кладывает на него ограничений в безудержном удовлетворении своих чувственных желаний. Будучи далеким от того, чтобы самому быть собственным врачом, рассудок своею тонкой софистикой слишком часто ведет человека к самоуничтожению.
Нет ничего легче, чем доказать наглядно, что совершенствование материи достигается ценою инстинкта. Зоофит, прикрепившийся к подводной скале и открывающий рот, чтобы привлечь проплывающий мимо корм, проявляет, пропорционально со своим физическим строением, больше инстинкта, чем кит. Муравей со своими удивительными архитектурными, социальными и политическими способностями невыразимо выше по этой шкале, чем коварный королевский тигр, подстерегающий свою добычу.
«С благоговением и удивлением, – восклицает Бойз-Реймонд, – должен естествоиспытатель рассматривать ту микроскопическую молекулу нервной субстанции, которая является местом пребывания трудолюбивой, творческой, дисциплинированной, преданной и неустрашимой души муравья!»
Подобно всему тому, чье происхождение сокрыто в тайнах психологии, инстинктом слишком долго пренебрегали в царстве науки.
«Мы понимаем, что указывало дорогу человеку, чтобы он мог найти облегчение во всех своих физических недомоганиях и болезнях, – говорит Гиппократ. – То был инстинкт ранних человеческих рас, когда холодный рассудок еще не затемнил внутреннего зрения человека… Его указаниями нельзя пренебрегать, ибо только ему одному мы обязаны нашими первыми лекарственными средствами».[793]
Являясь мгновенно действующим знанием всезнающего сознания, инстинкт ни в чем не похож на ограниченный рассудок; в медленном продвижении вперед рассудка, двигающегося только путем накопления опыта, часто поглощается богоподобное естество человека, стоит лишь ему отключить себя от божественного света интуиции. Один ползет, другой летит; рассудок – сила мужчины; интуиция – предвидение женщины!
Плотин, ученик великого Аммония Саккаса, основателя школы неоплатоников, учил, что в человеческом познании имеются три восходящие ступени: мнение, наука и озарение. Он объясняет это тем, что
«орудиями или инструментами мнения являются чувства, или восприятия; орудием науки – диалектика; орудием озарения – интуиция (или божественный инстинкт). И последней подчинен рассудок. Интуиция представляет собою абсолютное знание, основанное на отождествлении сознания с познаваемым объектом».
Молитва раскрывает духовное зрение, ибо молитва есть сильное желание, а желание развивает ВОЛЮ; магнетические эманации, исходящие из тела при каждом усилии – ментальном или физическом, – производят самомагнетизацию и экстаз. Плотин рекомендовал одиночество для молитвы в качестве эффективного способа, чтобы получить то, о чем просят; а Платон советовал тем, кто молится,
«пребывать в молчании в присутствии божественных сил до тех пор, пока они не удалят облака с твоих глаз и не дадут тебе возможности увидеть посредством света, который исходит из них самих».
Аполлоний всегда изолировался от людей во время «бесед», которые он вел с Богом, и, когда он ощущал необходимость в божественном созерцании и молитве, он весь с головою укутывался в свой белый шерстяной плащ.
«Когда будешь молиться, уединись в своей комнате, закрой дверь и молись Отцу своему втайне», – говорит назареянин, ученик ессеев.
Каждое человеческое существо рождается с зачатками внутреннего чувства, называемого интуицией, которое может быть развито в то, что знают в Шотландии как «второе зрение». И все великие философы, которые подобно Плотину, Порфирию и Ямвлиху пользовались этой способностью, учили этой доктрине.
«В человеческом сознании существует способность, – пишет Ямвлих, – которая превышает все рожденное и зачатое. Через нее мы в состоянии соединиться с превосходящими нас высшими разумами, перенестись за пределы этого мира и участвовать в более высокой жизни с ее особыми небесными силами».
Если бы не было внутреннего прозрения или интуиции, то у евреев не было бы их Библии и у христиан не было бы Иисуса. То, что Моисей и Иисус дали миру, то были плоды их интуиции, или озарения. То, как после их смерти старейшины и учителя позволили миру понимать их учения, стало догматическим искажением и очень часто – кощунством.
[Эзотеричность Библии]
Принять Библию как «откровение» и пригвоздить свою веру к ее буквальному переводу – это хуже, чем абсурд, это кощунство против божественного величия «незримого». Если бы нам пришлось судить о божественном и о мире духов так, как они истолкованы толкователями человечества, то теперь, когда филология совершает гигантские шаги в область сравнительного познания религий, вера в Бога и в бессмертие души не могла бы выстоять и столетие против атак рассудка. То, что поддерживает в человеке веру в Бога и в жизнь духа после смерти, есть интуиция; это результат знания нашего внутреннего «Я», которое бросает вызов маскарадам римско-католического священнослужителя и его смешным идолам; тысячу и одной церемонии брахмана и его идолам; иеремиадам[794] протестантского проповедника и его опустошенной и высохшей вере без идолов, но с беспредельным адом и проклятием, прицепленным на конце. Если бы не эта интуиция, неумирающая, хотя часто колеблющаяся, будучи слишком засоренной материей, то человеческая жизнь была бы пародией и человечество – обманщиками. Это неистребимое чувство чьего-то присутствия вне и внутри нас таково, что ни догматические возражения, ни внешние формы поклонения не могут его уничтожить в человечестве, пусть ученые и духовенство делают что хотят. Движимый такими мыслями о беспредельности и безличности божества, Гаутама Будда, индийский Христос, воскликнул:
«Как четыре реки, которые впадают в Ганг, теряют свои имена, как только они смешиваются с водами священной реки, точно так же все, кто верят в Будду, перестают быть брахманами, кшатриями, вайшьями и шудрами!»
Ветхий Завет был составлен с устных преданий. Массы никогда не знали его действительного значения, ибо Моисею было приказано сообщить «сокровенную истину» только своим семидесяти старейшинам, которым «Господь» дал из того же духа, который был на законодателе. Маймонид, чей авторитет и знание священной истории едва ли могут отвергаться, говорит:
«Кто бы ни узнал истинный смысл Книги Бытия, он не должен разглашать его… Если какой-либо человек сам открыл бы его истинное значение, или же сделал бы это с помощью другого человека, он должен молчать: или же если он говорит, то должен говорить только затемненно, загадками».
Это признание того факта, что тексты Священного Писания представляют собой только аллегорию, было сделано и другими еврейскими авторитетами. Кроме Маймонида, у Иосифа мы находим сообщение, что Моисей «философствовал» (говорил загадками и образными аллегориями), когда писал Книгу Бытия. Поэтому современная наука, пренебрегающая разгадкой истинного смысла Библии и позволяющая всему христианству продолжать верить в мертвую букву еврейского богословия, тем самым молчаливо становится сообщницей фанатичного духовенства. Она не имеет права высмеивать записи людей, которые не знали о том, что эти записи получат такое странное истолкование в руках враждебной религии; что их священнейшие тексты обернутся против собственного народа и что кости мертвых заглушат дух истины, – это грустная черта христианства!
«Боги существуют, – говорит Эпикур, – но они не то, что о них думает толпа, οι πολλοι (hoi polloi)».
И все-таки Эпикур, в рассмотрении поверхностных, как обычно, критиков, дает им резкий отпор и выставляет их как материалистов.
Но ни великая Первопричина, ни ее эманация – человеческий бессмертный дух – не остались «без свидетельств». Существуют месмеризм и спиритуализм, чтобы засвидетельствовать великие истины. В течение более чем 15 веков, благодаря проводимым со слепою яростью зверским преследованиям со стороны великих вандалов раннехристианской истории – Константина и Юстиниана, – древняя мудрость медленно дегенерировала, пока, наконец, постепенно не потонула в глубочайшей трясине монашеского суеверия и невежества. Пифагорово «познание вещей, как они есть»; глубокая эрудиция гностиков; освященные временем всеохватывающие учения великих философов – все отвергалось как учение Антихриста и языческие учения и предавалось пламени. Вместе с последними семью мудрецами Востока, оставшейся группой неоплатоников: Гермиасом, Присцианом, Диогеном, Евлалием, Дамасцием, Симплицием и Исидором, которые бежали в Персию от фанатичного преследования Юстиниана, царствование мудрости закончилось. Книги Тота (или Гермеса Трисмегиста), которые на своих священных страницах содержали духовную и физическую историю творения и эволюции нашего мира, были на века предоставлены плесневению в забвении и презрении. В христианской Европе им не нашлось толкователей; не было больше филалетийцев, «любителей истины»; они были заменены светом ненавистников, монахами папского Рима, с тонзурами и капюшонами, которые страшатся истины, в каком бы виде и откуда бы она ни появилась, если только она противоречит хотя бы малейшей из их догм.
Перевоплощение Будды
Что же касается скептиков, то вот что говорит о них и об их последователях профессор Александр Уайлдер в своих очерках по «Неоплатонизму и алхимии»:
«Прошло столетие с тех пор, как составители французской «Энциклопедии» ввели скептицизм в кровь цивилизованного мира и сделали позорной всякую веру в существование чего бы то ни было, если это нельзя продемонстрировать посредством тигля или критического рассуждения. Даже теперь требуется беспристрастность так же, как и мужество, чтобы отважиться трактовать о предмете, который долгие годы считался выброшенным за негодность и осужденным только потому, что не был правильно понят. Смелым должен быть тот человек, который будет рассматривать герметизм чем-то другим, а не псевдонаукой и, следовательно, потребует ознакомления с ним и терпеливого выслушивания. И все же провозглашатели и исповедники когда-то были князьями ученых исследований и героями среди обычных людей. Кроме того, ничто не должно быть презираемо, во что люди благоговейно верили; и пренебрежение к серьезным убеждениям других есть признак невежественного и неблагородного ума».