не произносит ни одного слова. Просто указывает на лифты. Я киваю и иду вместе с ним к лифту с пометкой «Частный».
Поездка будет длинной.
‒ Лен, а сколько тебе лет?
Любопытство одолевает меня.
‒ Сорок девять, мадам.
‒ Расскажи мне о самом ужасном поступке, который ты совершал.
Тишина окутывает нас, пока Лен смотрит на меня сверху вниз.
‒ Мне сложно выделить только один ужасный поступок, совершенный мной. Я не очень хороший человек и никогда им не был.
‒ Побалуй меня.
Он резко выдохнул через сцепленные челюсти с шипящим звуком и перевел взгляд вверх на потолок лифтовой кабины. Это был момент истины, сейчас Лен, как никогда, был похож на человека.
‒ Я участвовал в первой операции «Буря в Пустыне». В разведке корпуса морской пехоты. Мы захватили повстанца, я и двое моих сослуживцев. Мы залегли в маленькой хижине, недалеко от границы с Кувейтом и, сука, пытали этого несчастного ублюдка. Он располагал кое-какой информацией о местонахождении иракских генералов и нам приказали выбить информацию любым способом. Что мы и сделали.
‒ Какого рода были пытки? ‒ Не могу не спросить его я.
‒ Зачем вам знать это дерьмо, мадам Х?
‒ Я больше не мадам Х, Лен. Меня зовут Изабель. И я уже поняла, что на самом деле никто не такой, каким кажется.
Лен кивнул.
‒ Это правда. Сначала мы вырвали все его ногти плоскогубцами. Срезали лентами кожу перочинным ножом. Спалили паяльной лампой пальцы на ногах. Притопили его. Потом избили до полусмерти, утыкали его иголками, пока он не стал похож на булавочную подушечку, а затем накалили иглы зажигалкой.
‒ О боже! ‒ Я часто и глубоко дышу. ‒ Неужели он прошел через это и выдержал?
‒ О да. В этом весь смысл пытки. Нужно причинить ровно столько боли, чтобы человек рассказал все, только бы она прекратилась. Так что да, он выдержал ровно столько, чтобы выдать нам генералов, но как только мы получили необходимую нам информацию, ‒ он получил пару выстрелов в затылок.
‒ Двойной выстрел, ‒ сказала я, вспоминая Логана.
Лен кивнул.
‒ Да. Двойной выстрел и мы бросили его на растерзание стервятников и насекомых.
‒ Расскажи мне еще кое о чем, ‒ попросила я.
‒ Конечно, почему нет?
‒ Какой твой самый лучший поступок, совершенный за все время?
‒ Черт, это тяжелее...
Лен молчит продолжительное время, о чем-то думая.
‒ Была одна девушка. В Фаллудже. Местная. Мы пробирались через город после очередного налета пешком и я услышал крики. Пошел навстречу звукам, нарушив приказ. Несколько местных жителей пустили девочку по кругу. Я убил их всех. В моих карманах было немного местной валюты, и я отдал все свои деньги ей, и вернулся в расположение. Я и потом продолжал помогать ей. Таскал ей деньги, еду и одежду. Все, что мог украсть. До сих пор не знаю, почему. Может, я просто не выношу насилия над женщиной. Нет, не подумайте неправильно, я, безусловно, злой ублюдок. Я могу избить, пытать и убить любого мужика, даже не вспомнив этого вскоре. Но я никогда не применю насилия к женщине и не смогу наблюдать подобное. Может быть я и ублюдок, но и у меня есть своеобразный кодекс чести. Своеобразный, но такой, какой есть.