им ни явиться, ни удалиться; не может заставить их совершить какое-либо специальное задание и не может направлять их действие. Маг же, наоборот, может созывать и распускать духов по своей воле. Он может совершить большие чудеса силою своего собственного духа; он может вызывать и принуждать духовные существа, которые ниже его самого, оказывать ему помощь и совершать преобразования как в одушевленных, так и в неодушевленных телах».[694]
Этот ученый автор забыл указать на заметное различие в медиумизме, с которым он, должно быть, очень хорошо знаком. Физические феномены являются результатами манипуляций с силами через физическую систему медиума со стороны невидимых разумов какого бы то ни было класса. Одним словом, физический медиумизм зависит от своеобразий организации физической системы; духовный медиумизм, который сопровождается проявлениями субъективных, интеллектуальных феноменов, зависит от своеобразия духовной природы медиума. Подобно тому, как горшечник из одной глыбы глины делает сосуд для нечистот, а из другой глыбы – сосуд для благородного употребления, так и между физическими медиумами пластический астральный дух одного может быть подготовлен для определенной категории объективных феноменов, а астрал другого человека – для другого рода явлений. Если такой медиумизм образовался, то, очевидно, трудно изменить его фазу точно так же, как трудно применить выкованный для специальной цели стальной стержень для других целей. Как правило, медиумы, развившиеся в направлении какого-либо одного класса явлений, редко переходят в другой, но повторяют одни и те же феномены до бесконечности.
Психография, или непосредственное записывание посланий и сообщений духами, требует участия обоих форм медиумизма. Само записывание есть объективный физический факт, тогда как содержащиеся в нем мысли могут быть самого возвышенного свойства. Последнее всецело зависит от нравственного состояния медиума. Вовсе не требуется, чтобы он был образованным и писал философские трактаты, достойные Аристотеля, или был поэтом и писал стихи, которые делали бы честь Байрону или Ламартину; но от него требуется, чтобы его душа была настолько чиста, что могла бы служить каналом для духов, которые способны на выражение таких возвышенных мыслей.
В «Искусстве магии» одной из наиболее прелестных картин, преподносимых читателю, является описание невинного малыша-медиума, в чьем присутствии в течение трех последних лет было написано четыре тома рукописей на древнем санскритском языке – написано духами без карандашей, перьев и чернил.
«Достаточно, – говорит автор, – положить чистые листы бумаги на треножник, тщательно затененный от непосредственных лучей Солнца, но так, что остается слабая видимость для глаз внимательного наблюдателя. Ребенок садится на землю и кладет свою голову на треножник, обхватив его ножки своими ручками. В такой позе он обычно спит около часа, и за это время листы, лежащие на треножнике, оказываются исписанными изящным почерком на древнем санскритском языке».
Этот замечательный пример психографического медиумизма так основательно иллюстрирует вышеприведенные принципы, что мы не можем удержаться от цитирования нескольких строк из этих санскритских писаний, тем более что в них заключена часть учения герметической философии, касающаяся предшествующих состояний человека, которые мы до этого объясняли менее удовлетворительно.
«До своего прихода на эту Землю человек живет на многих землях. Мириады миров кишат в Космосе, на которых душа в зачаточном, рудиментарном состоянии совершает свои паломничества, прежде чем доходит до большой и сияющей планеты, называемой Земля, прекрасная функция которой заключается в том, что она должна дать ему самосознание. Только в этой точке он – человек. На всех других этапах своего безбрежного, глухого пути он – только зачаточное, эмбриональное существо, мимолетная временная форма материи – тварь, в которой часть, но только часть высшей, заключенной в ней души, просвечивает; она – только рудиментарная форма с рудиментарными функциями, все время живущая, умирающая и ведущая смутное духовное существование, такое же рудиментарное, как та материя, из которой она появляется. Она – бабочка, покидающая свою кукольную оболочку, но всегда – в ее беге вперед через новые рождения, новые смерти, новые воплощения, чтобы умирать и снова жить – всегда стремящаяся кверху и вперед по головокружительной, страшной, утомительной, скалистой тропе, чтобы просыпаться еще и еще раз материальной формой, чем-то из праха, творением из плоти и крови, но теперь – человеком».[695]
Свидетельство автора о состязании магов Индии
Однажды в Индии мы были свидетелями испытания по искусству владения психическими силами, своего рода состязания между неким святым госсейном (факир, нищий) и колдуном (так называемый фокусник), что припомнилось нам в этой связи. До этого мы обсуждали соответственные силы питри – доадамовых духов, помощью которых пользовался факир, и невидимых помощников колдуна. Договорились устроить испытание, и пишущая эти строки была избрана третейским судьею. Мы предавались полуденному отдыху у небольшого озера в Северной Индии. На гладкой поверхности озера плавало множество водяных цветов и большие блестящие листья. Каждый из участников состязания взял себе по листу. Факир, приложив свой лист к груди, скрестил над ним руки и мгновенно погрузился в транс. Затем, перевернув лист поверхностью вниз, он положил его на воду. Колдун же прикинулся, что он в силах управлять «хозяином вод», то есть духом, который обитает в воде, и хвастал, что он заставит водяного духа предотвратить питри от какого-либо проявления на листе факира в своем элементе. Он взял свой лист и швырнул его в воду, предварительно проделав обряд варварского заклинания. Лист произвел сильное волнение, тогда как другой лист оставался совершенно бездвижным. По истечении нескольких секунд оба листа были вынуты. На листе факира, к великому негодованию колдуна, мы обнаружили что-то похожее на симметричный рисунок, намеченный молочно-белыми письменами, точно сок этого растения был употреблен в качестве едкой жидкости для письма. Когда лист подсох и предоставилась возможность его тщательно изучить, то нанесенные знаки оказались необычайно изящными санскритскими письменами, представлявшими собой изречение высоконравственного содержания. Считаем нужным добавить, что сам факир не умел ни читать, ни писать. На листе же колдуна были обнаружены черты наибезобразнейшего злобного лица. Так что каждый лист носил на себе отпечатки или аллегорическое отражение характера состязающегося и указывал на качество духовных существ, которыми он был окружен. Но, к глубокому сожалению, мы опять должны оставить Индию с ее голубым небом и таинственным прошлым, религиозными последователями и вещими волшебниками и на волшебном ковре историка перенестись обратно в затхлую атмосферу Французской академии.
Чтобы оценить по достоинству робость, предвзятость и поверхностность, которыми отмечено обращение с психологическими проблемами в прошлом, мы предлагаем просмотреть книгу, которая лежит перед нами. Это – «History du Merveilleux dans les Temps Modernes». Этот труд издан автором, ученым доктором Фигюйером, и полон цитатами наиболее выдающихся авторитетов по физиологии, психологии и медицине. Доктор Калмейл, хорошо известный главный директор Чарентона, знаменитой психиатрической лечебницы Франции, является этим здоровенным Атлантом, который на своих могучих плечах выносит всю тяжесть эрудиции этого мира. В качестве созревшего плода мысли 1860 года его сочинение должно навсегда сохранить за собой место среди самых любопытных трудов искусства. Движимый не знающим покоя демоном науки, полный решимости убить суеверие – а заодно и спиритизм – одним ударом, автор дает нам сводку-обзор всех наиболее замечательных случаев медиумистических феноменов за последние два столетия.
Его обсуждение охватывает исторические эпидемии пророчествования Севенны, Камисарды, янсенистов, аббата Париса, а также другие эпидемии, которые мы будем упоминать по возможности кратко, так как они в течение последних двадцати лет описывались каждым писателем, касавшимся этих феноменов. То, что мы хотим опять вынести на обсуждение, не есть сами факты, а только отношение к этим фактам – как с ними обращались те, кто в качестве признанных авторитетов науки тем более несли ответственность за правильное их освещение. И если мы сейчас знакомим читателей с вышеупомянутым, полным предвзятости автором, то делаем это только для того, чтобы наглядно показать, чего могут ожидать оккультные факты и проявления от ортодоксальной науки. Если наука так обращалась с известными по всему миру психологическими эпидемиями, что же тогда может побудить материалиста к серьезному изучению других феноменов, столь же достоверных, сколько интересных, но менее популярных? Следует запомнить, что доклады, сделанные разными комитетами своим академиям в свое время, и протоколы судебных трибуналов все еще существуют и по ним можно навести справки с целью проверки. Вот из каких безупречных источников доктор Фигюйер собрал материалы для своей необычной книги. Мы должны показать читателю, по меньшей мере, сущность его ни с чем не сравнимых аргументов, которыми автор стремится стереть в порошок всякое проявление сверхъестественности, и вместе с этим дать комментарии знатока демонологии де Мюссе, который в своих сочинениях[696] нападает на скептичного автора, как тигр на свою добычу. Из схватки этих двух противников – материалиста и набожного церковника – непредубежденный исследователь может снять хороший урожай.
Мы начнем с «трясунов» Севенны, с эпидемии, поразительные феномены которой происходили во второй половине 1700 года. Беспощадные меры, примене