наукам?
Такие философы, как Демокрит, Аристотель, Еврипид, Эпикур или, скорее, его жизнеописатель Лукреций, Эсхил и другие писатели древности, которых материалисты так охотно цитируют в качестве авторитетных оппонентов мечтательным платонистам, были только теоретики, а не адепты. Последние же, когда они писали, излагали свои мысли такими словами, что они становились понятными только посвященному, или же их труды уничтожались разъяренными толпами христиан. Кто из современных клеветников может поручиться, что он знает все о том, что они знали? Один только Диоклетиан сжигал целые библиотеки с сочинениями по «тайным наукам», ни одна рукопись, трактующая об изготовлении золота и серебра, не избегла гнева этого неотесанного тирана. В веках, которые теперь называются архаическими, искусства и цивилизация достигли такого развития, что мы теперь, благодаря Шампольону, узнаем, что Атоти, второй король из первой династии, написал труд по анатомии, а король Нечо – по астрологии и астрономии. Блантас и Синкр были знаменитыми географами тех далеких домоисеевых дней. Элиан говорит об египтянине Ячасе, память которого чтут в веках за его удивительные достижения в медицине. Он остановил распространение нескольких эпидемий просто некими окуриваниями. В труде Аполлонида по прозвищу Орапис, упоминаемого Теофилом, патриархом Антиохийским, озаглавленном «Божественная книга», были даны сокровенные жизнеописания и происхождение всех богов Египта; Аммиан Марселин говорит о сокровенной рукописи, в которой был дан точный возраст быка Аписа – ключ ко многим тайнам вычисления циклов.[754] Что стало со всеми этими книгами и кто знает, какие сокровища знаний они содержали? Одно мы знаем точно, а именно: что языческие и христианские вандалы уничтожали такие литературные сокровища, где бы они им ни попадались; и что император Александр Север прошел весь Египет, собирая священные книги по мистицизму и мифологии и разграбляя все храмы; и что эфиопы, по части искусств и научных знаний равные египтянам, претендовали на первенство над ними по древности их учености, и они действительно могли это делать, ибо их знала Индия на самой заре истории. Мы также знаем, что Платон узнал в Египте больше сокровенных тайн, чем ему было разрешено упоминать, и что, по данным Шампольона, там есть все, что действительно хорошо и научно в трудах Аристотеля, – что в наши дни так хвалят приверженцы индуктивного метода, – всем тем Аристотель обязан своему божественному Учителю; и, как логическое следствие этого, Платон устно сообщил те глубокие тайны, которые он узнал у египетских священнослужителей, своим посвященным ученикам, которые, в свою очередь, передавали их дальше от одного поколения адептов другому, и поэтому последние знают больше об оккультных тайнах природы, чем наши нынешние философы.
И здесь мы также можем упомянуть труды Гермеса Трисмегиста. Кто или сколько было тех, кто имели возможность прочитать их в таком виде, в котором они хранились в египетских святилищах? В своих «Египетских мистериях» Ямвлих приписывает Гермесу 1100 книг, а Селевк насчитывает не менее чем 20 000 его сочинений до периода Менеса. Евсевий «в свое время» видел только шесть из них и говорит, что в них трактовалась медицина в том виде, как она практиковалась в самые темные века;[755] а Диодор говорит, что это был старейший из законодателей Мневис, третий потомок от Менеса, который получил их от Гермеса.
Область психологии признается неисследованной
Из тех рукописей, которые дошли до нас, большинство являются латинскими переводами с греческого, сделанными, главным образом, неоплатониками с оригиналов, сохраненных некоторыми адептами. Марцилий Фицин, который первым опубликовал их в Венеции в 1488 году, дает только выдержки оттуда, а наиболее важные части, кажется, или были [только] намечены, или нарочно пропущены, как слишком опасные для опубликования в те дни инквизиторских костров. То же самое происходит теперь, когда каббалист, посвятивший всю свою жизнь изучению оккультизма и овладевший великой тайной, отваживается сказать, что только каббала приводит к познанию Абсолюта в Бесконечном и Бесконечного в Конечном, – над ним смеются все те, кто, вследствие знания о невозможности разрешить квадратуру круга в виде физической проблемы, отрицают возможность сделать это в метафизическом значении.
Психология, по словам величайших авторитетов этого предмета, является областью науки, до сих пор совершенно неисследованной. Физиология, по словам Фурнье, одного из французских авторитетов, находится в таком плохом состоянии, что дает ему право высказывать в предисловии к своему эрудированному труду «Физиология нервной системы» следующее: «Мы сознаем, наконец, что не только не разработана физиология мозга, но также не существует никакой физиологии нервной системы».
Химия была совершенно перестроена по-новому в течение последних нескольких лет, поэтому, подобно всем молодым наукам, этого ребенка еще нельзя считать крепко стоящим на ногах. Геология еще не в состоянии сообщить антропологии, как долго уже человечество существует на земле. Астрономия, одна из наиболее тонких наук, все спекулирует и находится в тупике по поводу космической энергии и многого другого, не меньшей важности. Уоллес говорит нам, что в антропологии существует большое расхождение во мнениях по наиболее важным вопросам, касающимся происхождения человека. Многие выдающиеся врачи по поводу медицины высказались, что она не более как область научных догадок и предположений. Везде неполность, а завершенности нет нигде. Когда мы смотрим на этих серьезных людей, ощупью шарящих в темноте в поисках не хватающих звеньев их разорванных цепей, они кажутся нам уподобляющимся людям, отправившимся из бездонной пропасти по расходящимся тропинкам. Каждая из них оканчивается на краю бездны, которую они не в состоянии исследовать.
С одной стороны, у них нет средств, чтобы спуститься в ее сокровенную глубину; с другой стороны, при каждой попытке их отбрасывают ревнивые часовые, которые не пропустят их. И таким образом, они продолжают изучать и наблюдать низшие силы природы, время от времени посвящая публику в свои великие открытия. Разве они, в самом деле, не наталкивались на жизненную силу и не уловили ее играющей в свою игру корреляции с химическими и физическими силами? Действительно, они наталкивались. Но если мы спросим их, откуда эта жизненная сила? Как это получается, что они, недавно так твердо верившие, что материя уничтожима и может перестать существовать, теперь так же твердо верят, что она неуничтожима и не перестает существовать, – как это получается, что они не в состоянии рассказать нам больше о ней? Почему они в этом случае вынуждены, как и во многих других случаях, возвращаться к доктрине, преподанной Демокритом двадцать веков тому назад?[756] Спросите их, и они ответят:
«Сотворение или уничтожение материи, увеличение или уменьшение материи находятся за пределами науки… ее область целиком ограничивается изменениями в материи… царство науки лежит в пределах этих изменений – сотворение и уничтожение находятся вне пределов ее царства».[757]
Нет, они [сотворение и уничтожение] находятся вне пределов досягаемости только материалистических ученых. Но зачем утверждать это в отношении [всей] науки? И если они говорят, что «энергия неразрушима и ее может разрушить только та же самая сила, которая ее создала», то этим они молчаливо признают существование такой силы и поэтому не имеют права ставить палки в колеса тех, которые, будучи смелее, чем они сами, пытаются проникнуть за эти пределы и находят, что это может быть осуществлено только поднятием Завесы Изиды.
Но, наверное, должна же быть среди этих зачаточных отраслей науки одна завершенная! Нам кажется, что мы слышали гром аплодисментов, подобный «голосу многих вод», при открытии протоплазмы. Но увы! Когда мы обратились к мистеру Гёксли, ученому, родителю новорожденного дитяти, то нашли его слова:
«Строго говоря, правда, что химическое исследование почти ничего не может сказать нам непосредственно о составе живой материи и, что также правда, что… мы ничего не знаем о составе каких-либо тел!»
Все это, действительно, признание. Выходит тогда, что аристотелевский метод индукции в некоторых случаях приводит к неудачам в конце концов. Этим, кажется, также объясняется тот факт, что этот образцовый философ, несмотря на все его тщательное изучение частного прежде, чем подниматься ко всеобщему, учил, что Земля является центром Вселенной; тогда как Платон, заблудившийся в месиве пифагорейских «странностей» и начинающий со всеобщих принципов, был прекрасно осведомлен о гелиоцентрической системе. Мы легко можем доказать этот факт, пользуясь упомянутым индуктивным методом, в пользу Платона. Мы знаем, что содалическая клятва посвященного в мистерии не позволяла ему ясно и недвусмысленно поделиться с миром своим знанием.
«Мечтой его жизни было, – говорит Шампольон, – написать труд, в котором изложить полностью все доктрины, преподанные ему египетскими иерофантами; он часто говорил об этом, но всегда должен был воздерживаться от этого вследствие своей «торжественной клятвы».
А теперь, оценивая наших современных философов по обратному методу, – а именно рассуждая от общего к частному и оставляя в стороне ученых как индивидуумов, чтобы высказать наше мнение о них в целом, – мы вынуждены заподозрить эту весьма почтенную ассоциацию в наличии мелочных чувств по отношению к своим старшим, древним собратьям. В самом деле, кажется, что они как будто никогда не забывали поговорки: «Потуши